| Ян КАЛИНЧАК
«Сербиянка»
V.
Сербские племена спустились с гор в долины и обрабатывают
поля; радость их ширится, вино переходит из рук в руки, и побратим
передаёт кубок дружбы побратиму. Турки навалились на венгерские
земли, и потому Сербия пользуется передышкой, хотя через неё и проходят
душманские войска. Минул примерно год после того, как сербы потерпели
поражение возле рудницкого монастыря Святого Иована. Старый Савва
Маркович, сопровождаемый девицей Милицей, ходит с гуслями по сербским
рощам и редко находит своих побратимов, до сей поры живущих, управляющих
своими родами. И он рассказывает им удивительные вещи, которым сербы
не верят и не желают следовать его призывам к новой войне, хотя
и жалеют его, и пожимают ему руки, и сочувствуют ему; каждый думает,
что всё тщетно.
Но вот радостные известия дошли до Сербии. В Венгрии король Матиаш
разбил турецкие орды, паша был осуждён на смерть, а Хафиз-ага, который,
по рассказам Саввы Марковича, потворствуя сербам, нарочно давал
паше такие советы, чтобы он был разбит, был назначен на его место.
Сербия, вскормленная новыми надеждами, поднялась. Старый Савва Маркович
с Милицей всюду идет и сопровождает сербских повстанцев.
Хафиз-паша послан в сербские земли, чтобы учинить там кровавый суд.
Турки клянутся жестоко отомстить христианам. - На сербскую землю
пришли и янычары, и сипахи , и татары. Всюду безлюдье, всюду тишина.
В рудницких горах весь народ собрался с оружием в руках, поднимают
камни на склоны гор, подрубают деревья.
Хафиз-паша силён, могуществен; сам серб от рождения, он - всем известный
враг этого народа. Войско ему всецело доверяет. Призвал Хафиз агу
татар: "Послушай, ага татар, - сказал ему, - трудно добраться
до гор к собакам неверным! Переоденешь своих татар в сербские одежды
и пойдёшь в горы, и остановишься под стенами заброшенного монастыря,
ожидая там, покуда неверные не подойдут".
Как сказал, так и произошло. Ага татар ушёл вперед. Хафиз-паша приказывает
янычарам и сипахам двинуться вперёд. Дошли до самых стен заброшенного
монастыря Святого Иована, а там сербов - черным черно, словно в
море песка, несчитано. Хафиз-паша приказал стрелять, и янычары закричали:
"Аллах, Аллах!" Но и с другой стороны доносится: "Аллах,
Аллах!" - Янычары остановились, пришли в замешательство; но
Хафиз-паша им кричит: "Измена, измена! Псы неверные сбрили
бороды, чтобы легче было на нас нападать; я их узнал, я их узнал!"
И янычары рассыпались по всей горе и стреляли, и рубили татар словно
деревья; а татары кричат, мол, союзники, - однако всё напрасно.
Турки турков рубят словно дикие звери - так что обе стороны изрядно
поредели. И тут с гор зазвучало: "За Сербию и веру!" И
камни с вершин летят, подрубленные деревья валятся и насмерть крушат
неверных турок. Хафиз вскидывает саблю и с криком: "За мной,
за мной!" - посылает коня вперёд. И янычары, и сипахи мчатся
за своим предводителем. Однако и сверху, и снизу появляются сербские
удальцы, у Хафиза глаза наливаются кровью, вскидывает он саблю и
зовёт: "Сербы, вперёд, следуйте за саблей Янко Марковича!"
И сербы всё плотнее и плотнее окружают янычар, Хафиз-паша сражался
против них, и видно было их смятение, и слышно было, как срывались
с их губ крики и проклятия. Хафиз-паша нашёл общий язык с сербскими
удальцами; Савва Маркович им всё рассказал, и турецкое войско развеялось,
словно пыль в степи под порывами сильного ветра.
Янычары обратились в бегство, пылая злобой против собственного предводителя:
в Венгрии едва не погибло их войско, а сейчас его того и гляди в
порошок сотрут. И насторожились некоторые, и первым делом окружили
они Хафиза, якобы он был с сербами заодно, отсекли ему голову и
умчались.
