| Ян КАЛИНЧАК
«Монах»
II.
Взгляд путешественника, идущего вниз по шоссе, сегодня
тщетно будет искать величественный Липтовский замок, а всё потому,
что нынешний свет иначе бег дорог своих обозначает, чем это делалось
в древние времена, и поэтому долины, прежде определявшие направление
дорог, либо совершенно забыты, либо настолько отодвинуты в сторону,
что никому и в голову не придёт искать там следы своих предков;
а ещё потому, что Липтовский замок давно исчез. Его руины и по сей
день можно увидеть в окрестностях Сельницы, напротив святоаненских
лесов, где на протяжении веков главная дорога вела из Липтова в
Ораву.
Это был могущественный замок, но ещё могущественнее - его господин.
Пан Вельможин был потомком знаменитых предков, именем которых он
мог по праву гордиться, поскольку венок, увитый лаврами собственной
славы, издавна украшал его дом; поля его широкие тучнели золотистыми
колосьями, а на лугах его взгляд любовался цветами самой разнообразной
красоты. Горы, их у него было более чем достаточно, он был настоящим
хозяином гор, поскольку именно эти утёесы где-то там далеко-далеко
сманивали с неба на землю громы и молнии. У подножия гор, откуда
источалось из земли течение чистых вод, в отсутствие снегов аппетитно
пасся его разнообразный скот. На лужайках, возносящихся к небу,
было у него множество шалашей и овец. Так звон колокольчика, бряцание
спижовца , протяжное властвование фуяра – трубы пастуха и охотника
– изо дня в день рассказывали о его силе. А холодные стены его дома
были полны серебра, золота, и эти сокровища он не сообразно цене,
а штуками считал. Он сын удачи, он могущественный господин, и именно
сейчас в наибольшей славе раскрылась сила его.
Король Ондрей II направил к нему посольство, во-первых, досточтимого
Уриаша, святомартинского аббата, известного своим благочестием и
приверженностью королю, во-вторых, вновь назначенного тренчанского
комтура из Ордена Святого Иоанна Иерусалимского Жильберта де Шато
Каваллона, прославившегося доблестью в сражениях с неверными. Спустя
полдня пришли в Липтовский замок менее значимые лица и слуги посольства.
Пан Вельможи, и без того гордый, расцвел от радости из-за признания
королём его значения и силы.
Уриаш, муж почтенный, не скрывал от него, что король призывает его
присоединиться к крестовому походу на Иерусалим.
Липтовский замок держал Липтов, Ораву, соседние столицы, а сверх
того охранял Венгрию от нападения поляков и сдерживал Галич; потому
хозяин его как для короля, так и для страны был важен вдвойне.
Пан Вельможин огладил длинную, чёрную, уже наполовину перевитую
серебром бороду, охватил рукой лоб и отвечал Уриашу: «Достопочтенный
отче! Вы правы в том, что полагаете Липтов столь важным, ибо покуда
он стоит, вы можете не опасаться Польши, а паны в Северной Венгрии,
пожелай они что-либо предпринять, должны либо в кратчайший срок
Липтовский замок уничтожить, либо вернуться в прежнюю колею. Лишь
одно хотел бы я на этот счёт заметить. К сожалению, нет у меня сына,
и если выберусь однажды из этих мест, кто будет выполнять мою задачу,
то есть сохранять тут верность королю, а там удерживать знамя Венгрии
на землях Червонной Руси, Галича? Поверьте мне, достопочтенный отче,
не меч, не сила телесная и многочисленность народа, но голова, способная
угадать мгновение, в которое необходимо что-либо предпринять, решают
предприятия, подготовляемые десятилетиями».
Вельможин закончил. Уриаш смотрел на него. В первое мгновение оба
не знали, о чем говорить далее, и каждый погрузился в свои мысли.
Уриаш сознавал справедливость слов хозяина, но вместе с тем видел,
что прославленному мужу трудно чужим стихиям, чужим людям отдать
свои владения, свою собственность; а Вельможин, при всей своей преданности
королю Ондрею, думал о детище своем единственном, о своей Мариенке.
А Мариенка, Бог мой, была единственным утешением его жизни. Жалко
тебя, пан Вельможин, что не имеешь ты сына, наследника славы твоих
предков! Но и не жаль тебя! Почему? Мариенка твоя, единственное
дитя твоей покойной жены, – она твоя, единственная, а что сына у
тебя нет, так из-за этого твое лицо никогда не покрывает туманная
пасмурность. Да и зачем? Когда только глянешь на своё дитя, на Мариенку,
разве твой взгляд не остановится на этом прекрасном творении Божьем?
