| Ян КАЛИНЧАК
«Словацкий
юноша»
III.
Новый, прежде невиданный дух появился в словацких
долинах. Куда ни придешь, услышишь о тренчанских начинаниях, куда
ни посмотришь, увидишь плоды усилий тренчанских удальцов. Уже не
скрывается, не печалится более люд тренчанский, но в строгом спокойствии,
с тихой верой поднимается над ничтожностью своей и решительно выступает
против врагов народа и веры.
Но выше всех, словно звезды на небосводе, стоят несколько человек,
которые среди своих соплеменников подобны очагам пламени, которые
освещают дни мира и сражений своим сверкающим светом. Их легко узнать
среди прочих, поскольку в дни радости, в дни побед не появится улыбка,
радость, воодушевление на их лицах; в дни поражений, либо на пороге
смерти, при испускании духа, равно как и над телами павших братьев
своих не обнаружишь ни печали, ни скорби на их лицах, ни священной
росы в очах. Они посмотрят друг на друга, приложат руку к сердцу,
укажут жестом на небо, либо в ту сторону, где находится Тренчин,
и молчат. Их фигуры и лица словно воплощение скорби, словно в груди
у каждого умерли чувства ко всему на свете, но только не память
о своей глубокой боли, кроме которой ничто не проникает в их сердца,
лишь стремление к свободе, к восстановлению закона. И часто на поле
битвы, когда их ряды, поддаваясь напору неприятеля, пятились и в
беспорядке убегали, те несколько человек, что по взгляду узнали
друг друга, сражались в полной тишине, не проявляя ни малейшего
страха перед опасностью, держались так долго, что толпы убегавших,
видя их сопротивление, возвращались и с удвоенной энергией обрушивались
на неприятеля. Часто случалось и так, что люди против них воевавшие,
заглянув в зеркало их души – в их лица, не понимая, какими чарами
охвачены, отступали и с криками покидали поле битвы.
Уже ни для кого не секрет, кто эти люди, и той, и другой стороне
известно, что это союз «Словацких братьев». От высоких Татр до Саввы
разнеслась слава о их делах, о их каменно-суровых лицах, о их поступках;
но среди прочих более всего говорили в народе о юноше, который выделялся
среди своих сотоварищей, а крик: «Станко! Станко!» – в больших и
малых сражениях с волшебной силой действовал на его соратников,
которые этими словами будто стальными латами укрытые, шли на врага;
равно как и на его врагов, которые, едва заслышав это имя, начинали
озираться – с какой стороны идет Станислав? За короткое время стал
он предводителем «Словацких братьев», и старейшины, в Тренчине сидящие,
с нежностью смотрели на своего удальца, ожидая от него лучшего будущего
для словацких родов. С момента вступления в союз «Словацких братьев»
Станислав держался степенно, осознание своего взросления и значимости
осеняло его юношеское чело, лицо его – словно зеркало суровости,
которая так к лицу юности, когда она отражает стремления сердца,
еще не очерствевшего к делам великим и прекрасным. Дзорд Тренчанский,
который был предводителем и в совете, и на поле битвы, погиб в сражении,
на его место властелином Тренчина был провозглашен Святош, а Станислав
– воеводой. С той поры редко увидишь Станислава задумчивым; лицо
его пылает, стоит только ему оказаться с глазу на глаз с неприятелем.
Он единственный среди «Словацких братьев», чье лицо разгорается
огнем в счастливую минуту, поскольку он, приподнявшись в стременах,
распрямляет спину и, подобно ясновидцу, смотрит вокруг, угадывая,
где нужна помощь, куда необходимо направить силы, и взгляд его так
напряжен, словно он – продолжение руки, разящей неприятеля, и лицо,
в которое кровь ударяет, и горячее дыхание свидетельствуют о напряжении
всей его души.
