|
Глава
шестая
Перед
бурей
(1807
— 1812)
«В конце 1807 г. всесильный временщик
неожиданно сменил гнев на милость, и в начале 1808 г. Ермолову присваивают
звание генерал-майора, а затем он получает назначение на должность
начальника резервного отряда, расквартированного в Волынской и Подольской
губерниях. Ермолов переезжает в Киев и всецело отдаётся своим служебным
делам».
В.А.Фёдоров, «А.П.Ермолов и его «Записки»
«Отправившись из Тильзита в Россию, проезжал я в
Вильну, где нашёл генерала Беннигсена. Он принял меня с тою же благосклонностию,
каковую оказывал мне с самой моей молодости. <…>
В местечке Шклове присоединился я к дивизии (названия не помню),
расположенной лагерем. В конце августа прибыл инспектор всей артиллерии
граф Аракчеев, осмотрел артиллерию, распределил укомплектование
оной и, продолжая прежнее неблаговоление, приказал мне оставаться
в лагере по 1-е число октября, когда всем прочим артиллерийским
бригадам назначено идти по квартирам 1-го сентября. К сему весьма
грубым образом прибавил он, что я должен был приехать к нему в Витебск
для объяснения о недостатках. Я отвечал, что неблагорасположение
ко мне не должно препятствовать рассмотрению моих рапортов. Оскорбили
меня подобные грубости, и я не скрывал намерения непременно оставить
службу. Узнавши о сем, граф Аракчеев призвал меня к себе и предложил
дать мне отпуск для свидания с родственниками, приказал приехать
в Петербург, чтобы со мною лучше познакомиться.
Я поступил в 9-ю дивизию генерал-лейтенанта князя Италийского, графа
Суворова-Рымникского, сына великого Суворова, и квартира моя назначена
в местечке Любаре на Волыни.
1808. Вскоре получил я высочайший рескрипт на моё имя и деньги для
награждения нижних чинов, отличившихся храбростью. Это был первый
пример подобной награды!
В то же время граф Аракчеев писал мне, что о награде ходатайствовал
он, желая доказать уважение его к отличной моей службе.
В Петербург приехал я, когда граф Аракчеев из инспекторов всей артиллерии
поступил в звание военного министра. Он принял меня с особенным
благоволением и встретил объявлением новой награды. Государь пожаловал
в знак отличия нашивки на мундир конным артиллерийским ротам моей
и князя Яшвиля. Сам представлял меня императору, и мне нетрудно
было видеть, что предупредил его в мою пользу.
Пробыв в Петербурге три дня, я подал графу Аракчееву записку о том,
что во время ссылки моей при покойном государе Павле I многие обошли
меня в чине, и что потому состою я почти последним полковником артиллерии.
Я объяснил ему, что если не получу я принадлежащего мне старшинства,
я почту и то немалою выгодою, что ему как военному министру известно
будет, что я лишён был службы не по причине неспособности к оной.
Не получив ответа на поданную записку, в тот же день выехал я из
Петербурга. Остановившись в Орле у моих родных, получил известие,
что я при общем производстве по артиллерии пожалован генерал-майором
и назначен инспектором части конно-артиллерийских рот, с прибавлением
к жалованью двух тысяч рублей».
«Записки артиллерии генерал-майора Ермолова.
От окончания войны в Пруссии до кампании 1812 года»
«К весне 1809 г. в рядах русской армии насчитывалось
до 80 тысяч бойцов. Как только подсохли дороги, армия наша вступила
в пределы <т.н. Придунайских > княжеств и развернулась на
фронте Крайова — Бендеры. <…>
План нашего главнокомандующего заключался в следующем: сначала овладеть
сильными крепостями на левом берегу Дуная, а затем перенести операции
на правый берег, в пределы придунайской Болгарии. Объектом действий
для русских войск одновременно намечались крепости Измаил, Браилов
и Журжево; способ овладения — штурм открытой силой. <…>
После первых неудачных боевых столкновений наша армия почти три
месяца, до конца июля, не предпринимала решительных действий. В
конце июля приступили к подготовке к переправе через Дунай у Галаца.
Для прикрытия операций с тыла в Бузео расположен был корпус Эссена.
В последних числах июля войска, назначенные для переправы, стягивались
к Галацу. В первую очередь переправился авангард под начальством
генерала Засса в составе 12 батальонов, 15 эскадронов, 12 сотен
и 20 орудий.
31 июля авангард овладел без боя крепостью Исакчей, а на следующий
день Тульчей. Вслед за авангардом переправился корпус Платова, расположившийся
к югу от Галаца, на Бабадагских высотах. В следующую очередь переправился
корпус Маркова и продвинулся к Мачину.
Из Бухареста к Галацу подходил корпус Милорадовича. Во время этих
передвижений скончался престарелый главнокомандующий князь Прозоровский.
