| Ян КАЛИНЧАК
«Сербиянка»
II.
Старый Савва Маркович был самым
знаменитым из сербских всадников; турки оставили его в покое и выпустили
из-под наблюдения, поскольку старость его не могла вызывать никаких
опасений. Но мир ошибался; он был деятелен, и его усилия лишь потому
не выходили на свет, что предпринимались они при посредстве не привлекавших
внимание стариков. - Наибольшие надежды в своих предприятиях он
возлагал на двух своих сыновей. Оба юноши красавцы - высокие, смуглые,
глаза сверкающие, чёрные; оба смелы настолько, что кроме Бога никого
не боятся, оба настолько проворны, что из любой переделки сумеют
выпутаться. И всё же было меж ними большое различие. Марко был серьёзен,
с увлечением слушал слова отца, ездил по стране и всюду выискивал
повод придраться к туркам, средь бела дня подвергаясь наибольшей
опасности. Поэтому характер его был вполне закалённым, ничто не
могло его ни устрашить, ни вывести из себя, кроме хулы, отпускаемой
по поводу его удали. Если случалось такое, он был подобен урагану,
всё сокрушающему, всё уничтожающему на своем пути. - Младшего звали
Янко. Было ему двадцать лет, и он ещё не переступил отцовский порог.
Наибольшую радость для него составляло бродить по самым высоким
скалам рудницких гор и оттуда стремительным оком любоваться страной.
Чаще всего он проводил время в одиночестве, драк не искал, но если
уж оказывался в драке, то всех побеждал благодаря своей необыкновенной
силе. Отец на него много внимания не обращал, полагая, что он ещё
молод, и тем потворствовал его свободе. Ну и Янко о домашних не
очень-то беспокоился; брал под руку Милицу и отправлялся с нею -
играя и напевая, - по зеленым лугам, по шелестящим рощам, по шумящим
горам.
Старый Савва сидит в комнате и разговаривает с Марко о всяких важных
вещах. Входят в комнату рука об руку Янко с Милицей.
"Где вы были, дети?" - спрашивает Савва.
"Были мы в горах и смотрели как народ валом валит к Руднику",
- приятным голосом отвечает Милица.
"А знаете ли вы, что это за люди?" - спрашивает Савва,
устремив взгляд на Янко.
"Люди как люди, - безразлично отвечает Янко, - какое нам до
них дело?" - произносит он, повернувшись к Милице.
Та ничего не ответила, но старый Савва нахмурился, поскольку ответ
сына ему не понравился. "Мог бы иначе сказать о людях, идущих
на защиту Сербии".
"Этого нам никто не сказал, а нам и дела нет. Не так ли, Милица,
сердце мое?"
"На это я так скажу тебе, сынок мой Янко. Завтра пойдешь с
Марко к Руднику, а оттуда выступите против турок и будете сражаться
за свободу Сербии. Если погибнете, что ж, оплачем вас; а если вернетесь,
объявим о свадьбе Марко и Милицы".
"Меня и Милицы, брат Янко", - произнёс старший брат.
Но Янко, пересиливая себя, улыбнулся и крикнул: "Не будет этого!"
"Нет, будет!" - прокричал разгневанно старший брат.
"А я клянусь на знамени царя Лазаря и на одеянии святого Николая,
и на Евангелии святого Иоанна, что ты скорее в собственной крови
искупаешься, чем Милица станет твоею!"
"Тихо ты, скверный мальчишка! Не хули старшего брата, ибо знаешь,
что отсохнет та рука, которая дерзнет подняться против старшего,
и в пекле пропасть тем устам, что возведут хулу на свой собственный
род!" - воскликнул старый Савва.
"Мне всё равно, пусть мы погибнем, но если останемся в живых,
Милица его не будет!"
Казалось, что Марко, протягивая руки к рассерженному брату и пытаясь
закрыть ему рот, едва не задушил его. Но тот, мотнув головой, нахмурив
брови и дико взирая, встал напротив старшего брата.