Он очистил от неприятеля всю Поважскую долину от Тренчина до самого
Дуная, и вселил святую надежду на освобождение – на новую жизнь;
однако Длугош еще стоит в Бецкове, собирает вокруг себя остатки
своих приверженцев и остатки чужеземных воинов, которых в помощь
ему отправили семь военачальников, распространяющих свою власть
над Венгрией и Болгарией. Святослав задумал в первую очередь отсечь
и уничтожить это сборище сторонников Длугоша, и Станислав, сын его,
задумчиво глядя с неизбывной грустью на живописную, прекрасную долину
Вага, спешил верхом к Бецкову, следом за ним – его сторонники.
Мало их, кажется, порыва ветра достаточно, чтобы развеять их на
все четыре стороны, но в груди у каждого бьется геройское верное
сердце. Длугош уже заметил красно-белое знамя, заметил и ненавистный
двойной крест, над ним возвышающийся, И видит он, что своими силами
может уничтожить расположившихся возле замка сторонников Станислава,
и в порыве страсти, в гневе на торжество креста в той местности,
над которой Бецков господствует, собрал он свои силы в час ночной,
на плотах переправился на другой берег, и утреннее восходящее солнце,
засверкав, озарило две противоборствующие стороны, которые должны
были решить участь грядущих дней. Станислав ждал подкрепления из
Тренчина, но тут, видя мчащегося неприятеля, приказал подать сигнал,
вскочил на коня, затрепетало на ветру красно-белое знамя, и крест,
над ним возвышающийся, спокойно взирал на Поважскую долину, словно
давал благословение своим приверженцам.
И раздался крик. Ряды Святослава отвечали тихим, таинственно-тихим
ропотом; одни смотрели скорбно, на лицах других не различить ни
скорби, ни отблеска радости – они продвигаются вперед словно обреченные
на смерть, умеющие не только жить, но и умирать. Люди Длугоша кричат
и стремительно набрасываются на горстку, которая сейчас в безумном
отчаянии сражается лишь по привычке, поскольку одним из законов
«Словацкого братства» был закон – не уступать никакой силе.
И была первая атака, и была вторая атака, и раз за разом мчащаяся
толпа сторонников Длугоша отскакивала от стальной груди тренчанских
смельчаков, так же как поток разогнавшихся вод морских разбивается
об одинокую вершину торчащей из моря скалы, и тысячей водоворотов
разливается по широкой равнине. Вот снова конница напрямик, а пехота
с флангов мчатся окружить горстку тренчанских удальцов. И в этот
момент в самом центре поднимается голова Станислава, он глянул на
своих, крикнул: «За мной!» – и завращалась над головой сверкающая
сталь, аж воздух засвистел, словно обжег его поцелуй восходящего
солнца, которое от той стали отразилось, и вот уже мало-помалу затихает
крик с противоположной стороны, поскольку некогда голосом свое геройство
показывать, когда оружие острое, обжигающее сокрушает шлемы, ломает
сабли, отражает копья и так теснит неприятеля, что нет ему места
развернуться, натянуть луки и послать стрелы в грудь тренчанским
удальцам.
И где же они, те огромные волны войска Длугоша? Разбиты, рассеяны,
и предводитель их глазами ввалившимися печально смотрит вокруг из-под
седых бровей, поскольку соратники бросили его, и он кольцом неприятелей
окружен, унижен, связан. Смотрит он на лица предводителей своих
противников, но не выражают они ни радости, ни ликования, столь
обычных в случае победы.
Станислав приказал подать сигнал и на своем коне первым поспешил
к Вагу, на плотах Длугоша они переправились на другой берег, подступили
к Бецкову. Стражник перед ними мост не опустил.
«Длугош», – окликнул Станислав, – «прикажи опустить мост!»
Длугош молчит.
«Длугош, если хочешь жить, прикажи опустить мост!»
Нет ответа.
«Еще раз тебе говорю: ты в нашей власти, делай что тебе говорят
– не жди суда в Тренчине!»
И Длугош, подняв глаза, без слова в ответ берет в руку серебряную
трубочку, что на боку у него висела, трубит условленным сигналом,
мост опускается, и люди Станислава поднимаются в замок – поднять
на его башне красно-белое знамя с двойным крестом, пробуждающим
надежду в сердцах верующих.
(Читать главу: I, II,
III, IV,
V, VI,VII)
|
