| На главную страницу... |
| Повести |
|
Большой
перекур |
|
|
|
Глава 4. Шаг – вдох, шаг – выдох. Шаг – вдох, шаг – выдох. Господи, за что мне такое наказание? В чем провинился я перед тобой, несуществующим? Если б ты был, я бы проклял тебя. За эту насмешку. За это издевательство над здравым смыслом. Еще вчера, когда тягали треклятый цемент, по простоте душевной я думал, что нет на свете худшего мучения. Мне бы не чертыхаться, не проклинать все на свете, а припрятать где-нибудь за курским Вокзалом пару мешков – для себя персонально. Глядишь, и не было бы сегодняшней пытки. А то ведь как голый король, честное слово, вышагиваю налегке в голове каравана. Мужики за спиной кряхтят от натуги, хрипят, словно загнанные кони, а я даже головы не могу повернуть – стыдно. Руки как плети болтаются. Куда их девать, к чему приспособить? Спина сама собой пригибается под несуществующей тяжестью. Ноги как чужие, то и дело спотыкаются, словно впервые на эту тропу ступили, словно иду я по ней с завязанными глазами. Шаг – вдох, шаг – выдох. Шаг – вдох, шаг – выдох. С завязанными глазами? Куда там. С завязанными глазами, но с бревном, с цементом или еще с какой-никакой кладью, было б легче. Хотя бы уже потому, что колышки эти дурацкие глаза бы не застили. Надо же, понатыкали едва ли не на каждом шагу. И не поленились камнями обложить. Впрочем, камнями, конечно же, Ефиманов обкладывал. А Бесфамильный стоял чуть в стороне и наблюдал: хорошо ли, надежно ли? А еще того верней, давал ценные указания. Как же без них! Солдат – он ведь такое существо, что если его не проинструктировать, да не проконтролировать, да в нужный момент ЦУ не дать, он, чего доброго, два раза подряд левой ногой шагнет. – Вас, лейтенант, для чего сюда приставили? Бревна таскать или людьми командовать? «Тебя, дурака, слушать. Палец к виску приставь и застрелись». – …Бревна таскать любой дурак сможет. Если вы не способны – так и скажите. Мы вам замену найдем… «Это за счастье. Жаль тебе замены нет». – …Тут вам не субботник ерундой заниматься. Бросайте бревно и беритесь за дело… «Кол на твоей голове затесать - вот было бы дело. Впрочем, может, уже и затесывали». – …И нечего, нечего мне улыбаться! Я вам не анекдоты рассказываю. А замечание делаю… «Сам ты анекдот ходячий». – …Можно подумать, мне больше заняться нечем, кроме как с вами антиномии разводить. У меня что, язык без костей?.. «Если бы. Мозги у тебя набекрень. А это смертельно». – Так и запомните. Я повторять не намерен. А если не можете запомнить, то запишите… «Дельная мысль. Все твои изречения записать - озолотишься». – …Люди у вас разболтались по самое некуда. Распорядок дня отсутствует. Подворотнички не подшиваются. А все почему? – Видите ли, товарищ майор… – Вижу я или не вижу, вам до этого дела нет. Я спрашиваю. Почему… «Да пошел ты!» – …А все потому, лейтенант, что вы демагог. Вот вы все молчите, а я по глазам вижу, что опять пререкаетесь. И я за это вас еще накажу. – За что, товарищ майор? – За нетактическое поведение. И вообще. – Разрешите идти? – Вот это другой разговор. С этого и начинали бы. Идите. Шаг – вдох, шаг – выдох. Что-то мужики мои сегодня уж очень натужно пыхтят. Шаг придержать? Да нет, в обычном ритме как будто бы шлепаю. Это праздность моя мне помехой. Маячит перед глазами эдакий щеголь в начищенных до блеска хромачах, в фуражечке набекрень, с белым кантом свежего подворотничка вокруг невзмыленной шеи. Только стека в руке не хватает, чтобы похлопывать по голенищу. Где такому верный темп угадать, прет налегке! А начни я притормаживать – еще того хуже. Скажут, тянет волынку, плетется прогулочным шагом, нога за ногу цепляется, да еще, поди, и посвистывает – ему-то что, не навьючен! Хорошо Ефиманову – замыкающий. Его, по крайней мере, не видит никто. Да и какой с него спрос: сержант – тот же солдат, существо бессловесное. А я-то, я-то! А что я? С Атомным Комаром бодаться – только рога обломать. Взбрендило ему, что мы не просто себе вьючная команда, а «колонна по доставке грузов», как в приказе записано – боевая, стало быть, единица. Ежели так, все должно быть в полном соответствии с уставами, инструкциями и наставлениями. – Вы, лейтенант, двигаетесь в голове колонны, обеспечиваете соблюдение установленного маршрута, дистанции и скорости передвижения. Ведете наблюдение. С приближением к опасным участкам подаете установленные сигналы голосом и визуально. Особое внимание обращаете на наблюдение в сторону границы. При внезапной встрече с нарушителями подаете сигналы взаимного опознавания… Вот уж воистину: заставь дурака богу молиться - лоб расшибет. Добро бы свой, а то ведь… Мало я в отряде от него натерпелся. Шутка сказать: комендантская рота – вотчина заместителя начальника штаба. В день по три инструктажа да по два совещания, не считая частных накачек и втыков. Думал, хотя бы тут от него отдохну. Так нет же! Пришло из округа указание: создать на оспариваемом участке полевую группу штаба; старший группы – майор Бесфамильный. Батя, говорят, как прочел телеграмму, так за голову схватился. – Чем они там, в округе, думают? – говорит. – Бесфамильного на границу, да еще на оспариваемый участок? Пусти козла в огород. Он и в отряде меня достал… Тут, рассказывают, Батя умолк на полуслове, за ухом почесал, перечел телеграмму и говорит начальнику штаба: – Требуют обеспечить устойчивой многоканальной связью… Смекаешь? Радиостанции дальше Слияния не пройдут. – Разумеется не пройдут. – Вот на Слиянии мы его и разместим. От границы далеко, не раскомандуется. – А связь? Он же округ телеграммами забросает. – Не все коту масленица. В следующий раз головой думать будут. – Будут, как же. За нарушение дисциплины связи мою да вашу фамилию впилят в приказ, и гуляй Вася. – Ну и впилят. Не впервой. Зато от зама своего отдохнешь. А чтобы он там, на Слиянии, не скучал, поручим начальнику полевой группы штаба лично контролировать работу инженеров, связистов и колонны по доставке грузов. Каково?.. Вот в этом ключе и готовь приказ. Так и была решена наша участь. Так и стали мы за весь пограничный отряд козлами отпущения, поскольку инженеры, едва прослышав об этой напасти, за неделю продвинули трассу километра на два и накануне прибытия Атомного Комара всем табором спешно откочевали подальше от Слияния. Связисты, те наоборот: замешкались с прокладкой линии, затеяли замену опор на перевале Суёк, еще какие-то ремонтно-восстановительные работы – словом, всеми правдами и неправдами оттягивали срок перебазирования на Слияние. И остались мы в лагере одни-одинешеньки, если не считать экипажей прикомандированных радиостанций. А что их считать? Связисты – интеллигенция, знают дело туго. Бесфамильный поначалу припахал их по-черному: заставил развернуть десятка полтора линий, а сам тем временем обосновался в КШМке и ну названивать куда ни попадя – на заставы, в отряд, в округ. К обеду заставы на вызов «Аульного» отвечать перестали. Причины отсутствия связи прапорщик-связист объяснял путано, но убедительно. Атомный Комар на проводную связь махнул рукой и налег на радиостанцию. Связисты и тут не сплоховали: уже к утру организовали радиограмму из округа с требованием прекратить разбой в эфире и строго соблюдать режим радиообмена. Атомный Комар по этому поводу разразился полуторачасовой нотацией, но впредь КШМку обходил стороной, к телефонам без нужды не притрагивался, с командиром группы связистов – прапорщиком! – здоровался за руку, величая его по имени-отчеству. Связисты вошли в беспробудный кайф, а мы… На нас-то, грешных, Атомный Комар и обрушил всю свою неуемную энергию. – После обеда будьте в готовности доложить о мероприятиях по обеспечению выполнения поставленных перед колонной задач. И вместо доклада – двухчасовая лекция о методике организаторской работы командира подразделения. С попутным составлением плана основных мероприятий по обеспечению выполнения… – Завтра к утру представьте на утверждение схему маршрута движения колонны. И вместо послеобеденного отдыха – полуторачасовая лекция об исполнительской дисциплине и штабной культуре. – Завтра… – …проводим рекогносцировку. Вам при себе иметь рабочую карту, сержанту - шансовый инструмент. Выход… – А в лагере кто останется? За старшего? – Не перебивайте меня, лейтенант. Что вы за человек такой? Что ни скажи, вы все вопросы задаете. Ум свой хотите показать? Не на того напали. Вы меня исполнительностью поразите, а вопросы задавать… Я вам столько вопросов задам, что ни один умник… – Понял, товарищ майор. – Ничего вы не поняли. Я вас культуре учу, а вы опять за свое. Скромнее надо быть. Ну так вот… Для проведения рекогносцировки выделить сержанта. Задачу ему я поставлю лично. Вы остаетесь в лагере. На время моего отсутствия назначаю вас дежурным по полевой группе штаба. После отбоя прибыть ко мне на инструктаж. – С сержантом? – С шансовым инструментом. То есть – отставить! – с блокнотом, лейтенант! Шаг – вдох, шаг – выдох. Если бы знали начальники застав, от какой напасти оберегали их дежурные связисты, дерзко игнорируя вызовы «Аульного»! Десятка полтора журналов всестороннего учета служебно-боевой деятельности и анализа всяческой обстановки заготовил майор Бесфамильный для полевой группы штаба. И сверх того – предварительные планы действий на все случаи жизни, вплоть до начала ракетно-ядерной войны. И, разумеется, сетевые графики контроля за тем, что всюду планируется, но нигде не проводится. Часа полтора, не меньше, я записывал, какие сведения и к какому сроку должны поступать с пограничных застав, в каком журнале эти сведения надлежит зафиксировать и какие каверзные вопросы следует задавать, чтобы ушлые начальники застав не подсунули липу. И это были только цветочки. Следом начался инструктаж о порядке действий дежурного по полевой группе штаба в случае внезапного изменения обстановки. И экзамен на знание соответствующих приказов, инструкций, указаний и распоряжений. И решение вводных… Черт меня дернул задать тот дурацкий вопрос! Спал бы себе спокойно, а по утру прогулялся бы по караванной тропе – все одно воскресенье прахом пошло. После завтрака даже не лег, только присесть успел на кровать – влетает в палатку Аксенов: – Товарищ лейтенант, рекогносцировочная группа возвращается. Вышел с рапортом и тут же нарвался на разнос. Оказывается, безответственный я офицер, поскольку не доложил о том, что тропа содержится в безобразном состоянии и, с точки зрения мер безопасности, совершенно не оборудована. А еще потому, что люди у меня болтаются без дела. И это в то время, когда лагерь похож на цыганский табор: граница лагеря не обозначена, передняя линейка отсутствует, место несения службы дневального к нормальному бою не приведено, а сам дневальный одет не по форме. С грехом пополам – со второго захода – сдал зачет по Уставу гарнизонной и караульной служб. Вместо волейбольного матча – по плану – распределил людей на работы: кому камни таскать, кому из них бордюры выкладывать, кому известкой бордюры обмазывать, а кому песком посыпать дорожки. Вдвоем с Ефимановым взялись за разметку. Атомный Комар тем временем по телефону оперативного дежурного распекает. Требует, чтобы прибыли в штаб незамедлительно Переверзин, Заварзин, Кувырзин, а еще зампотех, а также начальник ОРТМ вместе с начальниками АТВ и ОВС. Ну, думаю, не одним нам в это воскресенье чертыхаться, кое-кто в отряде разделит с нами немудреные радости этого уик-энда. Кое-кто – это мягко сказано. Спустя минут пятнадцать проще было перечислить фамилии тех, кого Атомный Комар не привлек для аврала. Вовсе не потому, что им не нашлось бы дела. Просто у Бесфамильного какая-то особая форма склероза. Сидорчука и Сидоркина, например, он с завидным упорством без разбора именует Сидоровым. При этом и в лицо их вроде бы различает, но вечно путает. Однажды во время развода на занятия командует: – Капитан Сидоров! Выйти из строя! Ни тот, ни другой, разумеется, не шелохнулись. – Сидоров! – распаляется Атомный Комар. – Объявить ему выговор за отсутствие