Хафиз-паша упал с коня; сербы помчались за янычарами, и только двое
остались на поле битвы. Были это старый Савва и Милица. Когда она
увидела падающего Янко, вскрикнула, лишилась чувств и упала. Старый
Савва зовёт: "Вот, радуйся, дитя моё, торжествуй победу, кричи,
чтобы голос твой донёсся до небес!" А затем, словно желая наклониться
к её уху, шёпотом говорит: "Слышишь, дитя моё? Солнце всё же
встаёт над Сербией, чтобы более не закатиться!" И только тут
старик замечает, что его дитя, Милицы, нет рядом с ним, ибо, опьянённый
радостью победы, он не заметил её падения. И протягивает он тогда
руки, шарит вокруг, но Милицы нет возле него. И содрогнулось сердце
в его груди, и сделал он шаг вперёд с вытянутыми руками, наклонился,
рукой провёл по её лицу и позвал: "Очнись, дитя моё, очнись!
Душман убегает, а Сербия встаёт!" - Но Милица не отвечала.
Старик не хотел верить, что что-то могло случиться с его воспитанницей,
и ждал, ждал, но она не шевелилась.
Словно стрела пронзила его душу, радость сменилась печалью; одинокий
старик звал, но никто не приходил к нему на помощь, он не видел,
что темная ночь накрыла своим крылом необъятную, безбрежную землю,
и не чувствовал, что в воздухе посвежело, ибо возбуждённый и не
знающий, радоваться ему или горевать, ничего он не чувствовал из
того, что творилось вокруг. И склонился он к Милице, приложил сначала
ухо, потом руку к её груди, выясняя, жива она или мертва, и обнаружив
слабое биение сердца, словно безумный воскликнул: "Она не смеет
умереть, покуда не услышит, что кровь Саввы Марковича освободила
Сербию!" И встряхнул её сильно, а с другой стороны студёны
вечерний ветерок овеял её, и так постепенно стала она двигаться,
мало-помалу пришла в себя. Старый Савва сказал: "Слышишь, дитя
моё? Сербия торжествует; кровь моя освободила Сербию!"
Но Милица не дала ему ответа: она взяла его за руку: "Пойдём,
отец!" - шепча, вела она несчастного слепого старика, вела
до тех пор, пока не привела к месту, которое ее душе было таким
знакомым и таким страшным.
Там они остановились, и Милица говорит торжественно: "Отец
Савва, тут лежит сын твой убитый, зарубленный за независимость Сербии.
Отец, он оплатил свою вину, возьми назад своё проклятие!"
"Кто здесь лежит?" - спросил задумчиво Савва, не веря
её словам.
"Твой сын Янко!"
"Мой сын Янко! - и он улыбнулся при этом. - Разве ты не знаешь,
дитя моё, что мой сын Янко освободил Сербию, что он живёт, изничтожая
турок, и жив будет, покуда не погибнет сербская песня?"
"Отец, не заблуждайся! Он выполнил свое слово и одним поступком
смыл свою вину; отец, возьми назад своё проклятие, ибо сын твой
ждёт этого, хоть он и лежит тут мёртвым возле твоих ног".
И старый Савва только сейчас понял смысл слов Милицы. Он задрожал,
голова его склонилась, руки распахнулись, словно хотели обнять кого-то
отсутствующего, и печальным, проникновенным, пронзающим до самого
сердца голосом уста его поризнесли: "Дитя моё!" И более
никогда из этой груди не исторглось голосса.
У подножия рудницких гор смотрится в крови белый месяц; в крови
лежит зарубленный Янко, а на нём спит мёртвым сном отец его Савва
Маркович. Возле них на коленях склонилась девица Милица; глаза её
не плачут, руки обвисли, а уста шепчут: "И был он хуже турка,
и Бог его не простил, и погиб он как предатель. - А я его так любила…
Так любила…"
И вскинула руки подобно ангелу, и вознесла очи к небу подобно ангелу
- а бледный тихий месяц заглянул в них и разглядел печаль несчастной
сербиянки.
(Читать главу:
I, II, III,
IV, V)
|
