"Сказание" Глава 9

«<…> Именно после Бородина стратегический талант Кутузова развернулся во всём блеске. Ни с кем не советуясь (он не доверял нисколько ни Беннигсену, ни Барклаю), Кутузов приказал армии отступать от Москвы на Рязанскую дорогу. Выйдя на Рязанскую дорогу, Кутузов вдруг круто повернул к югу, вышел на старую Калужскую дорогу и пошёл к Красной Пахре, а одновременно велел князю Васильчикову отправить казачью кавалерию (два полка) по прежнему, рязанскому, направлению, стремясь сбить с толку преследовавшего русскую армию от Москвы Мюрата. Несколько дней подряд (драгоценнейших дней для Кутузова) эти казаки прекрасно выполняли свою задачу, и только 22 сентября французы убедились, что идут по ложному следу, и повернули обратно. Уже 19-го вся кутузовская армия была в Подольске, а на другой день, отдохнув, продолжала свой путь круто к югу, к Красной Пахре, на старой Калужской дороге. Тут и закончился искусный, глубоко продуманный фланговый марш Кутузова с этим крутым поворотом почти на глазах обманутого противника с Рязанской на Калужскую дорогу, «бессмертный фланговый марш... решивший участь кампании», как называет его один из участников дела».

Е.В.Тарле, «Нашествие Наполеона в Россию»

«По окончании совета он <Кутузов>, нисколько не колеблясь и не предлагая вопроса на обсуждение собравшимся военачальникам, приказал отступление по Рязанской дороге. Почему это приказание <…> вызвало недоумение в главной квартире, объясняется теми взаимоотношениями, которые к тому времени в ней установились. Беннигсен, начальник штаба Кутузова, всё время советовал и даже действовал вопреки воле своего непосредственного начальника и по возможности интриговал против него. Кутузов за это платил Беннигсену полным недоверием. <…> Не в лучшем положении в отношении осведомлённости находился и другой старший начальник Барклай-де-Толли. Близкое к нему лицо, его друг Вольцоген, пишет, что в то время «никто не знал ничего». Немудрено поэтому, что распоряжения главнокомандующего толковались вкривь и вкось, и что Ростопчин, прикомандировавшийся к главной квартире после сдачи Москвы, слыша всевозможные толки, даже совершенно добросовестно пришёл к тому убеждению, что Кутузов действует, сам не понимая, что творит».

А.А.Кожевникова, «Русская армия
в период от сдачи Москвы до Тарутина»
(В кн. «Отечественная война и Русское общество»)

«Наконец, в 7 часов приехал <к Боровскому перевозу> штабс-капитан Гартинг, объявив причиною запоздания то, что они выбирали позиции, были почти в Броннице и указали места для резервной артиллерии, обоза и милиции. <…>
В 4 часа обер-квартирмейстеры были потребованы. Когда мы собрались, то по обыкновению каждый начал писать с диктовки диспозицию: диктовал полковник Хоментовский, но едва он продиктовал: «в 11 часов вечера сего дня армия выступает левым флангом...», — вошёл полковник Толь, спросил диспозицию, посмотрел, сколько продиктовано, взял из рук капитана Брозина перо и, сделав какую-то поправку, отдал диспозицию полковнику Хоментовскому, который и продолжал: «на Бронницу, отправив за три часа квартиргеров для принятия позиции, которым и собраться при резервной артиллерии. Тяжести,» — с этим словом вошёл генерал Коновницын, приказал остановить дальнейшую диктовку. За ним вошёл Толь и взял из рук Хоментовского диспозицию, приказал ему отобрать от нас те, которые мы уже начали писать, а нам, не разъезжаясь, велел ожидать. <…> Через час нас вновь позвали, и Хоментовский начал: «В час ночи пополуночи 5 сентября 6-й и 5-й корпуса выступают левым флангом вверх по правому берегу Пахры через Жеребятово в Домодово. Колонна эта состоит под начальством генерала от инфантерии Дохтурова», далее говорилось о других корпусах, долженствовавших следовать по тому же направлению. <…> В продолжении диктовки этой длинной диспозиции Толь несколько раз, а Коновницын один раз входили в сарай, где мы писали, и беспрерывно что-то исправляли в диспозиции. Коновницын казался спокойным, но Толь бесновался и дерзко относился к Хоментовскому, сказав даже: «да Вы и читаете-то плохо». По окончании диспозиции, когда Толь скрепил каждому из нас, мы отправились к своим местам. <…> Когда я принёс к корпусному командиру диспозицию, он и никто из бывших не ожидал перемены пути. Бологовской тотчас подал карту, и мы увидели, что это направление на Подольск».
И.П.Липранди «Выписка из дневника 1812 года,
сентября 3-го и 4-го дня»
(Публикация А.Тартаковского)

«На пути от Панков к Боровскому мосту князь Кутузов послал из деревни Жилиной, <…> 4-го (16-го) сентября, полковника Мишо с донесением к Государю об оставлении Москвы, а по достижении Боровского моста решено было совершить фланговое движение с рязанской на калужскую дорогу. Иностранные писатели, стараясь лишить Кутузова заслуженной им славы, силятся доказать, что первоначальная мысль об этом фланговом движении не принадлежит нашему полководцу и что самое движение сиё было ошибочно. Легко может статься, что это фланговое движение было предложено Кутузову Толем, или кем-либо другим из его сподвижников. Генерал Ермолов, которому лучше других было известно всё, что делалось в армии, предписывает честь этого движения Беннигсену; во всяком случае, для славы Кутузова достаточно и того, что он, умев оценить достоинство сего соображения, искусно приуготовил средства к его исполнению и заблаговременно направил продовольственные запасы к таким пунктам, откуда они могли прибыть вовремя к армии на калужскую дорогу. Напрасно говорят, что Кутузов <…> не донёс Государю о предпринятом на следующий день фланговом движении, и даже оставил в неведении о своих намерениях всех его окружавших, будто бы потому, что сам тогда ещё не составил определённого плана. Всё это объясняется обычным образом действий нашего главнокомандующего, который никогда не открывал никому своих намерений прежде их исполнения. Известно каждому, как трудно сохранить что-либо в тайне среди множества лиц, составляющих неизбежную принадлежность главной квартиры армии. Быть может, Кутузов, не делая никого участником своих предположений, повредил своей славе; зато - много выиграла общая польза».

М.И.Богданович, «История Отечественной войны 1812 года,
по достоверным источникам»

«Для того чтобы хорошо понять <…> очень многое во всех событиях конца войны 1812 г., необходимо вдуматься в то разногласие, которое делило кутузовский штаб и лиц кутузовского окружения на два безнадёжно непримиримых лагеря. Быть может, в данном случае это выражение неточно. Один человек не может составлять «лагерь». Кутузов был одинок, генералы-исполнители Дохтуров, Коновницын, Маевский в счёт не идут, а против него были Беннигсен и Вильсон открыто, Ермолов, Платов и Толь тайно. И за спиной этого вражеского стана Кутузов всегда угадывал невидимое присутствие самого царя.
Сдача Москвы очень искусно была использована врагами Кутузова. Беннигсен дал несколькими путями знать в Петербург, что у русской армии были ещё шансы отстоять столицу, но светлейший князь по слабости и робости не захотел.
Барклай, тактику которого продолжал Кутузов, был обижен и раздражён именно тем, что Кутузов занял его место, и не думал поэтому поддерживать фельдмаршала. Талантливый, умный, но глубоко неискренний Ермолов переметнулся на сторону врагов Кутузова, но сделал это умно и осторожно».