В командование армией вступил князь Багратион».
Подполковник Генерального штаба П.М.Андрианов,
«Русско-турецкая война 1806—1812 гг.»
«1809. В сём новом <генеральском> звании отправился
я для осмотра конной артиллерии в Молдавской армии под начальством
отличного долголетием фельдмаршала князя Прозоровского, коего главная
квартира находилась в Яссах. Военные действия были прекращены на
некоторое время. Я был свидетелем перехода войск в лагерь при Катени,
знаменитый зарождением ужасных болезней в войсках и истреблением
большого числа оных. Никакие убеждения не сильны были отклонить
от занятия убийственного сего лагеря. Войска делали марши не более
15 вёрст и редко употребляли на то и менее десяти часов, ибо устроенные
в большие каре и в середине оных имея тяжёлые обозы, медленно двигались
они, по большей части без дорог. Фельдмаршал не переставал твердить,
что он приучает войска к манёврам. Подверженные нестерпимому зною,
войска очевидно изнурялись, и фельдмаршал, вскоре переселившийся
в вечность, отправил вперёд себя армию не менее той, каковую после
себя оставил. В Валахии начальствовал генерал-лейтенант Милорадович,
и редкий день не было праздника, которые он делал сам и других заставлял
делать для забавы своей любезной. Я жил очень весело, бывал на праздниках,
ездил на гулянья, выслушивал рассказы его о победах и между прочим
о сражении при Обилешти. «Я, узнавши о движении неприятеля, — говорит
он, — пошёл навстречу; по слухам был он в числе 16 000 человек;
я написал в реляции, что разбил 12 000, а их в самом деле было турок
не более четырёх тысяч человек». Предприимчивость его в сем случае
делает ему много чести!
Из армии поехал я чрез Бендеры — Одессу — Крым. Обозрев все древности,
прелестный полуденный берег, пробыл я некоторое время в Карасу-Базаре,
где стояла одна рота моей инспекции. Возвратясь чрез Харьков, я
видел довольно большую часть полуденного края России».
«Записки артиллерии генерал-майора Ермолова...»
Заметки на полях
«Однажды Милорадовичу донесли, что Мюрат,
находясь на французских аванпостах, под обстрелом русских егерей,
пил шампанское. Тогда задетый за живое Милорадович приказал поставить
впереди русских постов лёгкий походный стол, и не только выпил шампанского,
но и съел обед из трёх блюд».
Исторический анекдот XVIII—XIX веков
«Весной 1809 г. Австрия, ободрённая неудачами французских войск
в Испании, начала новую войну против Франции. Образовалась пятая
антифранцузская коалиция в составе Англии и Австрии. Россия, формально
состоявшая в союзе с Францией, уклонилась от активной помощи Наполеону,
ограничившись концентрацией войск в Галиции у австрийской границы».
«Всемирная история» (Энциклопедия. Том 6)
«В состав армии, назначенной против австрийцев под
командою генерала князя Голицына (Сергея Феодоровича), поступила
дивизия, к которой я принадлежал; но я оставлен начальником отряда
резервных войск в числе 14 000 человек в губерниях Волынской и Подольской.
Военным министром дано повеление занять войсками границы обеих сих
губерний, ибо многие из дворян перебегали и уводили с собою большое
число людей и лошадей в герцогство Варшавское, где формировалась
польская армия. По сему поручению доносил я непосредственно военному
министру графу Аракчееву, и им одобрены мои распоряжения. Для обуздания
своевольных дана мне власть захватываемых при переходе через границу,
невзирая на лица, отсылать в Киев для препровождения далее в Оренбург
и Сибирь. Я решился приказать тех из переходящих через границу,
которые будут вооружены и в больших партиях, наказывать оружием,
и начальство довольно было моею решительностию. Я употреблял строгие
весьма меры, но не было сосланных».
«Записки артиллерии генерал-майора Ермолова…»
«По случаю представления Виленского гражданского
губернатора в мае месяце об усиленном вторжении в наши границы чрез
Радзивиловскую пограничную рогатку до 300 человек евреев из Галиции,
предписано было генерал-майору Ермолову, командующему в том краю
резервными войсками, командировать в Радзивилов Донской полк и протянуть
из оного цепь, усиливая в случае надобности стражу сию и прочими
его отряда войсками. В июне месяце по донесению Подольского губернатора
о самовольном переходе за границу нескольких человек шляхты с дворовыми
людьми и крестьянами с оружием, предписано также было тамошнему
коменданту Гану оказывать всякое пособие гражданскому начальству
войсками, в команде его состоявшими, а в случае недостатка оных
требовать казаков или кавалерии от генерал-майора Ермолова, или
же от драгунских или татарских полков, к Острогу или Махновке следующих.
