| На главную страницу... |
| Повести |
|
Большой
перекур |
|
|
|
Глава 7 Шаг – вдох, шаг – выдох. – Лейтенант Арефьев! Был лейтенант, да весь вышел. – Я вам приказываю! Ну уж дудки. Кто ты такой, чтобы мне приказывать? – Не дури, Серый, вернись! Полно, Фадей. Что сделано, то сделано. А возвращаться? Некуда мне возвращаться. Да и незачем. – Сергей!.. Серега! Душевно сказано. И звучит убедительно. Вот только не было между нами душевности. И дружбы не было. Никогда. Мы с тобой всего лишь попутчики. Да и то едва ли. Может, и были на этот счет какие-то иллюзии, но сегодня – полная ясность. Тебе вперед и вверх, а мне то ли назад, то ли в сторону? Сам не знаю. Как-нибудь разберусь, а пока… Шаг – вдох, шаг – выдох. Шаг – вдох, шаг – выдох. Прощай, на собственных плечах вознесенная в горы застава. Прости и прощай. Перед тобой – и более ни перед кем – я виноват. Свято место пусто не бывает. Не я, так другой получит сюда назначение. Дай-то Бог, чтобы на первую в своей жизни заставу. Тогда его не смутит твой неказистый вид, он полюбит тебя. Вопреки всем сомнениям и здравому смыслу вопреки. Он полюбит, но совсем не так, как люблю тебя я. Никогда никому не скажу, но и не забуду, как защемило сердце, когда на глаза мне, в четвертом от земли венце, попалось то самое бревно, которым я в кровь изранил плечо. Я был благодарен тому солдату, который поленился стесать этот выступ, и любовно поглаживал его, ощущая под ладонью исходящее от дерева тепло. Нет да и быть не может другой такой заставы, где бы каждое бревно, каждая досточка и каждый гвоздь были мне дороги. Только мне и никому другому. Для того же Фадея она – всего лишь «избушка на курьих ножках», в которой ни комфорта, ни удобств, но жить можно, поскольку лучше, чем в палатке. Впрочем, то еще хорошо, что дороги нет, и начальство лишний раз не обеспокоит, а продукты можно и по тропе доставлять. – Не застава – райский уголок. Служил бы и служил. В пору рапорт писать: так, мол, и так, никуда я отсюда не хочу, никакого повышения мне не надобно. Насчет продуктов Фадею легко рассуждать. Походил бы с мое, не так бы запел. А зима – не лето. Еще пройдешь ли зимой по этой тропе? До Марьиной Рощи вполне возможно, а Дембельский Карниз – это вам не фунт изюма. Не говоря уже об извилистом спуске Ой Мамочка. Да и насчет рапорта он, положим, тоже загнул, рисуется. Его и прежде, бывало, хлебом не корми - дай покрасоваться, а нынче… – Примешь у меня дела – и вперед, в герои границы. Дорогу я тебе проторил. Шагай себе в удовольствие. Главное со следа не сбиться. Да ты не робей. В случае чего мы подправим. Это «мы» дорогого стоит. Если по тону судить, по меньшей мере в штаб округа, а не в отряд Фадея переводят. Будет он наставлять молодое племя, на пару с Атомным Комаром уму-разуму учить. Он уже наставляет: – Ты, главное, с ними пожестче. Солдат, что пес караульный: его ласкать – только портить. Два раза похвалил, на третий из кожи вон вылезь, но накажи, иначе скурвится. Думаешь, почему они у меня такие шелковые? Да потому, что по правилу правой руки воспитаны. В левой руке у меня пряник. А в правой – кнут. Пряник солдат всегда должен видеть, а кнут чувствовать. Вот и вся премудрость. А ты говоришь – «педагогика». Ничего я не говорю. С «дрессировщиками» спорить – себя не уважать. А педагогика моя… Так получается. Что педагогика моя гроша ломаного не стоит. Подкузьмили любимые мои подчиненные, ударили в поддых господа Ефимановы-Карбузовы. Знают, стервецы, что не способен я, как Фадей, без тени смущения заявить: – Кому я должен – всем прощаю. Поймали на слове. Что-либо дельное сколько ни втолковывай, либо память у них коротка, либо уши закладывает, а тут… О трех днях отдыха раз только обмолвился – мигом усвоили. За неделю до того, как на заставу перебазировались, достали меня «патриотическими начинаниями». Поначалу вроде бы дельные были предложения. Не вполне приемлемые, но понятные: в наряд на охрану границы сходить, пусть не на перевал, но и не часовым по заставе. А дальше – больше. – Чего я в том наряде не видел? Кому в новинку, тем конечно, а мне, – по тому, как сверкнули глаза Ибрагима, видно