Е.В.Тарле, «Нашествие Наполеона в Россию»

«С прибытием к армиям князя Кутузова известны мне были неприятности, делаемые им Барклаю-де-Толли, который негодовал на беспорядок в делах, принявших необыкновенный ход. Сначала приказания князя отдавались начальникам главного штаба, мне и генерал-адъютанту графу Сен-При, чрез полковника Кайсарова, исправляющего при нём должность дежурного, чрез многих других, и даже чрез капитана Скобелева, нередко одни другим противоречащие, из которых происходили недоразумения, запутанности и неприятные объяснения. Случалось иногда, что приказания доставлялись непосредственно к корпусным и частным начальникам, которые, приступая к исполнению, извещали для доклада главнокомандующим, когда войска выступали из лагеря или возвращались. Приказания объявляемы были также генерал-квартирмейстером 2-й армии Толем, гвардии полковником князем Кудашевым».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

«Отъездом в Петербург полковника Мишо Беннигсен воспользовался для своих целей и в свойственном ему духе. Он написал письмо Аракчееву, которое он и просил Мишо передать по назначению. В этом письме Беннигсен <…> писал, что он <…> употребил все усилия, чтобы Москва не была сдана без боя, о чём просил довести до сведения государя. Что фельдмаршал сделал непростительную ошибку, сдав город, так как была полная возможность обороняться; но что теперь его настроение таково, что он понял свою ошибку и более склонен принимать его, Беннигсена, советы. Кроме того, он писал, что Барклай-де-Толли на военном совете в Филях тоже очень настаивал на сдаче Москвы без боя и заявил даже, что государь одобрит это действие. <…>
Момент <…> для того, чтобы пустить в ход интригу, Беннигсен выбрал очень удачный: было весьма вероятным, что сдача Москвы настолько повлияет на государя, что фельдмаршал не останется у власти. <…> Мишо приехал в Петербург 9 сентября, а уже 10-го заседал Комитет Министров, который, как бы идя навстречу желанию государя, постановлением своим осудил действия рекомендованного им Кутузова и указал, что донесения его находит неточными и неполными. Как известно, государь согласился с мнением Кутузова о том, что сдача столицы не есть ещё окончание кампании и ожидания лиц, ждавших отставки фельдмаршала оказались преждевременны. Весьма вероятно, что отсрочка в то время участи фельдмаршала находилась в связи с поездкой в армию Волконского, которому государь поручил расспросить и узнать точно о положении дел и ему донести».

«В главную квартиру при селении Красной Пахре прислан от государя генерал-адъютант князь Волконский собрать подробные сведения о состоянии армий. От него узнал я, что, отправляя из Петербурга Кутузова к армиям, государь отдал ему подлинные письма мои к нему, дабы он мог составить некоторое представление о делах и обстоятельствах до прибытия его на место. Это растолковало мне совсем не прежнее расположение ко мне Кутузова, сколько, впрочем, ни было оно прикрыто благовидною с его стороны наружностию. Перед отъездом своим князь Волконский объявил мне, что государь, желая узнать, отчего Москва оставлена без выстрела, сказал: «Спроси у Ермолова, он должен это знать». По просьбе его я обещал ему записку, но с намерением уехал из главной квартиры».

«Записки генерала Ермолова, начальника Главного штаба
1-й Западной армии…»(Примечание 108)

«Наступление неприятельских войск к Десне и Подольску было принято князем Кутузовым за начало общего наступательного движения наполеоновской армии. 14-го (26-го) сентября фельдмаршал призвал на совещание по сему предмету главных своих сподвижников; их мнения были различны: одни полагали, что сам Наполеон с главными силами двигался на Подольск; другие считали такое движение невозможным, потому что, действуя в этом направлении, неприятель подвергнул бы опасности свои сообщения с Смоленском. Барклай-де-Толли советовал оставаться на месте и выждать разъяснения обстоятельств. Беннигсен <…> предлагал предоставить Милорадовичу оборону течения Пахры и старой калужской дороги, а со всеми остальными силами направиться к Подольску и атаковать неприятеля. Другие считали такое движение слишком отважным <…> Фельдмаршал не решался ни на какое предприятие, которого успех подлежал сомнению, что заставило Толя предложить другой способ действий, более согласный с характером нашего главнокомандующего. Принимая во внимание, что русская армия могла вскоре получить значительные подкрепления, надлежало, по мнению Толя, отложить наступательные действия до их прибытия и ограничиться расположением армии в такой позиции, в которой она <…> прикрывала бы источники своих средств и способствовала действиям на сообщениях неприятеля».

М.И.Богданович, «История Отечественной войны 1812 года,
по достоверным источникам»

«Кутузов убеждал, что нужно отступить сильно южнее, например, к селу Тарутино, потому что чем ближе стать к Калуге, тем легче будет контролировать три дороги, ведущие из Москвы в Калугу, по каждой из которых в любой момент может двинуться Наполеон. Несмотря на всю ясность и целесообразность этого плана, Беннигсен с таким азартом принялся настаивать, что нужно оставаться и принять бой с Мюратом на Красной Пахре, что Кутузов вдруг раздражённо заявил, что на сей раз слагает с себя власть и предоставляет Беннигсену распоряжаться и отдаёт ему сейчас весь свой штаб, всех адъютантов, всю армию. «Вы командуете армией, а я только доброволец», — заявил он Беннигсену и предложил ему немедленно искать позицию для боя с Мюратом тут, у Красной Пахры.
Беннигсен с 9 часов утра до полудня в сопровождении всего кутузовского штаба обыскивал окрестности, ничего не нашёл и, вернувшись, признался, что сражаться тут невозможно. «В таком случае я беру снова на себя командование. Господа, по-прежнему ко мне, — заявил Кутузов, обращаясь к генералам. — Пётр Петрович, пишите диспозицию к отступлению», — приказал он своему дежурному генералу Коновницыну.
Pvcская армия двинулась тут же к югу, к селу Тарутино, и расположилась в селе и в окрестностях. Кутузов со всем штабом поместился в деревне Леташевке, в 5 верстах южнее Тарутина. Это было 4 октября».

Е.В.Тарле, «Нашествие Наполеона в Россию»

«После производства князя Кутузова генерал-фельдмаршалом за Бородинское сражение нашёл он нужным иметь при себе дежурного генерала с намерением, как угадывать легко, не допускать близкого участия в делах <…> генерала барона Беннигсена <…>.
Получено известие о кончине достойнейшего и незабвенного князя Багратиона. В память его осталось имя 2-й армии на некоторое время, но она уже не существовала.
22-го числа сентября военный министр генерал Барклай-де-Толли оставил армию и чрез Калугу отправился далее. Не стало терпения его: видел с досадою продолжающиеся беспорядки, негодовал за недоверчивое к нему расположение, невнимательность к его представлениям. Мне известно было намерение его удалиться, и потому незадолго пред отъездом его подал я рапорт, что, чувствуя себя к отправлению моей должности неспособным, прошу возвратить меня в армию. Представленный в подлиннике рапорт мой фельдмаршалом оставлен без ответа. Вместе с Барклаем-де-Толли уехал директор его собственной канцелярии флигель-адъютант гвардии полковник Закревский, офицер отлично благородных свойств, с которым был я в отношениях совершенно дружеских, разделяя и горести неудачной войны и приятные в ней минуты. Остался один близкий мне человек, исправляющий должность дежурного генерала флигель-адъютант полковник Кикин, почтенный благородными свойствами, искренно мною уважаемый. Едва ли кому мог я нравиться, бывши точным исполнителем воли взыскательного начальника, и я не видел доброжелательствующих мне, но завидующих многих. Генерал-лейтенант Коновницын в новой должности своей, встретившись с делами, совершенно ему незнакомыми, затрудняющими его, нашёл облегчение в том, что препровождал их ко мне огромными кучами, чтобы на них надписывал я приличествующие решения. Некоторое время исполнял я это из уважения к нему, невзирая на чрезмерную ограниченность его способностей. Но когда самолюбие воспрещало ему разделять труды со мною, и он думал продолжать мои занятия, для него весьма выгодные, я объяснял ему, что не нахожу удовольствия изыскивать зависимости, когда могу её избавиться. <…>
До сего доклады фельдмаршалу делал я, и приказания его мною отдаваемы были, но при новом вещей порядке одни только чрезвычайные случаи объяснял я ему лично и заметил, сколько много переменилось прежнее его особенное ко мне расположение. Пронырством не искал я обратить его к себе милости и воспользовался возможностию переехать к себе жить в ближайшую от главной квартиры маленькую деревню, к фельдмаршалу являлся не иначе, как по его приказанию; с Коновницыным видался нередко, но чаще переписывался, отталкивая поручения его, которые я не имел обязанности исполнять, и в переписке со мною он конечно не выигрывал. Без ошибки могу предположить, что он вредил мне втайне и прочнее! <…>
В таких отношениях был я с Коновницыным, который охладил ко мне полковника Толя, в дружбе коего доселе не имел я причины сомневаться: обоим им надобно было полное на князя Кутузова влияние, и они вместе успели поселить вражду между ним и генералом Беннигсеном. Уменьшившиеся мои занятия заставили меня повторить рапорт мой об удалении от должности, но без успеха; итак, остался я принадлежать главной квартире, свидетелем чванства разных лиц, возникающей знатности, интриг, пронырства и происков».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

Рескрипт императора Александра I
фельдмаршалу князю Кутузову

2 октября 1812 г.
«Князь Михаил Ларионович! С 2-го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20-го, и в течение всего сего времени не только ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения сей первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы ещё отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом в опасности.
По рапортам же от генерала Винценгероде вижу Я, что неприятельский десятитысячный корпус продвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подаётся к Дмитрову. Третий подвинулся вперёд по Владимирской дороге. Четвёртый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 24-е число находится в Москве.
По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон ещё в Москве сам со своею гвардиею, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно?
<…> На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожения сей столице, в которой не могло собраться много войска, ибо, с вверенною вам армиею, действуя с решимостию и деятельностию, вы и имеете все средства отвратить сиё новое несчастие. Вспомните, что вы ещё обязаны ответом оскорблённому отечеству в потере Москвы.
Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но Я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твёрдости и успехов, которых ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, Нам предвещают.

