|
Глава
тринадцатая
Власть
переменилась
(1822
— 1826 гг.)
«Обуздав Чечню и Дагестан, Ермолов в 1822 году решился
окончательно обуздать и кабардинцев. Кабарда, расположенная между
реками Кубанью, Малкой и Тереком, была сравнительно спокойна. Но
время от времени волновались и её племена, угрожая русским границам,
сёлам и особенно сообщениям по Военно-Грузинской дороге. Ермолов,
желая сразу и навсегда прекратить возможность кабардинских волнений
и набегов, поставил, как и в Чечне, ряд укреплений, расположив их
при выходах из горных ущелий, образуемых долинами рек Малки, Баксана,
Чегема, Уруха и Нальчика. И с тех пор Кабарда при всех превратностях
кавказской борьбы оставалась постоянно спокойной, разделяя собою
во всё последующее время воюющий Кавказ на два совершенно отдельных
театра войны; Чечню и Дагестан на востоке и прикубанскую Черкесию
— на западе».
В.А.Потто, «Кавказская война. Ермоловское время»
«Прибыв в Екатеринодар, занялся я рассмотрением
состояния войска Черноморского, и оно как в отношении военном, равно
как и по части хозяйства, в совершеннейшем расстройстве. <…>
В Черномории нашёл я переселяемые из Малороссии семейства в ужаснейшей
бедности. Войско без всяких средств вспомоществовать им по истощению
своих доходов. В одно время выслано их из Малороссии вдвое большее
число, нежели распоряжено было правительством. На прежних жилищах
своих продавали они имущество за бесценок, ограблены были земской
полиции чиновниками, отправлены в путь в самое позднее осеннее время,
и многие, весьма лишившись по дороге скота своего, без средств идти
далее, остались зимовать по разным губерниям, выпрашивая для существования
милостыню. В такой нищете нашёл я их разбросанных по дороге, возвращаясь
из Петербурга. Сие несчастные должны умножить силу войска Черноморского
против многочисленного, угрожающего ему, неприятеля. Правительства
же распоряжения были и полезны и благоразумны.
Прибыв в Георгиевск, узнал я, что кабардинцы произвели на линии
грабежи и разбои, которые с некоторого времени весьма умножились;
что все, имевшие на равнине селения, удалились к горам, где почитали
себя в безопасности, и в случае движения войск наших могли сыскать
близкое убежище; что в тайных сношениях были с закубанцами, приглашая
сих к содействию в нападениях на линию. Генерал-майору Сталю 2-му
приказал я назначить тысячу человек пехоты, четыре орудия артиллерии
и триста человек казаков, и отряд сей поручил подполковнику артиллерии
Коцареву, офицеру расторопному и деятельному, приказав ему с 1-го
числа генваря вступить в Кабарду и стараться наносить возможный
вред хищникам.
Зимнее время кабардинцы по необходимости имеют конские заводы и
стада скота на равнине, ибо глубокие в горах снега отъемлют совершенно
средства продовольствия. Подполковнику Коцареву приказано быть в
беспрерывном движении, дабы неприятеля содержать повсюду в страхе
и неизвестности, где наиболее угрожает ему опасность. Подвижность
войск облегчила их успехи, ибо, заботясь о защите, не мог неприятель
соединиться в силах».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
Заметки на полях
«Кавказский край, знойная граница Азии - любопытен
во всех отношениях. Ермолов наполнил его своим именем и своим гением».
А.С.Пушкин
А.П.Ермолов — П.Н.Ермолову
«Любезный брат Пётр. Наумов жалуется на разбой Бахтияра
и предлагает отправить его к тебе в Мухровань. Я думаю, это не так
худо и верю, что ты не откажешь сделать мне сиё одолжение.
…Сделай дружбу, возьми его, у тебя будет лучший присмотр. Не откажется
и Симонич, общий попечитель малолетних иноземцев. Разве мой не лезгин
и не столько заслуживает внимания, как и сын какого-нибудь бека?