После того, военный министр, усмотрев из донесения генерал-майора
Ермолова, что одного Донского полка недостаточно к составлению цепи
на большом пространстве сухой границы, приказал прибавить ещё один
Донской казачий полк и всю стражу составить из трёх полков, расположа
оные от Брест-Литовского до Ореховки, от Ореховки до Радзивилова,
а Бугский полк от Радзивилова вниз к Днестру; о каковых распоряжениях
уведомлен был тогда же министр внутренних дел. Ныне Подольский комендант
генерал-майор Ган донёс, что на 2 число июля в ночь наехали на Часновский
кордон Волынской губернии Кременецкого уезда до 30 человек, верхами
вооружённых, и при вопросе стражи бросились на оную и, выстрелив
по часовым и разломав рогатку, ушли за границу в Австрию. Сие обстоятельство
было доведено до сведения Его Величества, и по Высочайшему повелению
генерал-майорам Гану и Ермолову предписано, чтобы всех беглецов,
кои вооружённою рукою пробегать станут чрез пограничную цепь, отражать
вооружённою же рукою и тех, кои пойманы будут вооружёнными, определять
солдатами в полки, в Сибири расположенные. <…> После сего
из доставленного к военному Министру от генерал-майора Ермолова
донесения от 17 июля открывается: 1) что с некоторого времени постановленные
на границах наших французские гербы, формирующиеся в Бродах польские
войска и бродящие около границы их отряды великое имеют влияние
на умы Волынских обывателей; 2) что пробившиеся в селении Часновке
через рогатку люди были в разной одежде, но не в крестьянской, и
выехали из господского двора; 3) что многие из известных того края
обывателей вышли за границу и служат в Польских войсках».
«Журналы Комитета министров.
Царствование императора Александра I, 1802—1826»
«Напряжение в приграничных областях было огромное.
Польские дворяне жаждали принять участие в восстановлении независимой
Польши и потому стремились в герцогство, к генералу Понятовскому,
формировавшему польскую армию по поручению Наполеона. Армия эта
должна была стать залогом будущей независимости всей Польши.
Разумеется, российское правительство не желало допустить перетекания
людских ресурсов в польскую армию, которая — это было очевидно —
в случае возобновления войны сражалась бы на стороне Франции.
Но применение оружия против перебежчиков, как видно из записей в
журнале, не было инициативой Ермолова. Это была инициатива императора
Александра. Ермолов проявил присущую ему самостоятельность и решительность
в другом. Свои действия он не случайно описывает весьма неопределённо.
Что значит «наказывать оружием»? Это не применение оружия казаками
и солдатами при попытках вооружённого прорыва. Это — наказание оружием.
Речь идёт о расстрелах взятых с оружием в руках.
«Я употребил строгие весьма меры, но не было сосланных». Ему, бывшему
сидельцу каземата и ссыльному, претила мысль об отправке польских
патриотов в Сибирь. Он употребил метод, применённый Суворовым под
Варшавой на его глазах и при его участии, — свирепый разгром Праги,
ужаснувший варшавян и заставивший их сдаться без боя. В результате,
как мы помним, Варшава не была разрушена, мирное население уцелело,
а мятежники были прощены.
Ермолов хорошо запомнил уроки, соответствующие его рациональной
и решительной натуре. Если жестокость могла минимизировать жертвы,
он шёл на это без колебаний.
Сосланных не было. Были расстрелянные. Но их оказалось неизмеримо
меньше, чем тех, кому грозила Сибирь».
Яков Гордин, «Ермолов: солдат и его империя»
«По окончании войны против австрийцев армия наша
возвратилась из Галиции, и часть оной, расположась в Волынской губернии,
понудила отряд мой вывести в Киевскую, Полтавскую и Черниговскую
губернии. Квартира моя из Дубно перенесена в Киев».
«Записки артиллерии генерал-майора Ермолова…»
Заметки на полях
«Вместе с Волынскою губерниею оставил я жизнь самую
приятную. Скажу в коротких словах, что я страстно любил W., девицу
прелестную, которая имела ко мне равную привязанность. В первый
раз в жизнь приходила мне мысль о женитьбе, но недостаток состояния
с обеих сторон был главным препятствием, и я не в тех уже был летах,
когда столько удобно верят, что пищу можно заменить нежностями.
Впрочем, господствующею страстию была служба, и я не мог не знать,
что только ею одною могу достигнуть средств несколько приятного
существования. И так надобно было превозмочь любовь! Не без труда,
но я успел».
«Записки артиллерии генерал-майора Ермолова…»
«1810. Дивизия, к которой я принадлежал, вскоре по возвращении из
Галиции отправлена в Молдавию, но я по-прежнему оставлен с резервом.