Пребываю навсегда к вам благосклонный
Александр».

«По сведениям, доставленным партизанами, видно было, что неприятельский авангард, состоящий в команде неаполитанского короля Мюрата, до самой Москвы не имел никаких войск в подкрепление и потому не мог вовремя иметь помощи. Фельдмаршал решился атаковать его. Невозможно было устранить от составления диспозиции генерала Беннигсена, начальника главного штаба всех действующих армий; не хотелось допустить участия в успехе, в чём по превосходству сил наших не было сомнения; он же сверх того предлагал вести сам войска, предназначенные к первой атаке».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

«С этого момента Беннигсен, Ермолов, Багговут, Платов не переставали просить Кутузова дозволить им произвести нападение на Мюрата. Особенную энергию начали проявлять эти генералы после того, как генерал-квартирмейстер Толь произвёл очень глубокую разведку и принёс известие, что отряд Мюрата стоит очень беспечно, караульная служба никуда не годится, разведочная служба плоха, потому что лошади слабосильны — фуража не хватает. Кутузов не хотел сражения, даже второстепенного, но уступил, явно решив уже наперёд не дать этой стычке развиться в большую битву. 16 октября Кутузов рассмотрел диспозицию, составленную Толем, и утвердил её. Нападение на Мюрата было назначено на 17 октября, но Ермолова не могли разыскать, диспозицию ему не успели вовремя вручить, и на другой день, 17 октября, утром Кутузов никого на назначенных местах не нашёл. Раздражённый вообще тем, что его заставляют делать ненужное, по его мнению, дело, Кутузов пришёл в полное бешенство. Он разругал попавшихся ему двух офицеров последними словами. Один из них, подполковник Эйхен, оставил после этого кутузовскую армию, а другой, капитан Бродин, которого Кутузов назвал «только» канальей, остался. Ермолова Кутузов распорядился исключить со службы, но, когда гнев отошёл, он отменил своё решение. Это было, так сказать, прелюдией <…>».

В.Е.Тарле, «Нашествие Наполеона в Россию»

Заметки на полях

«При А.П.Ермолове говорили об одном генерале, который во время сражения не в точности исполнил данное ему приказание и этим повредил успеху дела. «Помилуйте, — возразил Ермолов, — я хорошо и коротко знал его. Да он, при личной отменной храбрости, был такой человек, что приснись ему во сне, что он в чём-нибудь ослушался начальства, он тут же во сне с испуга бы и умер».

Русский литературный анекдот XVIII — начала XIX веков

М.И.Кутузов — А.П.Ермолову

5 октября 1812 г.
«Ваше Превосходительство известны были о намерении нашем атаковать сегодня на рассвете неприятеля. На сей конец я сам приехал в Тарутино в 8-м часу ввечеру, но, к удивлению моему, узнал от корпусных там собравшихся господ начальников, что никто из них приказа даже и в 8 часов вечера не получал, кроме тех войск, с коими сам г. генерал от кавалерии барон Беннигсен прибыл и оным объявил, как то ко второму и четвёртому корпусам; к тому же начальствующие кавалерией гг. генерал-лейтенанты Уваров и князь Голицын объявили, что, не получив заранее приказания, много кавалерии послали за фуражом, что и с артиллериею было, и я, ехав в Тарутино, повстречал артиллерийских лошадей, ведённых на водопой.
Сии причины, к прискорбию моему, понудили отложить намерение наше атаковать сего числа неприятеля, что должно было быть произведено на рассвете, и всё сиё произошло оттого, что приказ весьма поздно доставлен был к войскам. Ваше Превосходительство разделяете со мною всю важность такового случая, и я не могу оставить без разыскания причины сего, каковое упущение Вам исследовать предписывая, ожидать буду немедленно Вашего о том донесения».

«Кутузов был расстроен оттого, что не удалось ему привести в исполнение намерения своего накануне сего дня. Атака была назначена одним днём прежде. В диспозиции назначено было Дорохову выйти на дорогу у Спас-Купли и, соединясь с отрядом Орлова-Денисова, действовать неприятелю в тыл. Перемена дня атаки не дозволила Дорохову участвовать в деле, и это обстоятельство сердило старика.
Предположенную атаку сохраняли в такой тайне, что даже никто из корпусных командиров не был о том предварён! Когда Кутузов сел в дрожки в сопровождении всей свиты своей, никто не знал, куда он поедет и зачем. Распоряжение послано было к генералу Ермолову, который был в то время начальником Главного штаба I армии и квартировал вблизи Леташевки. Ермолова не было дома, а правивший делами у него полковник Эйхен не решился распечатать конверта. Ермолов был на обеде у генерала Шепелева, который с 1-й бригадой гвардейских кирасир стоял на правом фланге позиции в с. Спасском. Возвратившись домой, немедленно им было сделано распоряжение, и не токмо время не было упущено, но атака ещё лучше могла удасться: ибо никаких приготовлений для неё не делали и делать не следовало.
Всё было на мази. Но как часто случается, от бездельных причин бывают важнейшие последствия. Кутузов отправлялся в Тарутино перед вечером, чтобы ночевать там и сaмому распоряжаться всеми войсками. Подъезжая к лагерю его встретили солдатские песни, музыка и совершенное спокойствие. Узнав причину, что о походе для занятия мест перед атакою не было ещё приказания, он был в таком исступлении, в котором его никогда не видали. Всё оборвалось на бедном Эйхене, который безвинно сделался виновником: он его разругал, велел выгнать из армии и атака была отменена. В то же самое время корпусные командиры явились к нему с докладом, что, получив в ту же минуту приказание, они готовы выступить немедленно, и объявили, что как распоряжение предшествовало несколькими часами назначению, то выступлению армии никакой остановки или перемены в распоряжениях быть не может, и умоляли его дозволить им идти. Но сколько убеждения таковые ни казались основательными, однако же ничто не могло заставить Кутузова переменить данного приказания отложить поход до другого дня и тут же отправил он повеление Дорохову не действовать, чтобы не возбудить внимание неприятеля».

«Записки о войне 1812 года князя А.Б.Голицына»
(В кн. «Отечественная война 1812 года в записках современников»)

«В назначенный вечер, когда утро стало смеркаться, князь прибыл в Тарутино. Беннигсену, предложившему весь план атаки, была поручена вся колонна, которая была направлена в обход: в этой колонне находился и 2-й корпус. Кутузов со свитой, в числе которой находились Раевский и Ермолов, основался близ гвардии; князь говорил при этом: «Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупреждённый неприятель принял свои меры, заблаговременно отступает». Ермолов, понимая, что эти слова относятся к нему, толкнул коленом Раевского, которому сказал: «Он на мой счёт забавляется». Когда стали раздаваться пушечные выстрелы, Ермолов сказал князю: «Время не упущено, неприятель не ушёл, теперь, ваша светлость, нам надлежит с своей стороны дружно наступать, потому что гвардия отсюда и дыма не увидит». Кутузов скомандовал наступление, но чрез каждые сто шагов войска останавливались почти на три четверти часа; князь, видимо, избегал участия в сражении. Место убитого ядром Багговута заступил мужественный принц Евгений Виртембергский, который стал у головного полка. Ермолов послал сказать через капитана квартирмейстерской части Ховена графу Остерману, чтобы он следовал с своим корпусом быстрее. Остерман выслал к назначенному месту лишь полковые знамёна при ста рядовых. Беннигсен, выведя войска к месту боя, вернулся назад; если б князь Кутузов сделал с своей стороны решительное наступление, отряд Мюрата был бы весь истреблён. Фельдмаршал, окружённый многими генералами, ехавшими верхом, возвратился вечером в коляске в Леташевку. Он сказал в это время Ермолову: «Голубчик, неприятель понёс большую потерю, им оставлено много орудий в лесу». Кутузов, не расспросив о ходе дела у главного виновника победы Беннигсена, послал государю донесение, в котором вместо девятнадцати орудий, взятых у неприятеля, показано было тридцать восемь. С этого времени вражда между Беннигсеном и Кутузовым достигла крайних размеров и уже никогда не прекращалась».