было, что вот только сейчас он это придумал: – Давайте экскурсию организуем. На перевал, товарищ лейтенант. Фотоаппарат возьмем. Таких фоток нащелкаем - весь отряд от зависти лопнет. – Не положено, Карбузов. – А заставские? Им можно? – Только тем, кто входит в группу документирования. Опять же не для того, чтобы друзей на память фотографировать, а для того, чтобы фиксировать провокационные действия. – Ну конечно. А то вы не знаете, чего они там фиксируют. И дембельских альбомов ни разу не видели. – Ефрейтор Карбузов. – Понял, товарищ лейтенант. Все понял. Не положено так не положено. Вроде бы угомонился. Но ненадолго. – Товарищ лейтенант. Вы про мумие что-нибудь слышали? – Слышал, Карбузов. Можешь не продолжать. Если хоть кто-нибудь без моего ведома дальше чем на тридцать метров от заставы отлучится… – Это само собой разумеется. Всем разве можно? Вы только меня возьмите. Ну и еще Степанова – он по горам, как кошка. – Может, только Степанова и взять? Вдвоем управимся. – Не-ет, без меня ничего не выйдет. Без меня вам мумие не найти. У меня на него нюх. – Вот что, Ибрагим. Считай, что у тебя насморк. С этого дня и до возвращения в отряд. Договорились? – Договорились. Через полчаса (перед второй, послеобеденной ходкой) – построение на Курском Вокзале. – Где Карбузов? – В лагере остался. Болен. – С чего бы это вдруг? – Не знаю. Говорит, вы его освободили. – Ну-ка, пошли за ним, Ефиманов. Я его освобожу. Разом от всех болезней. Дожидаючись, целую речь заготовил. О старом но весьма эффективном методе лечения - трудотерапии. А он еще издали: – Понял я, понял, товарищ лейтенант. – Что ты понял, Ибрагим? – Ну как же! Мы же память о себе должны оставить? Вот я и предлагаю: напротив заставы, на склоне из камней какую-нибудь надпись выложить. Что-нибудь такое, чтобы за душу брало! Вот и ругай его после этого. – Становись в строй, Ибрагим. Грузи побольше, неси подальше - глядишь, в конце пути и полегчает. Не полегчало. Во всяком случае мне. Накануне «великого переселения» вспомнил вдруг Бесфамильный, что я в отряд на побывку просился: – Людей Селюченко
сдашь, возвращайся на Слияние и первой же машиной – в отряд. – Я на заставе выходные отгуляю. Заодно и дела у Фадеева приму. Принял, нечего сказать. Шаг – вдох, шаг – выдох. Шаг – вдох… Да пропади она пропадом, эта застава. Лучше в комендантской роте лямку тянуть, чем так начинать. – Дела принять ты всегда успеешь. Отдыхай. И за людишек своих не беспокойся. Озадачим их по самое некуда. – То есть как это «озадачим»? Я им выходные объявил. – Выходные или проходные – какая разница? Час-другой кайлом помахать – это ж разминка. Да и не переживай ты за них. Не перетрудятся. – Не в этом дело, Фадей. Обещал я им. Последние три недели без выходных вкалывали, каждый день по две ходки, вымотались мужики. – Ну, как знаешь. На нет и суда нет. Вроде бы договорились. А по утру дежурный меня растолкал: – Товарищ лейтенант, вас начальник заставы вызывает. В канцелярию. – Что приключилось? – Не знаю, – сержант плечом пожал, глаза в сторону отвел и, будто бы стену разглядывая: – Ваши что-то там отчебучили. Бузят. – Что значит «бузят»? – Строиться отказываются. – Вот что, командир. Пять минут – не время. Излагай подробности. Слово за слово, сержант картину нарисовал. Впечатляющую. С подъема вызвал Фадеев Ефиманова и распорядился: – После завтрака, с кирками и лопатами, постройте своих перед казармой. Объект и объем работы определю. Вопросы? – Вопросов нет. Построил, но… – Почему без инструментов? Ефиманов молчит, зато из глубины строя: – У нас выходной. – Кто сказал? Выйти из строя! Выходит. Разумеется. Карбузов. – Кто и когда лично вам объявил выходной? – Лейтенант Арефьев. И не лично мне, а всем. – Кто такой лейтенант Арефьев? – Наш командир, непосредственный начальник. – Как фамилия? – Ефрейтор Карбузов. – Для ефрейтора Карбузова и прочих бестолковых объясняю: здесь вам не комендантская рота, а пограничная застава. На заставе один начальник – майор Селюченко. Он определяет, кому и чем заниматься. Вам определено за три дня оборудовать опорный пункт заставы. Вопросы? – А когда же