Я писал о перемене назначения моего графу Аракчееву, но в самое
то время на место его военным министром назначен генерал Барклай-де-Толли,
которому я мало был известен. Все занятия мои в Киеве ограничивались
употреблением порученных мне войск на построение новой крепостцы
на Звериной горе. Избавляясь от ужасной скуки, объезжал я войска
в квартирном их расположении и занимался сформированием двух коннотатарских
полков, Евпаторийского и Симферопольского. При расписании всей кавалерии
непонятным образом поручены артиллерийскому генералу два полка иррегулярной
конницы».
«Записки артиллерии генерал-майора Ермолова…»
А.А.Аракчеев — А.П.Ермолову
Милостивый государь мой, Алексей
Петрович!
За письмо вашего превосходительства от 15 июня, полученное мною
от адъютанта Граббе, принеся вам истинную свою благодарность, прошу
вас, милостивый государь мой, принять от меня искреннее уверение,
что я, зная отличные заслуги вашего превосходительства, при всяком
случае и всегда старался доставлять вам противу прочих генералов
лучшие виды по службе. За удовольствие почитаю быть всегда с истинным
к вам почтением.
Вашего превосходительства покорный слуга
граф Аракчеев.
С.-Петербург
Июля 4-го дня. 1810 года».
«Киев. Станкович получил повеление прислать одного офицера, унтер-офицера
и рядового к главнокомандующему резервной армией генералу Милорадовичу
на ординарцы; эскадронному командиру моему пришла фантазия послать
ординарцев самых молодых, и по этому распоряжению жребий пал на
меня, как говорит Станкович, на юнейшего из всех офицеров. <…>
Я поехала прямо к нашему генералу Ермолову; у него на дворе юнкер
мой и гусар расположились биваками; а я прошла в залу и легла не
раздеваясь на диван. Встав за полчаса до пробуждения Ермолова, я
привела в порядок свой униформ и ожидала, когда он проснётся, чтобы
тотчас идти к нему.
Приём генерала был весьма ласков и вежлив. Обращение Ермолова имеет
какую-то обворожительную простоту и вместе обязательность. Я заметила
в нём черту, заставляющую меня предполагать в Ермолове необыкновенный
ум: ни в ком из бывающих у него офицеров не полагает он невоспитания,
незнания, неуменья жить; с каждым говорит он как с равным себе и
не старается упростить свой разговор, чтоб быть понятным; он не
имеет смешного предубеждения, что выражения и способ объясняться
людей лучшего тона не могут быть понятны для людей среднего сословия.
Эта высокая черта ума и доброты предубедила меня видеть всё уже
с хорошей стороны в нашем генерале. Черты лица и физиономия Ермолова
показывают душу великую и непреклонную!..
<…> К*** пришло в голову осматривать, так ли, как должно,
одеты ординарцы, не только рядовые, но и офицеры. Сумасбродная фантазия!
Может ли пехотный офицер знать в тонкости все принадлежности гусарского
мундира, и вдобавок лучше, нежели сами гусары! Я не послушала его
приказания как такого, которое не могло ко мне относиться; не поехала
к нему на смотр ни сама, ни гусар своих тоже не послала. Он имел
слабость пожаловаться Ермолову, у которого все мы, как у дежурного
генерала, под непосредственным начальством; Ермолов спросил меня,
для чего я не явлюсь к К***? «Для того, ваше превосходительство,
— отвечала я, — что К*** ничего не смыслит в нашем униформе, и что
странно было бы, если б гусарский офицер имел нужду в наставлениях
пехотного, как одеться в свой мундир». Ермолов не настаивал более,
но сказал только: «К*** это приказано от Милорадовича, сладьте это
как-нибудь». — «Поверьте, генерал, что К*** лжёт! Милорадович имеет
столько ума, чтоб не посылать гусар на смотр к мушкетёру». Дело
обошлось без дальних хлопот. К*** оставил свои претензии.
<…> Нам велено идти в поход! Какая непостоянная жизнь, не
дадут нигде привыкнуть! <…> Теперешние наши квартиры будут
близ Ровно, в имении Корвицкого, местечке Мизочи (на Волыни).
Эскадрон наш прошёл через Киев. Ермолов ехал с нами до заставы.
Он очень ласково разговаривал со мною, спрашивал, не жалею ли я
о чём-нибудь в Киеве, и когда я сказала, что не жалею ни о чём,
то он похвалил меня, говоря: «Веди себя всегда так, молодой человек,
я буду почитать тебя».
Н.А.Дурова, «Кавалерист-девица. Происшествие в России»
«Уже тогда Ермолов пользовался большой популярностью.