Лилия, чистая белая лилия ничто в сравнении с Мариенкой; с давних
юношеских пор я мечтал о девушке, в сравнении с которой меркнет
солнце, меркнут звезды и уж тем более утренняя заря – такова твоя
Мариенка. – И пусть ты знаешь, что она у тебя есть, но знаешь и
о том, что холодная смерть, увидав её, затрепетала бы от желания
овладеть ею. – Потому-то тяжело отцу оставить душу любимицы своей
без охраны, без защиты – в одиночестве.
Однако Уриаш, человек мудрый и набожный, недолго наблюдал за происходящим
и обратился к Вельможину: «Сын мой! Ты прав, полагая, что не каждому
дано удержать то положение, которое ты занимаешь в Липтове, однако
король Ондрей по совету церкви и тут, как всегда, позаботился о
сохранении твоей силы, Жильберт де Шато Каваиллон, известный воинской
доблестью, полу-рыцарь, полу-князь, иоаннит, примет твои владения
и сохранит, поскольку является самым предприимчивым и самым толковым
членом своего ордена, хоть он и молод. Ты же послужишь примером
другим земанам, чтобы они присоединились к предприятию, касающемуся
всего христианства. При этом сила твоя если не увеличится, то и
не уменьшится; сейчас необходимо без промедления решиться и призвать
твоих людей к Крестовому походу».
Вельможи долго раздумывал над тем, как ему поступить, Уриаш постоянно
подталкивал его к решению; и наконец Вельможин разослал гонцов по
Липтову, Ораве, Турцу, Тренчину, Зволене, Спишу и Шаришу, призывая
земанство и простой люд под знамена Креста. Когда в Венгрии короли
объявляли войну, они посылали по столицам гонцов, мчащихся с окровавленными
саблями в руках в знак того, что земанство должно собраться в Рокоше
для военного похода; сейчас так же поступил Вельможин, приказав
собираться возле Липтовского замка.
Прежде чем вся экспедиция отправилась в Будин, устроил Вельможин
в Липтовском замке славный пир.
Не забыл дитя своё единственное, Мариенку. Призвал к себе панов
Липтовской столицы, держал с ними совет, представил им Уриаша и
Жильберта и рассказал о своём намерении отправиться в Святую землю.
Когда всё было закончено и паны разошлись, задержал пан Вельможин
у себя пана Имриха Алмана, удальца молодого, стройного и родовитого.
Спроси сегодня о семействе Алманов в Липтовской столице, ну так
каждый скажет тебе, что проживают они в Бихаровцах, деревне вполне
заурядной, и если прийти на ярмарку в Микулаш, либо в Лупче или
в Ружомберок, непременно увидишь людей, что продают скрипочки за
восемь крейцеров и другие детские игрушки; матери, желающие своим
сыновьям привезти гостинец с ярмарки, толпятся возле них и даже
не подозревают, что предки этих людей, занятых сейчас такой безделицей,
были старейшим в Липтове земанским родом, числившим в своих рядах
вице-канцлеров, губернаторов и других сановников. Так времена меняются.
Пан Имрих Алман был в доме Вельможина старым знакомым, и Мариенка,
плод фантазий моей юности, смотрела на него как на друга своего
детства, а когда детство закончилось, возможно, что и взглядом иным,
только нам-то что до того – взглядом целомудренным. А жаль, что
не на меня посмотрела. Ну да и без того ты воплощение фантазий!
Пусть она существует! Ты, пан Имрих Алман, счастливее, чем я!
Пан Вельможин обручил свое дитя Мариенку с паном Имрихом Алманом,
Уриаш, святомартинский аббат, благословил будущий союз; семейство
Алманов порадовалось видам на увеличение численности семейства,
Жильберт принял командование над Липтовским замком, и Вельможин
отправился в сопровождении земанства и простолюдинов в Будин, откуда
король Ондрей отправлялся через Хорватию в Святую Землю. Хорватия
отозвалась старинным военным призывом хорватского народа: «Vivat
Banus cum Croatis!», и пошли венгры с хорватами в полном согласии
под знаменами короля Ондрея в Святую землю.
|
