| Ян КАЛИНЧАК
«Сербиянка»
I.
Жила на свете красивая девушка, такая прелестная,
такая чудесная, что равных ей не было под солнцем. Глаза у неё были
большие, чёрные; стоило ей только глянуть и повести взглядом, казалось,
что ясный сокол своими волшебными крылами рядом взмахнул. Щёчки
её были так прелестны: стоит только посмотреть на них, и кажется,
что солнышко утреннее, выскочив из-за высокой горы, переполняемое
чувством любви, готово расцеловать весь необъятный безбрежный белый
свет. А фигура у неё была такая изящная, такая гибкая, такая стройная,
что, кажется, мог бы кнутом её перешибить, а если обнять, так дважды.
Звали ту девушку Милица.
Однако девушка эта много зла на земле сотворила: если не веришь,
спроси хотя бы у юношей, и каждый скажет тебе: "Верно, так
оно и есть, много зла сотворила". Но не она тому виной: она
освещала мир своей красотой, не обращая внимания на то, что делают
люди, глядя на нее, не взирая на то, несёт это миру счастье или
несчастье.
И была эта девица Милица сироткой: кроме Бога и добрый людей не
было у неё никого на всём этом божьем свете. Ей ещё и двух лет не
исполнилось, когда умерли у неё и отец, и мать. Вся её семья погибла
в Косово, а отец, который правил сербской землей во время турецкой
зависимости, погиб в 1447 году, когда турки полностью уничтожили
на Дунае греческие, романские и славянские племена.
Жил на свете Савва Маркович, который взял под опеку юную Милицу,
и девушка у него расцвела подобно утренней заре и ни в чём не знала
недостатка - разве что в матушке, что в земле погребена, да в птичьем
молоке. Старый Савва её защищал и от злых турок, и от глаз излишне
любопытных юношей; он берёг ее как зеницу ока, ибо турки злые -
забирают всё, что только могут, и особенно красивых юных девушек;
юноши сербские тоже злые, ибо похищают сердечки и приносят девушкам
тысячи хлопот. Кроме того, Савва Маркович был настоящим сербом,
и в голове его сплеталось немало замыслов. Он обещал Милицу самому
достойному из сербских юношей, и по-другому быть уже не могло. Когда
приходили к нему люди жаловаться на то, что турки, харадж собирая
или для зерно паши выгребая и главицу (подушное) требуя, мучают
их, истязают, он говорил: "Позор для юноши жаловаться на притеснения
и не думать о мести, не думать об освобождении отчизны!" Когда
же пожилые люди жаловались, что турки оскверняют храмы, а их самих
на старости лет гоняют туда-сюда, на это Савва так отвечал: "Эй,
побратимы! Сами погибните, но турка разбейте; а иначе дней вашей
жизни останется меньше, чем волос на вашей голове!" За эти
речи, за его самостоятельность в суждениях почитали Савву лучшим
из сербов. - Вот у него-то расцветала и радовалась девица Милица.
Но Савва старел и старел. Волосы его понемногу седели и редели,
а очи, этот алмаз человеческой души, все более мутнели, руки и голос
его дрожали, а богатырская фигура клонилась долу, словно явор осенью,
печалящийся о листьях своей жизни.
Печально, тоскливо было на душе у Саввы; нигде не видел он освобождения.
Пожилые, познавшие сладость свободы люди поумирали, а новое поколение
вырастало в рабстве и полагало, что так оно и должно быть. Стоило
задуматься об этом, сердце его сжималось, и тяжко вздыхал он, когда
сознавал, что не дожить ему до освобождения отчизны; и плакал, когда
смотрел на Милицу, бриллиант своей души, ибо беда женщине, которая,
не умея защититься, должна погибнуть в рабстве ни в чем не повинная.
Раз пришёл к нему старший сын Марко и сказал: "Отец мой, я
убил уже более сотни турок и горжусь, что я - кровь от крови твоей,
душа души твоей - лучший юноша во всей Сербии, и потому, согласно
твоему обещанию, прошу: "Отдай мне Милицу в жёны!"
Старый Савва склонил голову, пробормотал что-то в седые усы и отвечал
сурово, негромко: "Сынок мой Марко, Милицу получит тот, кто
совершит более того, что ты совершил; он должен освободить Сербию
от ига тюрбанов и веры ложного пророка".
"Молчи, отец, - отвечал Марко, - ты требуешь большего, чем
смертный человек способен совершить. Душман попирает полмира и насмехается
над народом, который тает перед ним словно мгла в горах перед солнечным
светом".
Савва заскрипел зубами, ибо сердце его было более чувствительным,
чем у жизнерадостного юноши; посмотрел он на сына сердито, вскинул
руку угрожающе, а потом с язвительной усмешкой произнёс: "Это
ты - лучший в Сербии юноша? Это ты - кровь от крови моей? Это ты
хочешь получить Милицу?"
"Разумеется, хочу! - гордо отвечал Марко. - Отец, не гневи
меня! - заговорил он после короткой паузы. - Ибо я не серб, если
вынесу твой укоризненный взгляд!"
"Хорошо! Хорошо, сынок мой Марко! - порывисто ответил старец.
- От престарелого отца, который едва способен поднять в руке ханджар
, ты не способен вынести один-единственный взгляд, но полагаешь
невозможным избавление от турецкого позора? Хорошо! Хорошо, сынок
мой Марко!"
И Марко задрожал как осина, зубы его застучали, юное чело нахмурилось
и, казалось, он того и гляди схватит отца за грудки. "Кто сказал
тебе, что мы лижем цепи нашего врага? Что не скрипим зубами над
нашим позором? - Оставь себе Милицу, я знать её не хочу, покуда
нога душмана ступает по сербской земле. - Будь здоров, отец!"
Старый Савва искрящимся взглядом посмотрел на своего сына, с силой
ухватил его за кабану и окликнул: "Постой! Постой, сынок мой
Марко! Так же точно, как то, что я прожил на свете уже семьдесят
лет, так и Милица будет твоей".
"Не посмотрю ни на тебя, ни на Милицу, - воскликнул Марко,
- покуда ты не признаешь, что я самый лучший юноша во всей сербской
земле!"
"Признаю, признаю, признаю, сын мой, - ответил старик, - но
выслушай мудрое слово старика!"
Марко вернулся, сел за стол на скамью, подпёр голову руками и смотрел
на отца, словно приглашая его к разговору.
"Ты не смеешь взять Милицу сейчас! - и, склонившись над ним,
почти шёпотом он продолжал: - Сын мой Марко, мои собратья обошли
и Сербию, и Боснию, и Герцеговину, скоро поднимется народ христианский.
Сын мой Марко, ты должен будешь вести его и погибнуть, если окажешься
не в силах победить".
Глаза Марко засверкали. Выскочил он из-за стола, обнял престарелого
отца и держал его в объятиях без слова, без звука.
Люди простые живут исключительно насущным, и одно единственное слово
способно вызвать в их груди самые противоположные чувства.
|