Д.В.Давыдов, «Военные записки» (примечания)

«Я находился возле фельдмаршала в тот момент, когда генерал Ермолов пытался доказать ему необходимость провести фронтальную атаку. Кутузов приблизился к нему и сказал самым грубым образом, махая пальцем перед его глазами:
— Вы то и дело повторяете: пойдём в атаку, вы думаете этим заслужить популярность, а сами не понимаете, что мы ещё не созрели для сложных движений, так как мы ещё не умеем маневрировать. Сегодняшний день доказал это, и я сожалею, что послушался генерала Беннигсена.
Ермолов отошёл, ничего не ответив…
Когда было наконец получено известие о поспешном отступлении короля Неаполитанского, то Кутузов решил двинуть кавалерию барона Корфа и генерала Васильчикова, но благоприятный момент был уже упущен».

«Записки генерала В.И.Левенштерна»
(«Русская старина», 1900)

«<…> Беннигсен был вне себя от ярости. Почему Кутузов не помог, а позволил Мюрату отделаться очень легко и отойти в полном порядке? «Я не могу опомниться! Какие могли бы быть последствия этого прекрасного, блестящего дня, если бы я получил поддержку... Тут, на глазах всей армии, Кутузов запрещает отправить даже одного человека мне на помощь, это его слова. Генерал Милорадович, командовавший левым крылом, горел желанием приблизиться, чтобы помочь мне, — Кутузов ему запрещает... Можешь себе представить, на каком расстоянии от поля битвы находился наш старик! Его трусость уже превосходит позволительные для трусов размеры, он уже при Бородине дал наибольшее тому доказательство, поэтому он и покрыл себя презрением и стал смешным в глазах всей армии», — так писал Беннигсен своей жене сейчас после Тарутина, 22 октября. <…>
Кутузову, которого перед фронтом целовал Суворов, не приходилось оправдываться в «трусости». Он и вообще вовсе не думал оправдываться в своём поведении в день Тарутина. У него была своя твёрдая мысль, и ни с чем, кроме неё, он уже не считался».

В.Е.Тарле, «Нашествие Наполеона в Россию»

«Наполеон выступил из Москвы 7 окт. по старой калужской дороге, где в Воронове стоял отступивший из-под Тарутина Мюрат, а дальше к югу расположился укреплённый Тарутинский лагерь. Но не доходя до Воронова, с Горок, Наполеон повернул на запад и перешёл по берегу Пахры на новую калужскую дорогу. Для того, чтобы обмануть Кутузова, он оставил здесь корпус Нея с остатками авангарда Мюрата. 7-го (19-го) в с. Фоминское подошли передовые отряды французов (дивизии Бруссье и Орнано). Об этом донёс Кутузову стоявший неподалеку отсюда в Котовом Дорохов. Кутузов послал сюда целый корпус Дохтурова с целью захватить французские отряды».

А.К.Кабанов, «Малоярославец и начало отступления»
(В кн. «Отечественная война и Русское общество»)

«Партизаны Сеславин и Фигнер, осмотревши неприятеля при селении Фоминском, обратились к генерал-майору Дорохову, прося его с отрядом подкрепить их атаку. Обнадёженные им, начали они перестрелку, но он, прибывши один, был свидетелем их неудачи и по несоразмерности средств некоторой потери. Партизан Фигнер объяснил о сём поступке дежурному генералу Коновницыну, но генерал-майор Дорохов не только не подвергся замечанию, но, надеясь на позволение непосредственно по собственному распоряжению овладеть Фоминским, сделал следующее представление 9-го числа октября, что неприятель занимает село Фоминское, деревню Котово, и небольшая часть сил его расположена около города Боровска, что повсюду его не более восьми тысяч человек, и что он разобьёт его, если к отряду его прибавлено будет два полка пехоты с артиллериею. По дружественному распоряжению генерал Коновницын, готовый исполнить его желание, доложил фельдмаршалу, но, всегда осторожный, он рассудил за благо поручить исполнение генералу от инфантерии Дорохову. С ним назначен VI-й пехотный корпус, 1-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта Меллер-Закомельского, рота конной артиллерии полковника Никитина и несколько казачьих полков. Мне приказано находиться при генерале Дохтурове (К сему в примечании А.П.Ермоловым добавлено: «Фельдмаршал, призвавши меня, встретил обыкновенным, ничего не значащим приветствием «голубчик», говорил, что желает очень овладеть селом Фоминским, и заключил словами: «Ты пойдёшь с Дохтуровым, я буду покоен, уведомляй чаще о том, что будет!»)».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

«Был вечер 10 октября, когда выступивший утром отряд Дохтурова, несмотря на испорченные осенним дождём дороги, прибыл в деревню Аристово, где расположился на ночлег. Сюда же прибыл известный партизан отечественной войны Сеславин, который сообщил генералу Дохтурову, что ему (Сеславину), сидевшему на дереве в 4 верстах от села Фоминского, удалось проследить самого Наполеона. Приведённые же Сеславиным, в качестве пленников, гвардейцы неприятельской армии подтвепрдили слова Сеславина и добавили, что вся французская армия покинула Москву и идёт на Малоярославец и Калугу.
Полученные сведения были очень важными: во-первых, они буквально спасали отряд Дохтурова от гибели у Фоминского, где он нарвался бы чуть ли не на всю армию противника, а, во-вторых, — они открыли нам вполне намерения Наполеона.
Немедленно известив князя Кутузова о полученных известиях и желая выиграть время, генерал Дохтуров, имея при себе пехоту, кавалерию, артиллерию а также несколько казачьих полков и часть тульской конной дружины, по совету начальника штаба генерала Ермолова двинулся к Малоярославцу утром 11 октября».

Ив. Безсонов, «Битва в Малоярославце 12 октября 1812 года»

«Между тем Дохтуров с Ермоловым, не подозревая выступления Наполеона из Москвы, следовали на Аристово и Фоминское. Продолжительный осенний дождь совершенно испортил дорогу; большое количество батарейной артиллерии, следовавшей с корпусом, замедляло его движение. Ермолов предложил Дохтурову оставить здесь эту артиллерию, не доходя вёрст пятнадцати до Аристова: отсюда, находясь в близком расстоянии от Тарутина и Малоярославца, она могла быстро поспеть к пункту, где в её действии могла встретиться надобность, а между тем утомлённые лошади успели бы отдохнуть. Дохтуров не замедлил изъявить своё на то согласие, и корпус его к вечеру прибыл в Аристово; сам Дохтуров расположился на ночлег в деревне, а Ермолов с прочими генералами остался на биваках. Уже наступила полночь, и чрез несколько часов весь отряд, исполняя предписание Кутузова, должен был выступить к Фоминскому. Вдруг послышался конский топот и раздались слова Сеславина: «Где Алексей Петрович?» Явившись к Ермолову, Сеславин, в сопровождении своего пленника, рассказал всё им виденное; пленный подтвердил, что Наполеон, выступив со всею армиею из Москвы, должен находиться в довольно близком расстоянии от нашего отряда. Это известие было столь важно, что Ермолов, приказав тотчас отряду подыматься и становиться в ружьё, лично отправился на квартиру Дохтурова. Этот бесстрашный, но далеко не проницательный генерал, известясь обо всём этом, пришёл в крайнее замешательство. Он не решался продолжать движение к Фоминскому из опасения наткнуться на всю неприятельскую армию и вместе с тем боялся отступлением из Аристова навлечь на себя гнев Кутузова за неисполнение его предписания.
В этот решительный момент Ермолов <…> именем главнокомандующего и в качестве начальника главного штаба армии приказал Дохтурову спешить к Малоярославцу. Приняв на себя всю ответственность за неисполнение предписаний Кутузова, он послал к нему дежурного штаб-офицера корпуса Болховского, которому было поручено лично объяснить фельдмаршалу причины, побудившие изменить направление войск, и убедительно просить его поспешить прибытием с армией к Малоярославцу».