По свидетельствам общавшихся с ним современников, его острый ум,
непринуждённость в обращении и внушительная внешность производили
на собеседника большое впечатление. Любопытно свидетельство сестры
А.С.Грибоедова М.С.Дурново, встречавшейся в 1811 г. с Ермоловым
в Киеве: «Приём генерала был весьма ласков и вежлив. Обращение Ермолова
имеет какую-то обворожительную простоту и вместе с тем обаятельность.
Я заметила в нём черту, заставляющую меня предполагать в Ермолове
необыкновенный ум... Черты лица и физиономия Ермолова показывают
душу великую и непреклонную».
В.А.Фёдоров, «Предисловие к «Запискам генерала Ермолова»
«Около двух лет прожил я в Киеве, и тяготила меня
служба ничтожная и чести не приносящая. С другой стороны, льстило
меня благосклонное мнение начальства, и генерал князь Багратион,
назначен будучи главнокомандующим Молдавской армиею, просил об определении
меня начальником артиллерии в армии, на что не последовало соизволения.
Поступивший на место его главнокомандующим генерал граф Каменский,
проезжая Киев, предложил мне служить с собою. За величайшее благодеяние
принял я предложение его и ожидал в звании бригадного командира
иметь два полка, на которые весьма охотно променивал я отряд из
14 тысяч человек, преобразованных в лопатники. Прибывши в армию,
граф Каменский представлял государю о назначении меня дежурным генералом.
Свыше ожидания моего было сиё назначение, и я с восхищением ожидал
повеления отправиться в армию. Главнокомандующий был в особенной
доверенности у государя, и все представления его были утверждаемы,
но в рассуждении меня он получил отказ, и ему ответствовано, что
я надобен в настоящей должности.
Также сделано было предложение заменить мною умершего генерал-майора
графа Пукато, который с отдельною частью войск действовал вместе
с сербами против Видинского паши. На сиё сказано, что я молод. Надлежало
разуметь в сём случае старшинство в чине, ибо многим в меньших летах
не было упрекаемо в молодости. Не могло счастие представить более
случаев, льстящих честолюбию, особенно служащему без покровительства;
но тем более огорчала меня неудача, что в настоящем чине, не будучи
ещё употреблён против неприятеля, я желал первые опыты сделать против
турок, где ошибки легко поправляемы или, по крайней мере, менее
вредны. Мне нужна была опытность и случай оказать некоторые способности,
ибо, служа во фронте артиллерийским офицером, я мог быть известен
одною смелостию, а одна таковая в чине генерал-майора меня уже не
удовлетворяла.
Итак, оставаясь по-прежнему в Киеве, должен я был назначение моё
почитать продолжительным».
«Записки артиллерии генерал-майора Ермолова…»
«Произведённый по окончании войны в генерал-майоры,
Ермолов получил в командование гвардейскую артиллерийскую бригаду,
а вслед за тем, по личному выбору государя, сделался начальником
гвардейской пехотной дивизии. Попытку уклониться от этого почётного
назначения с тем, чтобы ехать в Дунайскую армию, император Александр
принял за интригу против Ермолова и приказал передать ему, что впредь
все назначения его по службе будут зависеть от самого государя и
что он ни в ком нужды не имеет.
Приезд Ермолова в Петербург, однако же, замедлился; он сломал руку
и должен был надолго слечь в Киеве. Внимание государя простёрлось
до того, что он прислал курьера узнать о его здоровье и приказал
уведомлять себя каждые две недели о ходе лечения».
В.Я.Потто, «Кавказская война»
«1811. Получивши на короткое время увольнение в
отпуск, проехал я в Петербург. Я представлен был государю в кабинете,
что предоставляемо было не менее, как дивизионным начальникам. Слух
носился о рождающихся неудовольствиях с Наполеоном, с которым редко
можно кончить их иначе, как оружием. Многие к сим причинам относили
благосклонный приём, делаемый военным. Не имея сего самолюбия, боялся
я в душе моей на случай войны остаться в резерве. Инспектор всей
артиллерии барон Меллер-Закомельский хотел употребить старание о
переводе меня в гвардейскую артиллерийскую бригаду, но я отказался,
боясь парадной службы, на которую не чувствовал я себя годным, и
возвратился в Киев. Вскоре за сим военный министр уведомил письмом,
что государь желает знать, согласен ли я служить в гвардии командиром
артиллерийской бригады? Я отвечал, что, служа в армии и более будучи
употребляем, я надеюсь обратить на себя внимание государя, что по
состоянию не могу содержать себя в Петербурге, а без заслуг ничего
выпрашивать не смею. Высочайший приказ о переводе меня в гвардию
был ответом на письмо моё! Не мог я скоро отправиться к новому моему
назначению, ибо, переломив себе в двух местах руку, я долго был
болен.
По донесении о сём государю прислан курьер узнать о моём здоровье,
и военному губернатору приказано каждые две недели уведомлять о
нём. Удивлён я был сим вниманием и стал сберегать руку, принадлежащую
гвардии. До того менее я заботился об армейской голове моей!»