на разводе. Начальник четвертого отделения головой закрутил, отыскал в строю Сидорчука и взглядом его гипнотизирует: чего, мол, медлишь? – Я, – решил не испытывать судьбу капитан Сидорчук и вышел из строя. – В чем дело, товарищ капитан? Ворон считаете? – Никак нет, товарищ майор. – Что никак нет? – Я не Сидоров. Я Сидорчук. – А где Сидоров? – Я, – подал голос старший лейтенант Сидоркин и тоже вышел из строя. – С каких это пор вы капитаном стали? – накинулся на него Бесфамильный. Переминается Коля Сидоркин с ноги на ногу, еле-еле улыбку сдерживает. – Вы Сидоров? – Никак нет. Я Сидоркин. – Так что ж вы мне голову морочите! Кто из вас капитан Сидоров? Оба молчат. – Вот объявлю обоим по выговору, сразу разберетесь. Встать в строй! И объявил ведь. Не прошло и недели. Тут, правда, без Карбузова не обошлось. На пару с Виткявичусом возвращались они из магазина. Навстречу Бесфамильный. Перешли на строевой шаг, расступились и, поскольку по правую руку у Святого Вита оказалась стена, честь он отдал левой рукой. Так под его рукой, словно под шлагбаумом, и проследовал Атомный Комар. Прошел, остановился, посмотрел на левую руку, на правую… – Эй, красноармейцы, – крикнул, – оба ко мне! Вернулись, подошли честь по чести. Бесфамильный смотрит на них подозрительно, в замешательстве то левую, то правую руку приподымает. – Что-нибудь не так, товарищ майор? – спрашивает Карбузов участливо. – Ефрейтор Нигматуллин, – отвечает Ибрагим, а Святой Вит и вовсе помалкивает. – При чем тут вы? – раздражается Бесфамильный. – Я спрашиваю, из какого подразделения? – Капитан Сидоров, – глазом не моргнув отвечает Ибрагим. – Опять этот Сидоров! Передайте ему, что я сделал вам замечание. – За что, товарищ майор? – За то, что двигаетесь без строя. А еще за пререкания. Построились в колонну по одному и шагом марш! А капитану Сидорову передайте: через десять минут чтоб был у меня в кабинете. – Разрешите идти? – Идите! Шаг – вдох, шаг – выдох. Шаг – вдох, шаг – выдох. Колышки, колышки. Глаза б мои вас не видели. Какие тут, к черту, меры безопасности, если на всю вьючную команду – ни одной приличной веревки. На тех огрызках, которые мы с Ефимановым к поясам привесили, разве что удавиться можно. Да и то если сук найдешь. Только где его найдешь, в горах-то? Зато не пройдет и недели – вдоль тропы вместо колышков встанут дорожные или черт его знает какие еще знаки. Толку от них, что от козла молока, но… караванный наш путь будет полностью соответствовать требованиям какой-то там инструкции или приложения к инструкции, станет образцово-показательным. С ума сойти. Кому только показывать этот образец? Построят к осени заставу, инженеры дорогу пробьют, и никогда больше нога человека не ступит на эту постылую тропу. Останутся от нее одни воспоминания. Будут рассказывать старожилы новичкам и заезжим, что по этой вот тропе два десятка двужильных мужиков перенесли по бревнышку целую заставу. И будут спрашивать новички и заезжие: «Неужели нельзя было сначала дорогу пробить?»И еще, может быть, спросят: «Что это там виднеется? Неужели дорожный знак?» – «Ужели, -– ответят старожилы. – Дорожный знак и есть. Местная, так сказать, достопримечательность. Внебрачное дитя всеми забытой инструкции, оплодотворенной судорожным движением мысли незабвенного и несравненного майора Бесфамильного». Так и войдет Атомный Комар в историю, а мы грешные… Только мы и будем помнить о том, что вместо этих дурацких знаков были на нашей тропе Курский Вокзал и Дембельский Карниз, Марьина Роща и Никитские Ворота. Впрочем, может, так оно и к лучшему. Нас и только нас провожала в путь Не Плачь Девчонка. Мы и только мы на спуске перед крутым поворотом невольно вскрикивали: «Ой, Мамочка!» нам и только нам даровано великое благо и таинство Большого Перекура. Всем прочим это познать не дано. И мне их жалко, мужики. Они нам завидовать будут. Поэтому выше головы! Мы не просто себе бредем – вступаем в легенду! Шаг – вдох, шаг – выдох. Шаг – вдох, шаг – выдох. |