Д.В.Давыдов, «Материалы
для современной военной истории (1807—1812)»

«Весьма благосклонно принял генерал Дохтуров моё представление: вместе с рассветом следовать обратно и, присоединив оставленную батарейную артиллерию, поспешить в Малоярославец. Согласился также, чтобы генерал-майор Меллер с 1-м кавалерийским корпусом, конноартиллерийскою ротою полковника Никитина и казачьими полками произвёл обозрение к стороне Боровска и потом возвратился к корпусу. Я отправился с ним.
Туманно было утро и не рано начали проясняться предметы. Мы увидели Боровск, окрестности его, занятые войсками и артиллериею в больших силах; часть пехоты, вышедшую из города по почтовой дороге; по речке Протве во многих местах конные пикеты, которые тотчас сбиты, но подкреплённые скрытыми в лесу резервами, усилили перестрелку. Генерал барон Меллер, хотя и не желал по краткости дня завязать дело, принуждён был однако же послать часть войск и половину артиллерийской роты. Проскакавши с версту молодым березняком, ещё сохранившим лист, представилась нам невдалеке почтовая из Боровска дорога и на ней бивуак армии италианского вице-короля Евгения и французский корпус маршала Даву. Не теряя времени, возвратились мы на левый берег речки Протвы. Войска Донского храброго Сысоева полка избранному расторопному офицеру приказал я с несколькими казаками неприятельским берегом доехать до Малоярославца, узнать, что происходит в городе, и ночью отыскать нас на возвратном пути к генералу Дохтурову. Гораздо за полночь догнал он нас и донёс, что мост чрез речку Лужу у самого Малоярославца разобран жителями, с которыми он переговаривался чрез речку. От атамана Платова прислан в город разъезд казаков. У моста стоят три баталиона неприятельской пехоты. В девять часов утра городничий и другие гражданские чиновники были при своих местах, но вскоре потом удалились, и в городе большое смятение».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

«Дохтуров от Аристова двинулся наперерез к Малоярославцу, туда же спешил Платов с казаками, с 11 октября тронулась из Тарутина и вся армия Кутузова. Если Наполеону важно было захватить Калугу, то для русских ещё важнее было отстоять её. Здесь были расположены как продовольственные, так и боевые запасы, отсюда подходили подкрепления с юга. Вот почему под Малоярославцем было проявлено необыкновенное упорство с обеих сторон.
После 12-часового пути Дохтуров 11 числа уже к вечеру подошёл к Спасскому, здесь он соединился с Платовым, но несколько задержался, так как пришлось наводить мосты через речку Протву. С 5 часов утра завязался бой на улицах Малоярославца, — бой, имевший исключительное значение для всей кампании 1812 г.».

А.К.Кабанов, «Малоярославец и начало отступления»

«Неприятель, вступив без сопротивления в Малоярославец, надеялся продолжать, на следующий день, безостановочное движение к Калуге. Но войска Дохтурова на рассвете 12-го (24-го) прибыли к Малоярославцу и стали по обе стороны калужской дороги. Чтобы не дать неприятелю времени утвердиться в городе, Дохтуров тотчас послал туда состоявшие в отряде генерала Дорохова 6-й и 33-й егерские полки, за которыми в резерве следовал 11-й. Пехота 6-го корпуса расположилась против города, а кавалерия, как гвардейская, так и Дорохова, была поставлена правее, для охранения переправы у Спасского для того, чтобы не позволить неприятелю переправиться через Лужу, на которой, ниже Малоярославца, находится много бродов. Как неприятель, в это время, ещё не успел исправить моста, то конная артиллерия, поставленная на нашем левом крыле, открыла огонь по его рабочим.
В пять часов утра войска наши пошли в атаку. 33-й егерский полк первым вступил в город и вытеснил оттуда неприятеля почти к самому мосту. Вице-король, услыша перестрелку, сел на коня, поскакал со всем своим штабом в Малоярославец и у въезда в город был встречен Дельзоном, который объяснил ему положение дела. Вся дивизия Дельзона получила приказание перейти через реку и войти в город. Неприятель постепенно усиливался и успел перевезти через мост, по набросанным кладкам, два орудия. С нашей стороны были посланы в помощь 33-му полку 6-й и 19-й егерские, под начальством полковника Вуича. Войска, вступившие в город, отданы были в распоряжение генерала Ермолова. Его приказания, быстро передаваемые на все пункты поля сражения, исполнялись с необыкновенной точностью. Полки наши, одушевлённые решимостью вождя, сражались неустрашимо. Завязался упорный бой».

М.И.Богданович, «История Отечественной войны 1812 г,
по достоверным источникам»

«Французы повели атаку всей дивизией Дельзона и, хотя они лишились своего начальника, убитого в бою, русские были выбиты из своих позиций. Бригадный генерал Гильемино, занявший место Дельзона, искусно захватил холм, возвышавшийся над большой дорогой, занял расположенные там церковь и строения стрелками и наносил оттуда постоянный и ощутительный вред атакующим русским. С 11 часов атаки и с той и с другой стороны были возобновлены — вице-король Евгений постепенно выдвинул все дивизии своего корпуса — Бруссье, Пюно и гвардейскую. Дохтуров, несколько раз посылавший в бой свою пехоту, был отбит, но в это время из Спасского стала подходить вся армия Кутузова. Дохтурова поддержали сначала Раевский во главе 7 корпуса, потом уже к вечеру был введён в сражение и 8 корпус Бороздина. Наполеон послал на помощь две дивизии Даву, и город остался за ним. Очевидцы говорят, что он 8 раз переходил из рук в руки, естественно, что после такого ужасного боя город представлял из себя груды развалин. К ночи, когда и канонада, наконец, прекратилась, выяснилось, что положение дел всё ещё остаётся нерешённым».

А.К.Кабанов, «Малоярославец и начало отступления»

А.П.Ермолов — князю М.И.Кутузову

21 декабря 1812 г.
«<…> 12-го числа октября при знаменитом сражении у города Малоярославца генерал Дохтуров поручил мне командование правого фланга войск его. Семь полков пехоты было под моим начальством. Овладение городом возложил он на меня. Превосходный неприятель 4 раза имел город в руках своих; 4 раза был он во власти нашей, и до самого с армиею соединения был удержан. В два часа пополудни генерал-лейтенанту Раевскому, прибывшему первому с корпусом из армии, сдал я командование правого фланга».

«Генерал Дохтуров войска, находящиеся в городе, поручил в моё распоряжение. Неустрашимо защищались они, но, преодолеваемые превосходством, должны были отступить и, теснимые, с трудом вывезли мы нашу артиллерию, и наших уже не было в городе. Неприятель занимал крайнюю черту его при ограниченном числе артиллерии.
В это время против правого фланга нашего лагеря появилась пехота, вероятно высланная для обозрения сил наших и расположения их, ибо в короткое время действием батарей наших вынуждена возвратиться в город. По приказанию генерала Дохтурова с неимоверною быстротою явились ко мне пехотные полки Либавский и Софийский. Каждый полк особенно приказал я построить в колонны, лично подтвердил нижним чинам не заряжать ружья и без крику ура ударить в штыки. Генерал-майору Талызину назначил вести Либавский полк, с Софийским послал полковника Халяпина. Вместе с ними пошли все егерские полки. Атаке их предшествовала весьма сильная канонада с нашей стороны. С большим уроном сбитый неприятель оставил нам довольное пространство города, в средине которого храбрый полковник Никитин занял возвышенность, где было кладбище, и на ней поставил батарейные орудия. Долго неприятель не мог употребить против нас равного количества артиллерии, вероятно остерегаясь подвергнуться опасности по затруднению в случае отступления.
Прошло уже за половину дня. Большие массы войск французской армии приблизились к городу и расположились за речкою Лужею; умножилась артиллерия, и атаки сделались упорнее. Я приказал войти в город Вильманстрандскому пехотному и 2-му егерскому полкам, составлявшим резерв. Они способствовали нам удержаться, но уже не в прежнем выгодном расположении, и часть артиллерии я приказал вывезти из города.
Испросивши позволение генерала Дохтурова, я поручил генерал-адъютанту графу Орлову-Денисову от имени моего донести фельдмаршалу во всей подробности о положении дел наших и о необходимости ускорить движение армии, или город впадёт во власть неприятеля. Армия стояла на реке Протве у села Спасского. Неприятным могло казаться объяснение моё фельдмаршалу, когда свидетелями были многие из генералов. Он отправил обратно графа Орлова-Денисова без всякого приказания.
Не с большою благосклонностью принят был вторично посланный от меня (также многие из генералов находились при фельдмаршале), и с настойчивостию объяснённая потребность в скорейшем присутствии армии могла иметь вид некоторого замечания или упрёка. Он с негодованием плюнул так близко к стоявшему против него посланнику, что тот достал из кармана платок, и замечено, что лицо его имело более в том надобности.
Небесполезно однако же оказалась употреблённая мною настойчивость, ибо к трём часам прибыли генерал-лейтенант Раевский с своим корпусом. Занявши с правого фланга довольно большую часть города и устроив свои резервы, он дал возможность войскам, прежде там бывшим, подвинуться вперёд».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