«Записки артиллерии генерал-майора Ермолова…»
Из письма
военного министра М.Б.Барклая-де-Толли А.П.Ермолову
31 марта 1811 года
«По случаю продолжительной болезни командира лейб-гвардии артиллерийского
баталиона генерал-майора Касперского, к скорому выздоровлению которого
и надежды не предвидится, Его Императорскому Величеству угодно назначить
на место его, Касперского, другого достойного командира; зная же
отличные достоинства ваши и усердие на пользу службы, повелел мне
предложить Вашему Превосходительству, не желаете ли вы иметь сего
места, где ещё более будете иметь случай заслужить Монаршее к вам
благоволение? Я, сообщая вам о сём, прошу вас, не замедля, для доклада
Государю Императору, о желании вашем меня уведомить. Пребывая всегда
с истинным почтением и преданности
Вашего Превосходительства
покорный слуга
Барклай-де-Толли».
Из письма военного министра М.Б.Барклая-де-Толли
Киевскому военному губернатору М.А.Милорадовичу
31 мая 1811 года
«Его Императорскому Величеству благоугодно иметь верное известие
о состоянии здоровья артиллерии генерал-майора Ермолова, а потому
поручить мне изволил отнестись к Вашему Высокопревосходительству,
чтобы вы донесли о том Его Величеству с нарочно отправляемой по
сему случаю эстафетою; да и впредь по временам доносить, в каком
положении он находиться будет.
Военный министр
Барклай-де-Толли».
Из письма Киевского военного губернатора
М.А.Милорадовича А.П.Ермолову
11 июня 1811 года
«С особливым удовольствием я имею честь препроводить к Вашему Превосходительству
список с отношением ко мне Господина Военного Министра, из коего
вы усмотреть изволите, сколь много Его Императорское Величество
принимает участие в состоянии здоровья вашего. Я уже имел счастие
доносить Государю Императору об оном и по отзывам доктора, вас пользующего,
уверен, что в самом скором времени буду иметь счастие донесением
своим успокоить Государя Императора, столь милостиво занимающегося
положением отлично служащего генерала».
А.П.Ермолов — А.И.Казадаеву
18 июня 1811 года
«Полтора месяца назад переломил я себе руку и самым опаснейшим образом,
могли быть неприятные следствия, но благодаря искусству и чрезвычайному
попечению доктора я надеюсь в короткое время получить употребление
руки. <…> Самого сего доктора сын отправляется ныне в корпус
тобою командуемый, если ты будешь иметь на него внимание, сделай
благодеяние, ибо отец его человек весьма добрый и при недостаточном
состоянии обременённый многочисленным семейством».
Из письма М.А.Милорадовича А.П.Ермолову
«Имев честь получить рапорт Вашего Превосходительства
о следовании вашем в С.-Петербург к настоящей вашей лейб-гвардии
артиллерийской бригаде, обязанностию моею поставляю покорнейше благодарить
Ваше Превосходительство за содействие ваше во время бытности в Киеве,
в исполнение Высочайших препоручений по военной части. Усердие ваше
к службе, деятельность и отличные познания во всяком случае были
для оной необходимы. Всемилостивейшее вновь назначение Вашего Превосходительства
подает вам теперь более способов быть полезным, и я, по приверженности
моей к службе Его Императорского Величества, принимаю участие во
всём, до вас относящемся.
Генерал от инфантерии
Милорадович
28 августа 1811».
Из письма М.Б.Барклая-де-Толли А.П.Ермолову
«Господину артиллерии Генерал-Майору и Кавалеру
Ермолову.
Его Императорское Величество, по всеподданнейшему докладу моему,
Всемилостивейше пожаловать изволил Вашему Превосходительству прибавление
к жалованию вашему по две тысячи рублей в треть (6 тысяч в год.
— ред.), доколе будете вы начальником гвардейской артиллерии. Сообщив
таковую Монаршую волю Г. Министру Финансов, я извещаю о том Ваше
Превосходительство.
Военный министр Барклай-де-Толли.
№ 2829
По Военно-походной Его Величества канцелярии.
С.-Петербург
6 ноября 1811 года».
«За два месяца до окончания года приехал я в Петербург и вступил
в командование бригадою, не входя в хозяйственную часть оной, желая
показать, что я не ищу выгод. Государь принял меня с обыкновенною
милостию, и сего довольно, чтобы фигура моя не казалась чужеземною
в столице. Великий князь со времени последней кампании постоянно
был мне благосклонным. Изломанная рука моя доставляла мне возможность
не во всех участвовать ученьях и разводах, которые большую часть
времени отнимают у служащих в Петербурге, и я был довольно свободным.