Тут отец встал меж ними и закричал: "Я рассужу вас, хлдолпцы!"
"Рассудишь, - усмехнулся Янко, - разумеется, это будет справедливый
суд, раз ты ему уже обещал её. Ну и пусть я буду проклят, если когда-нибудь
это случится!"
"Умолкнешь ты наконец, мальчишка! - топнув ногой, прикрикнул
отец. - Кто из вас самый лучший юноша, тот и получит Милицу. Марко,
ты старший, говори, что для тебя дороже всего на свете?"
"Сербия!" - был ответ.
"А мог бы ради Милицы оставить Сербию?"
Марко потупил взор, грудь его расширилась, но всё же он громко и
решительно произнёс: "Нет!"
"Теперь говори, Янко, кто для тебя дороже всего на свете?"
"Милица!"
"А мог бы пожертвовать Милицей ради освобождения отчизны?"
"Отец мой, - ответил Янко, - я люблю Сербию не меньше, чем
он, но не могу сказать, что готов покинуть Милицу ради других людей".
"По воле Божьей, - произнес старый Савва, - Марко лучший юноша".
"Неправда! Это неправедный суд! Здесь, перед тобой и перед
всем сербским народом я говорю, что нет большей бабы на свете, чем
сын твой Марко; ибо из-за невесты он готов поссориться с собственным
братом, но не готов за неё умереть, - он хуже самого скверного человека!"
Тотчас меж ними завязалась свара. Янко кричал, чтобы Милица сама
выбрала из них двоих того, кто ей нравится; та не понимает существа
дела, не знает даже о чём идёт речь, но их обоих любит как братьев
и жмётся к груди старого Саввы; тот кричит, пытаясь успокоить своих
детей, но всё напрасно.
Наконец Марко оттолкнул брата и говорит: "Послушай, отец, как
хулит меня твой младший сын, и я должен отомстить ему, во что бы
то ни стало".
"А я тебя, - закричал Янко, - ей-ей, расшибу прежде, чем ты
заключишь в свои объятья Милицу!"
Престарелый отец лишился голоса, от большого напряжения силы оставили
его и он произнёс со вздохом: "Какая вам выгода от драки и
ссоры? Пусть ваш вопрос рассудят сербские старейшины!"
"Пустое, отец! - воскликнул Марко. - Никто и никогда не хулил
меня так, как этот мальчишка здесь и сейчас. Один из нас должен
умереть!"
"А я никогда не видел более хвастливого человека, чем он",
- крикнул Янко.
Савва долго пытался утихомирить двух родных братьев, но всё тщетно,
ибо два родных брата в гневе вышли во двор, вытащили из-за поясов
ханджары и обрушили их друг на друга смертным боем. Отец вышел следом
и, вынужденный лишь смотреть на происходящее, произнёс: "Давайте,
давайте! Один из вас погибнет за Милицу, а который в живых останется,
тот никогда её не получит, поскольку она никогда не выйдет за братоубийцу!"
Всё тщетно. Марк сокрушает брата, но тот всё же всаживает ханджар
в грудь его по самую рукоять, вытаскивает его, разглядывая, как
дымится на нём горячая кровь, и говорит: "Вот тебе Милица!"
Марко падает, а старый Савва стоит словно окаменевший; он не плачет,
не вздыхает, ибо сербу это не пристало, разве что если гибнет его
отчизна.
Конец Савве, когда будет
Белград разграблен,
Чёрный Георгий пса бьёт
И над народом слёзы льёт.
Сжалось его сердце; его гордость, его надежда
пала от руки собственного брата, а в Сербии стало одним удальцом
меньше. Это большая утрата. - Смотрит он на сына Янко и говорит:
"Чтобы тебя, сынок, сын мой Янко, твое несчастье постигло.
Первое несчастье, сынок Янко, чтобы стал ты хуже турка; второе несчастье,
чтобы Бог тебя никогда не простил; третье несчастье, сынок мой Янко,
чтобы ты как предатель погиб".
|