«Весь следующий день войска простояли в виду друг у друга — Кутузов занял крепкую позицию в 2? верстах от города, совершив за ночь искусный переход за Немцовский овраг, а Наполеон с главными силами стоял перед городом. Оба готовились к окончательному бою. В этот день император созвал совет. «Смоленск был целью. Как идти туда — через Калугу, Медынь или Можайск? — рассказывает нам гр. Сегюр. — Идти на Калугу, значит дать генеральный бой Кутузову». Это и предлагал Мюрат. Но Бессьер, начальник кавалерии гвардейской, считал этот шаг безрассудным, позиции Кутузова казались ему неприступными. Даву высказался за движение на Медынь и Юхнов, но там нельзя было пройти безопасно, из Вереи пробовал идти на Медынь кн. Понятовский, но был отбит русскими. Ясно было, русские и там стерегут дорогу и Кутузов подойдёт с армией под Медынь, как подошёл под Малоярославец. Оставалась одна дорога на Можайск, большая дорога из Москвы в Смоленск, истощённая прежними походами. 14 октября Наполеон отошёл на Верею, чтобы оттуда перейти на Можайск».

А.К.Кабанов, «Малоярославец и начало отступления»

А.П.Ермолов — князю М.И.Кутузову

21 декабря 1812 г.
«<…> Октября 14-го дня неприятель начал своё отступление. Ваша Светлость направили меня в авангард генерала Милорадовича; по сообщении точных о неприятеле сведений изволили мне приказать дать направление авангарду, с коим по обстоятельствам сообразовывалась и армия в своём движении.
С сего времени я находился при авангарде.
21 числа октября, по воле Вашей Светлости, я был в преследовании при войсках г. графа Платова.
22-го, в деле при Вязьме, командовал я под распоряжением генерала графа Платова правым флангом, состоящим из 26 дивизии генерал-майора Паскевича, 3 полков кавалерии и нескольких полков Донских войск. Отряд мой на штыках ворвался в город».

«Ермолов, следуя после Малоярославского сражения с войсками Милорадовича, отдавал именем Кутузова приказы по отряду; отправляя его, Кутузов сказал ему «Голубчик, не всё можно писать в рапортах, извещай меня о важнейшем списками». Милорадович, имея под своим начальством два пехотных и два кавалерийских корпуса, мог легко отрезать арьергард или другую часть французской армии. <…>
Ермолов просил не раз Кутузова спешить с главною армиею к Вязьме; <…> я глядел у него записку, написанную рукою Толя, следующего содержания: «Мы бы давно явились в Вязьму, если бы получали от вас более частые уведомления с казаками, более исправными; мы будем 21-го близ Вязьмы». Князь, рассчитывавший, что он может довершить гибель французов, не подвергая поражению собственных войск, подвигался весьма медленно; хотя он 21-го находился близ Вязьмы, но, остановившись, за восемь вёрст до города, он не решался приблизиться к нему».

Д.В.Давыдов, «Военные записки»(Примечание 13)

«Кутузов, верный своему правилу ничего не делать на авось, не тронулся с места с главными силами армии, которые находились всего в 5 или 6 верстах от Вязьмы. Он слышал канонаду так ясно, как будто она происходила у него в передней, но, несмотря на настояния всех значительных лиц главной квартиры, он остался безучастным зрителем этого боя, который мог бы иметь последствием уничтожение большей части армии Наполеона и взятия нами в плен маршала и вице-короля.
Если бы престарелый фельдмаршал выказал в этот день энергию Барклая-де-Толли, то французская армия, уже сильно деморализованная, была бы неминуемо истреблена и кампания была бы окончена <...>. Ничто не могло побудить Кутузова действовать, он рассердился даже на тех, кто доказывал ему, до какой степени неприятельская армия была деморализована <...>. Он упорно считал все донесения преувеличенными и по-прежнему верил в Наполеона, верил в его обаяние и в его хорошо организованную армию.
Кутузов упорно держался своей системы действий и шёл параллельно с неприятелем. Он не хотел рисковать и предпочёл подвергнуться порицанию всей армии».

«Записки генерала В.И.Левенштерна»
(«Русская старина», 1900)

«Сейчас нам трудно представить себе весь драматизм этой коллизии — этого столкновения представлений о долге и чести.
Героический патриотизм генерал-лейтенанта Ермолова и прагматический патриотизм фельдмаршала Кутузова были принципиально несовместимы. И если Кутузов, скорее всего, был равнодушен к мнению о нём оппонентов и только раздражался, когда его донимали возбуждёнными требованиями и непрошеными советами, то Ермолов должен был переживать это полное взаимонепонимание достаточно мучительно».

Яков Гордин, «Ермолов: солдат и его армия»

«23-го числа октября авангард в прежнем его составе под начальством Милорадовича, при котором дано мне приказание находиться, преследовал неприятеля по большой дороге на Дорогобуж. Атаман с казаками и их конною артиллериею пошёл в правую сторону от большой дороги. Фельдмаршал с армиею взял направление на город Ельню. Мороз был необыкновенный.
Авангард, не сделав выстрела до села Семлева, взял в плен более тысячи нижних чинов и несколько офицеров, совершенно изнурённых и больных. По всей дороге разбросаны были пушки, зарядные фуры и обозы без упряжи.
<…> Атаман Платов, пришедши на правый берег Днепра, остановился против предместия Смоленска, укреплённого французами. Наполеон с гвардиею и вся армия занимали город.
Из Дорогобужа предписано генералу Милорадовичу с авангардом следовать к армии, а мне приказание приехать в главную квартиру. <…>»

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

«Прибыв из отряда Милорадовича в главную квартиру, находившуюся в Ельне, Ермолов застал Кутузова и Беннигсена за завтраком; он долго и тщетно убеждал князя преследовать неприятеля с большею настойчивостью. При известии о том, что, по донесениям партизанов, Наполеон с гвардией уже близ Красного, лицо Кутузова просияло от удовольствия, и он сказал ему: «Голубчик, не хочешь ли позавтракать?» Во время завтрака Ермолов просил Беннигсена, на коленях которого он не раз в детстве сиживал, поддержать его, но этот генерал упорно молчал. Когда князь вышел из комнаты, Беннигсен сказал ему: «Любезный Ермолов, если б я тебя не знал с детства, я бы имел полное право думать, что ты не желаешь наступления; мои отношения к фельдмаршалу таковы, что мне достаточно одобрить твой совет, чтобы князь никогда бы ему не последовал».