Вскоре вновь сформирован Литовский гвардейский полк, поступивший
вместе с Измайловским полком в бригаду, в которую государь назначил
меня командиром с сохранением артиллерийской бригады. К жалованью
моему прибавлено в год по 6000 рублей».
«Записки артиллерии генерал-майора Ермолова…»
Заметки на полях
«У Ермолова, как у человека замечательного
и своеобразного, было всегда много врагов. Раз как-то ему высказал
это великий князь Константин Павлович, с которым он был в дружеских
отношениях. «Я считал их, когда их было много, но теперь их набралось
без счёту, и я перестал о них думать», — ответил Ермолов».
«На смотре он <Ермолов> как бы ненароком ронял
перед фронтом платок, а солдаты в нелепо узких мундирах с превеликим
трудом тщились нагнуться и поднять его. Сим своеобразным способом
он показывал августейшему начальству непригодность такой амуниции
в условиях войны, недопустимость парадомании и показухи».
Русский литературный анекдот XVIII — начала XIX
веков
«Обнимаясь с Наполеоном при встрече и прощании в
Эрфурте, имитируя военные действия против Австрии, Александр готовился
к будущей войне со своим союзником.
Поражения 1805—1807 годов показали ему не только недостаточную организованность
армии, но и нехватку талантливых и инициативных генералов. Он присматривался
к тем молодым офицерам, что выдвинулись в эти годы. Отсюда и его,
казалось бы, неожиданное, особое внимание к Ермолову, которого он
выдерживал на периферии событий.
<…> Ситуация с повышенным вниманием императора к своему генералу
печально напоминает обещание Николая I быть личным цензором Пушкина,
что загнало поэта в тупик. Если с военным министром и любым начальником
Ермолов мог обсуждать свои назначения и приводить возражения в случае
несогласия, то с императором спорить не приходилось».
Яков Гордин, «Ермолов: солдат и его империя»
«1812. Таким неожиданным образом переменилось вдруг
состояние бедного армейского офицера, и я могу служить ободряющим
примером для всех, подобных мне. В молодости моей начал я службу
под сильным покровительством и вскоре лишился оного. В царствование
императора Павла I содержался в крепости и отправлен в ссылку на
вечное пребывание. Все младшие по службе сделались моими начальниками,
и я при нынешнем государе вступил в службу без всяких выгод, испытывал
множество неприятностей по неблаговолению начальства, всего достигал
с большими усилиями, по очереди, и нередко с равными правами на
награду неравные имел успехи со многими другими. В доказательство
сего скажу пример, теперь со мною случившийся.
Отряды резервных войск поручены были артиллерии генерал-майорам
князю Яшвилю и Игнатьеву, но по расположению моего отряда на границе
на мне одном возлежала стража оной, и с большею властию большая
ответственность. Им обоим дан орден Св. Анны первого класса, мне
даже не изъявлено благодарности.
О сделанной мне обиде объяснился я с военным министром Барклаем-де-Толли,
который с важностию немецкого бургомистра весьма хладнокровно отвечал
мне: «Правда, что упустил из виду службу вашу». Я желал бы в сию
минуту видеть в нём знатного человека, и отказ, мне сделанный, был
бы приправлен вежливостию. Не менее сего досаден мне был отказ в
представлении инспектора всей артиллерии, коим просил он определить
меня начальником артиллерии в Молдавскую армию под предводительством
генерала Кутузова, благосклонно расположенного ко мне. После сего
поданною запискою военному министру объяснил я необходимость лечиться
кавказскими минеральными водами и просил об определении меня на
линию бригадным командиром. Он сказал мне, что по собственному благоволению
ко мне государя я хочу заставить дать себе награду и прошу об удалении,
зная, что на оное не будет согласия. Итак, я успел только, к общему
всех удивлению, разгорячить ледовитого немца, который изъяснился
с великим жаром. Вскоре за сим я удостоверился, что весьма трудно
переменить моё назначение, ибо когда инспектор всей артиллерии (по
согласию моему) вошёл с докладом о поручении мне осмотра и приведения
в оборонительное положение крепости Рижской и мостового укрепления
в Динабурге, государь, не изъявив соизволения, приказал мне сказать,
что впредь назначения мои будут зависеть от него, и что я ни в ком
не имею нужды. Когда же увидел меня, спросил, сообщено ли мне его
приказание, и прибавил: «За что гонять тебя из Петербурга? Однако
же я помешал, и без того много будет дела». Не смел я признаться,
что желал сим переменить род моей службы, и доволен был, что военный
министр не довёл до сведения о поданной мною записке.
В таком положении прошло время до марта месяца, в начале коего выступила
гвардия в Литовскую губернию. Его высочество цесаревич повёл колонну,
составленную из гвардейской кавалерии. Под моей командою в особенной
колонне следовала вся гвардейская пехота».