отдыхать? – Управитесь, тогда и поговорим об отдыхе. – А лейтенант Арефьев в курсе? – Лейтенант Арефьев поставлен в известность. И цацкаться с вами, как он, я не намерен. Через пять минут чтоб стояли в строю. С инструментами. Вольно, разойдись! Разошлись. Но в строй не стали. Ни через пять минут, ни через десять. Засели в палатке и не высовываются. Стало быть, не просто буза, а полное неподчинение. Захожу в канцелярию. Селюченко за столом сидит, на меня исподлобья смотрит и молчит, а Фадей коршуном налетел, да с таким видом, словно он тут самый старший воинский начальник. – Это ж надо умудриться так людей распустить! Всего от тебя ожидал, но такого… Сержанта твоего, слюнтяя, разжалую. А наглеца этого, ефрейтора, под суд отдам. В лучшем случае на губе до дембеля пропишу. – В чем дело, Фадей? – Он еще спрашивает! Что такое неподчинение, ты знаешь? Чем это для тебя грозит, догадываешься? – Ты же знал, что я выходные им объявил. – Он объявил! А ты у начальника заставы разрешения спросил? – Моими людьми пока еще я командую. – Он! – Фадей ткнул пальцем в сторону Селюченко. – Он здесь всеми командует! И я тебя в известность поставил. Или ты меня уже ни… – Остынь Фадеев, – Селюченко встал из-за стола и вплотную ко мне подошел: – Кто тут начальник, разбираться не будем. Выходные тоже не проблема: Арефьев объявил, Арефьев и отменит. Так, Сергей? – Как же я отменю? – Да так и отменишь. Объяснишь, что отдыхать они будут в отряде, а здесь обстановка требует в кратчайший срок оборудовать опорный пункт. Поэтому – вперед и с песней. – Вы же знаете, Виктор Петрович, в отряде кто ж им даст отдохнуть? Как только приедут, так и начнется: через сутки в караул, из караула на хозработы, а они все лето вот эту заставу… – И правильно сделают, что не дадут. Чем больше солдат отдыхает, тем чаще нарушает дисциплину. Скажешь, не так? – Нет, не так. – Я ж говорил вам! Он упертый. – Не горячись, Фадей. Меня тоже с места не вдруг-то сдвинешь. А служить нам вместе. Так что столкуемся. Ты, Сергей, о подчиненных печешься? – Разумеется. – Вот и славно. Теперь прикинь. Дня через три твоя бригада-ух в отряд уедет, а ты здесь останешься. Опорный пункт - никуда от этого не денешься – оборудовать придется. Твоим подчиненным. Не этим, а новым. Которые наперечет, которым еще и в наряды ходить нужно, и боевой подготовкой заниматься, и на хозработах вкалывать. Вот и решай, о ком ты должен позаботиться в первую очередь. – Я решил. – А ты подумай. – Я им обещал. – А ты не обещай. Никогда и ничего. Во всяком случае подчиненным. – У подчиненных права тоже есть. И выходные им положены, они их заработали. – Опять двадцать пять! Значит так, Арефьев. Ты идешь и думаешь, а я ждать буду. Если через полчаса твои ухари к работе не приступят, мы с тобой не сработаемся. – Считайте, что уже не сработались. Развернулся, вышел и дверью хлопнул. И правильно сделал. Гори оно все синим пламенем. В комендантской роте не так уж плохо. Даже если из войск уволят, как-нибудь переживу, невелика потеря. В народном хозяйстве пахари нужны. На грузчика я, считай, уже выучился. Дело нехитрое: бери больше, неси дальше. Шаг – вдох, шаг – выдох. Шаг вдох – шаг выдох. Вот и Большой Перекур. Садись, пока еще лейтенант Арефьев. Перекури, провентилируй легкие «Памиром» и мозгами пораскинь. Слава Богу,
хоть одна целая сигарета нашлась. Ничего, в отряд приедем - куплю
портсигар. Впрочем, зачем он мне в отряде? Буду курить исключительно
«БТ», в крайнем случае – «Родопи». И зажигалку газовую куплю, а
то с этими спичками учебно-тренировочными одна морока. Полкоробка
изведешь, прежде чем прикуришь. – Не гасите, товарищ лейтенант, а то у меня спичек нет. Он, шельмец! Подбежал, запыхался, сигарета в дрожащих пальцах так и пляшет. – Что, только за этим сюда и пришел? – А то за чем же? Сели перекурить, а спичек нет. Вот я и побежал… Ну и работенка, я вам скажу! Бревна таскать – это семечки. Там не грунт – камни одни. Если бы не мы, им с опорным пунктом до весны не управиться. А нам что? Мы как навалились – то бы видел!.. Кстати, там, Ефиманов говорит, с разметкой ерунда какая-то получается. Вы бы глянули?.. |