Д.В.Давыдов, «Военные записки»(Примечание 13)

«Фельдмаршалу докладывал я, что из собранных от окрестных поселян показаний, подтверждённых из Смоленска выходящими жителями, граф Остерман доносит, что тому более уже суток, как Наполеон выступил с своею гвардиею на Красный. <…> Приказано составить под начальством генерала Милорадовича авангард из корпусов 1-го и 2-го кавалерийских, II-го и IV-гo пехотных, сильной артиллерии и нескольких казачьих полков. На меня возложена обязанность находиться в авангарде».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

М.А.Милорадович — князю М.И.Кутузову

«Его Светлости
господину генерал-фельдмаршалу, главнокомандующему
всеми армиями и разных орденов кавалеру,
князю Голенищеву-Кутузову Смоленскому
генерала от инфантерии Милорадовича

Рапорт

Начальник Генерального Штаба, генерал-лейтенант Ермолов, участвовавший в одержанных над неприятелем победах 3, 4, 5 и 6 ноября, при совершенном поражении корпуса маршала Нея находился прежде в отряде генерал-адъютанта барона Корфа, где благоразумными распоряжениями своими ощутительно способствовал успехам. Потом, прибыв ко мне, доставил мне случай быть очевидным свидетелем усердия его к службе, личной неустрашимости и военных способностей, которыми он, исполняя в полной мере должность начальника Генерального Штаба, много способствовал к совершенному поражению неприятеля. Я вменяю себе в приятный долг представить о сём благоусмотрению Вашей Светлости, прося всепокорнейше удостоить особенным вниманием Вашей Светлости службу генерал-лейтенанта Ермолова.

Генерал от инфантерии Милорадович.
Красный. Ноября 7 дня, 1812 года».

«План действий, составленный в Петербурге, <…> состоял в одновременном и решительном переходе в наступление всех сил, действовавших на флангах главной армии с тем, чтобы, разбив войска, охранявшие тыл Наполеона, преградить ему путь отступления. Главная роль выпадала тут на долю Дунайской армии адмирала Чичагова. <…> Для выполнения этой конечной цели Чичагову предписывалось устроить у Борисова укреплённый лагерь и войти в связь с Витгенштейном, который должен был занять течение р. Улы. Чичагову вменялось в обязанность не ограничиваться укреплением Борисова, а усилить все находящиеся позиции между Березиной и Бобром, чтобы оказать сопротивление французам ещё далеко впереди Борисова. <…> 9 ноября французские войска покинули Оршу; армии двигались к Борисову, уничтожив переправы на Днепре, т.е. положив преграду между собой и главными силами Кутузова, которые ещё 7 ноября оставались в окрестностях Красного.
Вслед за отступившей французской армией был направлен Ермолов. Фельдмаршал воспретил ему переходить Днепр, разрешив переправить часть пехоты только в случае необходимости поддержать Платова, двигавшегося от Смоленска правым берегом реки. Чичагову приказано ускорить движение и войти в связь с главной армией».

А.Н.Апухтин, «Березинская операция»
(В кн. «Отечественная война и Русское общество»)

«Ноября 7-го числа сделал я представление фельдмаршалу: усилив отряд генерала Розена, приказать ему идти вперёд, и просил поручить его мне.
С особенною благосклонностию выслушав меня, изъявил соизволение, и немедленно сделана перемена в составе отряда. По собственному назначению его поступили лейб-гвардии егерский и Финляндский полки, кирасирские полки его и её величеств, гвардейская пешая артиллерия и батарейная рота конной артиллерии. Присоединённые батальоны пехоты в числе 12-ти имели при себе полевые орудия.
<…> Отправляясь к порученному мне отряду, получил я наставление фельдмаршала в следующих выражениях: «Голубчик, будь осторожен, избегай случаев, где ты можешь понести потерю в людях!» — «Видевши состояние неприятельских войск, — отвечал я ему, — которые гонит кто хочет, не входит в мой расчёт отличиться подобно графу Ожаровскому». Светлейший воспретил переходить Днепр, но переслать часть пехоты, если атаман Платов найдёт то необходимым. Ручаясь за точность исполнения, я перекрестился, но должен признаться, что тогда же решился поступить иначе. Его желание было, чтобы Наполеона полагали недалеко, и что он готов преследовать его.
Атаман Платов намеревался затруднить неприятеля при переправе чрез Днепр в Дубровне или Орше, но уже прошёл он беспрепятственно.
С возможною скоростию прибыл отряд мой в Дубровну, но посланный вперёд генерал-майор Бороздин, не помыслив об исправлении моста, переправился за Днепр. Узнав, что мост устроен был под руководством французского офицера, жителем города, я заставил его исправить мост по возможности. Ему выданы цепи и канаты от артиллерии, от всех полковых обозов выданы верёвки. Сваи до поверхности воды были тверды. В продолжение полутора суток на малое время отлучался я от работ, и всё приуготовлено было.
Пехота переведена без остановки, также артиллерия, подвигаемая людьми по толстым доскам, постланным вдоль моста. Большое затруднение представляли её лошади, несмотря на принятые меры осторожности, ибо мост был потрясаем и грозил разрушением. Лошадей двух кирасирских полков не иначе переправили, как спутывая ноги каждой из них, и положивши на бок, протаскивали за хвост по доскам. Лошади казачьих полков перегнаны вплавь. Я поспешил соединиться с атаманом Платовым, который находился на том берегу и требовал пехоты. Средством сообщения служили нам две малые лодки. Он переслал мне захваченных значительных двух чиновников (non combattans) (не сражающиеся, не военные - фр.), из которых одного отправил я при письме фельдмаршалу. Усилившийся на Днепре лёд разрушил мост, и остались на месте все вообще обозы, часть патронных ящиков и все провиантские фуры».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

Заметки на полях

«...Случилось странное происшествие: расположенные на передовых постах кавалерийские отряды, которым приказано было отступать за реку, когда переправятся все тягости, наскучив продолжительным их движением, распустили слух, что близко неприятель и готов ударить на мост. Вдруг сделалось величайшее замешательство; бросились в беспорядке обозы, многие в поспешности упали с моста, а в лагере начался сильный ружейный огонь, хотя ни одной неприятельской души не было на нашем берегу реки».

А.П.Ермолов

Граф М.И.Платов — А.П.Ермолову

18 ноября 1812 г.
«Вот Вам, милостивый государь мой, Алексей Петрович, полученная мною от главного начальства бумага. Из оной Вы увидите, что мне можно требовать пехоту, и я надеюсь, что Вы поспешите соединиться со мною; теперь пехота крайне мне нужна, ибо неприятель сильно упорствует... Скорейшее соединение Ваше со мною крайне нужно, а потому и надеюсь, что вы поспешите».

Приписка А.П.Ермолова:
«Ему донесено, что присоединюсь немедленно, хотя имею предписание ожидать в Толочине генерала Милорадовича, которого я уже прошёл».

«От местечка Бараны французы продолжали отступление по Борисовской дороге через Коханово, Толочин и Бобр, столь быстро, что Ермолов и сам Платов едва за ними поспевали. На сём пути мы шли среди пожаров, по обрушенным мостам, где часто перебирались по тлеющим брёвнам или вброд. Вьюги и метели застилали след бегущего неприятеля; но взрывы зарядных ящиков и фургонов, груды мёртвых тел и издохших лошадей указывали его путь, пушки, обозы стояли брошенными и в некоторых местах в таком множестве, что даже заграждали дорогу. Все местечки, деревни, мызы и корчмы превращены были в дымящиеся груды пепла; видны были только голые закоптелые трубы, разбросанное оружие, ранцы, кирасы, кивера, каски и толпы усталых вокруг угасающих огней.
Казаки везде находят себе продовольствие и редко терпят голод; но пехота Ермолова претерпевала крайний недостаток. Солдаты, офицеры и генералы, все были в одинаковом положении. В ранцах не было ни одного сухаря, ни капли вина в манерках (Манерка (польск. manierka, от лат. manus — рука) — металлический сосуд для воды у солдат. Походная фляга. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка.); вьюки отстали на переправах, где обыкновенно их отгоняли, чтоб дать дорогу артиллерии. Мы не имели известия ни о людях, ни об имуществе нашем. Если на привалах какому-нибудь егерю случалось отыскать несколько картофелю, все бросались к сему месту, разрывали землю и часто, не имея терпения варить или печь, ели сырой. Но не везде мы были столь счастливы, скоро не стали находить и картофелю; несколько горстей ржи или овса, пареных в снежной воде, служили нам пищею; артиллеристы были счастливее: у них оставалось ещё несколько запасов в зарядных ящиках, и на лафетах привязано было несколько мешков овса. Наши лошади питались одною рубленною соломою. В продолжение семидневного нашего марша от Дубровны до Стахова, где соединились мы с Дунайскою армиею, мы только два дня имели сухари; но, несмотря на претерпеваемые недостатки, нигде не слышно было ропота. Нам стыдно было роптать на судьбу свою, взирая на страдания неприятельского войска и на пример обожаемого нами начальника, неутомимого Ермолова».