«Записки генерала Ермолова, начальника Главного
штаба
1-й Западной армии, в Отечественную войну 1812 года»
«<…> Действительность заключается в том, что
наполеоновская прямая политическая агрессия против России, в сущности,
началась значительно ранее 12 (24) июня 1812 г., когда император
дал знак о переходе своего авангарда по мостам через Неман на восточный
берег реки.
С 1810 г. под разными предлогами и вовсе без всяких предлогов, не
давая никому никаких объяснений и только сообщая запуганной Европе
о случившемся факте, Наполеон присоединял одну за другой территории,
отделявшие громадную Французскую империю от русской границы. Сегодня
ганзейские города Гамбург, Бремен и Любек с их территориями; завтра
немецкие земли к северо-востоку от захваченного ранее королевства
Вестфальского; послезавтра герцогство Ольденбургское. Формы и предлоги
захвата были разные, но с точки зрения очевидной и прямой угрозы
для безопасности России реальный результат был один: французская
армия неуклонно подвигалась к русской границе. Низвергались государства,
захватывались укрепления, ликвидировались водные преграды — за Рейном
Эльба, за Эльбой Одер, за Одером Висла».
Е.В.Тарле, «Михаил Илларионович Кутузов - полководец
и дипломат»
«Император Александр, когда я расставался с ним,
сказал мне: «Император Наполеон знает обо всём, что являлось посягательством
против союза, обо всём, что беспокоит Европу, обо всём, что приобрело
угрожающий и даже враждебный характер по отношению к его союзнику.
Если союз ещё полезен для него, то он лучше кого бы то ни было будет
знать, что необходимо для его сохранения. Нынешнее положение вещей
не может продолжаться, так как нужно, чтобы союз был выгоден для
обеих сторон, а с тех пор, как ваши войска стоят на моих границах,
в состоянии мира нахожусь лишь я один». <…>
Вполне воздавая должное вашим военным талантам, он часто говорил
мне, что его страна велика; ваш гений может дать вам много преимуществ
над его генералами, но если они не найдут случая дать вам бой при
выгодных условиях, то у них имеется достаточно территории, чтобы
уступить вам пространство, а удалить вас от Франции и от ваших баз
значит уже с успехом сражаться против вас. В России знают, что нельзя
направлять удар туда, где находится ваше величество, но так как
вы не можете находиться повсюду, то там не скрывают проекта наносить
удары лишь там, где вашего величества не будет. «Эта война, — сказал
император Александр, — не ограничится одним днём». Ваше величество
будете вынуждены возвратиться во Францию, и тогда все преимущества
будут на стороне русских; к этому присоединяется зима, жестокий
климат и — самое главное — решимость императора Александра, громогласно
возвещённая им воля продолжать борьбу и не поддаваться, подобно
другим государям, слабости, выражающейся в подписании мира в своей
столице... Я передаю вашему величеству слова и мысли императора
Александра. В этом вопросе он не скрывает ни своих взглядов, ни
своей политики с тех пор, как ваше величество заняли более угрожающую
позицию, и с тех пор, как дело идёт, по-видимому, к последним крайностям».
Арман Огюстен Луи де Коленкур,
«Мемуары. Поход Наполеона в Россию»
«В начале марта месяца гвардия выступила из С.-Петербурга.
Чрез несколько дней получил я повеление быть командующим гвардейскою
пехотною дивизиею. Назначение, которому могли завидовать и люди
самого знатного происхождения и несравненно старшие в чине. Долго
не решаюсь я верить чудесному обороту положения моего. К чему, однако
же, не приучает счастие? Я начинал даже верить, что я того достоин,
хотя, впрочем, весьма многим позволяю я с тем не согласоваться.
Скорое возвышение мало известного человека непременно порождает
зависть, но самолюбие умеет истолковать её выгодным для себя образом,
и то же почти сделал я, не без оскорбления, однако же, справедливости.
Дивизионным начальником прихожу я на манёвры в Вильну. Все находят
гвардию превосходною по её устройству, и часть похвалы, принадлежавшей
ей по справедливости, уделяется мне, без малейшего на то права с
моей стороны.
После краткого пребывания в Вильне гвардия возвратилась на свои
квартиры в город Свенцяны.
Французы в больших силах находились близ наших границ. Слухи о войне
не были положительны; к нападению, по-видимому, никаких не принималось
мер, равно и с нашей стороны не было особенных распоряжений к возбранению
перехода границ. Ближайшие из окружающих государя допускали мысль
о возвращении графа Нарбонна, адъютанта Наполеона, присланного с
поручениями, который в разговорах своих ловким весьма образом дал
некоторые на то надежды. Были особы, совершенно в том уверенные».
«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба
1-й Западной армии, в Отечественную войну 1812 года»
Читать
следующую главу
|