В.С.Норов, «Записки о походах 1812 и 1813 годов»

М.И.Кутузов — П.В.Чичагову

10 ноября 1812 г.
«Генерал от кавалерии Платов, подкреплённый авангардом генерал-майора Ермолова из 14 баталионов пехоты, двух полков кирасир и двух рот артиллерии состоящим, идёт по пятам неприятеля, а главная армия сего 12 числа переправится через Днепр... Легко быть может, что Наполеон, видя невозможность очистить себе путь через Борисов к Минску, повернёт от Толочина или Бобра на Погост и Игумен <…>»

М.А.Милорадович — А.П.Ермолову

16 ноября 1812 г.
«Милостивый Государь, Алексей Петрович!
Генерал от кавалерии граф Витгенштейн известил меня, что он сегодня атакует неприятеля и просит, чтобы я с моей стороны содействовал ему. Корпуса гг. генерал-лейтенантов принца Евгения Виртембергского и Раевского не могут прежде вечера поспеть к желаемому месту, для чего прошу Ваше Превосходительство с вверенными Вам войсками поспешить к настижению неприятеля и тотчас его атаковать. Я сам буду иметь удовольствие приехать к Вам как зритель; чтоб Вы ни сделали, мне останется только одобрять. Если сражение продлится, то завтра надеюсь напасть на неприятеля со всеми вверенными мне войсками».

Приписка А.П.Ермолова:
«Прежде прибыл я к войскам адмирала Чичагова на возвратном пути от Игумена, по настоятельному его требованию».

«Ноября 17-го числа с рассветом явился я к адмиралу. Благосклонно приняв меня, он говорил, что бывши извещён о появившейся неприятельской кавалерии на левом берегу реки Березины в 23 верстах ниже Борисова, он, оставивши с генералом Чаплицем отряд для прикрытия Зембинского дефиле, прошёл мимо Борисова и далее по направлению на Игумен, но возвратился со возможною поспешностию, извещённый, что в селение Вытча прибыл неприятель в больших силах, занял возвышенный левый берег Березины огромными батареями, обстреливающими противолежащую низменность, устроил мосты, и уже значительная часть пехоты перешла с пушками».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

«16 ноября г. Минск, где огромные продовольственные и боевые запасы ждали Наполеона, был занят русскими войсками — авангардом армии Чичагова под начальством графа Ламберта. Наполеон узнал об этом уже через два дня, 18 ноября, ещё до вступления в Оршу. Вскоре затем Наполеона поразила весть, что Чичагов занял уже и Борисов. С этого момента Наполеон срочно рассылает приказы и Домбровскому, и Удино, и Виктору, чтобы они как можно больше сил сосредоточили около Борисова, торопясь этим обеспечить себе переход по борисовскому мосту на правый берег Березины. <…>
25 ноября рядом искусных маневров и демонстраций Наполеону удалось отвлечь внимание Чичагова к Борисову и к югу от Борисова, и пока Чичагов стягивал туда свои силы, король неаполитанский Мюрат, маршал Удино и два видных инженерных генерала Эблэ и Шасслу поспешно строили два моста у Студянки.
В ночь с 25 на 26 ноября в Студянку вступила императорская гвардия, а на рассвете появился и Наполеон. Он приказал немедленно начать переправу. Под руками у него было в ту минуту всего 19 тысяч бойцов. Переправа шла уже при перестрелке с отрядом генерала Чаплица, который первый заметил, что Наполеон уводит куда-то из Борисова свои войска. Наполеон велел занять прочно оба берега у наведённых мостов через Студянку. Весь день 26 ноября к нему подходили войска. В ночь с 26-го на 27-е Наполеон велел переправиться на правый берег маршалу Нею с остатками его корпуса и со всей молодой гвардией. Всю ночь и всё утро 27 ноября продолжалась переправа, и французские батальоны один за другим переходили на правый берег. Во втором часу дня 27 ноября двинулась старая гвардия с Наполеоном. За старой гвардией пошли дивизии корпуса Виктора. Переправившаяся французская армия выстраивалась на правом берегу.
Что же делали русские военачальники в эти решающие дни?
Чичагов уже утром 27 ноября узнал о необычайном движении около Студянки, но думал, что это лишь демонстрация с целью обмануть его, и весь этот день провёл в деревне Забашевичи. Между тем после ухода французских войск (прежде стоявших в Борисове) к Студянке — для переправы — в Борисов прибыл «опоздавший»Витгенштейн. Но явился он только со штабом, без армии...
Всё было кончено: Наполеон с армией перешёл по наведённым мостам через Березину раньше, чем трое русских генералов, которые должны были «завязать его в мешок», явились на место действия. Кутузов не только простоял два дня в Копысе, но и от Копыса до Березины делал такие частые днёвки и привалы, каких даже он никогда не делал до сих пор. Он-то сам знал, зачем он это делает. А не отвечать на вопросы, на которые он не хотел ответить, старый фельдмаршал умел так, как никто».

В.Е.Тарле, «Нашествие Наполеона в Россию»

«Свидетель происшествий при Березине, без малейшего в них участия, беспристрастно излагаю я мои замечания.
Нет побуждающих причин говорить не в пользу графа Витгенштейна, известного рыцарскими свойствами, предприимчивого на всё полезное! Не соответствующие этому случайности могли принадлежать постороннему внушению.
Адмирал Чичагов при первом разговоре со мною выказался превосходного ума, и я чувствую с негодованием, насколько бессильно оправдание моё возлагаемых на него обвинений.
Проходя с отрядом моим по большой дороге на Вильну, на ночлег приехал неожиданно князь Кутузов и расположился отдохнуть. Немедленно явился я к нему, и продолжительны были расспросы его о сражении при Березине. Я успел объяснить ему, что адмирал Чичагов не столько виноват, как многие представить его желают. Не извинил я сделанной ошибки движением к Игумену; не скрыл равномерно и графу Витгенштейну принадлежавших. Легко мог я заметить, до какой степени простиралось нерасположение его к адмиралу. Не понравилось ему, что я смел оправдывать его. Но в звании моём неловко было решительно пренебречь моими показаниями, и князь Кутузов не предпринял склонить меня понимать иначе то, что я видел собственными глазами. Он принял на себя вид чрезвычайно довольного тем, что узнал истину и уверял (хотя не уверил), что совсем другими глазами будет смотреть на адмирала, но что доселе готов был встретиться с ним неприятным образом. Он приказал мне представить после записку о действиях при Березине, но чтобы никто не знал о том».

«Записки генерала Ермолова,
начальника Главного штаба 1-й Западной армии…»

«Известие о переправе Наполеона через Березину было принято общественным мнением России как неудача. Благоприятный оборот войны и все возраставшие успехи возродили надежду, что французская армия не избегнет окончательной гибели. Этим ожиданиям не суждено было осуществиться. Общественное мнение искало виновника неудачи, и таким в глазах современников мог быть только адмирал Чичагов <...>. Неблагоприятное мнение Кутузова дало ещё более почвы подобному суждению, и голос всего русского народа вину в том, что Наполеон успел избегнуть грозившей ему участи, сложил на одного человека - Чичагова. <…> Немногие из современников Чичагова возвысили голос в его защиту. Ермолов со свойственной ему решительностью высказал Кутузову, что ответственность в благополучном отступлении французской армии должна пасть не на одного Чичагова, а и на Витгенштейна, действия которого были далеко не безукоризненны. Он даже представил фельдмаршалу особую записку о действиях Чичагова на Березине».

В.И.Харкевич, «1812 год в дневниках,
записках и воспоминаниях современников»

Заметки на полях

«Князь Нарышкин, присутствовавший на Венском конгрессе 1814 года, спросил у Талейрана (Талейран приходился Нарышкину дальним родсвенником через немецкую графиню):
— Дядюшка! Скажите, чего собственно Наполеон искал в России?
Талейран, хладнокровно продолжая играть в карты, ответил:
— Страсть к путешествиям, мой друг, страсть к путешествиям.

Русский литературный анекдот XVIII — начала XIX веков

Читать следующую главу