Ты и малейшим уже на него вниманием обяжешь меня чувствительно!
Возьми с ним Василья, человека верного и трезвого. Прощай. Верный
брат Ермолов.
19 июля 1822. Лагерь на Чегеме».
А.П.Ермолов — М.С.Воронцову
«Тифлис, ноябрь 1822 г.
<…> Князь Роман Багратион заставил тебя писать о деле его
тестя. Поверишь, любезный брат, что не может входить в расчёт мой
делать без нужды неудовольствия, а паче обиды; господину же Иванову
сделать угодное - надобно изменить совести.
Вот в чём дело. Г<осподин> Иванов имел от ширванского хана
в десятилетнем откупе рыбные ловли. Об измене хана и приуготовлениях
его к побегу было мне всё известно, и в то самое время, когда пристав
при хане предварял о том г<осподина> Иванова, заключавшего
контракт ещё на десятилетнее время, он не остановился, напротив,
спешил сколько мог окончанием. Хан между тем бежал, и контракт мною,
вопреки выгод казны, не был утверждён. Г<осподин> Иванов говорит,
что ему стоило нескольких, на подарки хану, издержек, чтобы склонить
его на заключение контракта. Я хочу верить сему, но, будучи предуведомлен
приставом, мог он легко не впасть в сии убытки. Словом, г<осподин>
Иванов хочет ещё десять лет пользоваться теми выгодами, которые
предместник мой, беззаконно и нарушив прежде тем же ханом заключённый
контракт, отдал ему в руки. <…>
Я желал бы, помня благодеяния покойного князя Петра Ивановича, быть
полезным его брату, но в сём случае не мог бы сделать, не преступив
правил чести, к чему понудить меня ничто не может.
Теперь видишь, любезнейший друг, что я основательные имею причины
не исполнять прихотей корыстолюбивого армянина!
Закревский писал мне из Вены, что на возвратном пути будет у тебя
в Белой Церкви. Я воображаю, как приятно ему будет видеть тебя счастливо
живущего среди твоего семейства. После трудов твоих позволительно
некоторое отдохновение, особливо в мирное время. Таким образом провёл
я прошедший год, только, как одинокий; незнаком я со счастьем семейной
жизни. Теперь опять в занятиях хлопотливой моей должности».
«В начале мая 1823 г. три сильные партии черкесов,
из коих одна численностью до 7 тысяч, под предводительством известного
в горах Джембулата Айтекова, вторглись за Кубань и опустошили дотла
селение Круглолесск. Сталь кинулся за ними в погоню, но черкесы
успели уйти за Кубань и скрыться со своей добычей в горах.
Получив известие о разгроме Круглолесска, Ермолов послал своего
начальника штаба, генерала Вельяминова, на Кубань с инструкцией
и обширными полномочиями. Быстрые, энергичные движения по рекам
Малому и Большому Зеленчуку и поражение закубанцев на Лабе водворили
спокойствие на правом фланге.
В Черноморье до начала 1821 г. было спокойно, но совершенно неожиданно
в ночь с 2 на 3 октября огромное скопище шапсугов и жанеевцев, под
предводительством шапсугского старшины Измаила, появилось на Кубани.
Начальник Черноморской линии генерал-майор Власов, собрав всё, что
было у него под руками, а именно: 611 конных и 65 пеших казаков
при 2 орудиях, нанёс шапсугам решительное поражение при Калаузском
лимане. Но Калаузское поражение не образумило закубанцев, напротив,
оно распалило страсти необузданного и гордого народа. Заволновались
поголовно все горские племена Черкесии. Сильные партии, готовые
нахлынуть в русские пределы, стали собираться в разных местах и
производить целый ряд набегов, несмотря на решительные действия
Власова, собравшего для этого даже льготные полки и вторгавшегося
неоднократно в земли шапсугов и абадзехов. И только набег Власова
5 февраля 1824 г. привнёс спокойствие на целый год, то есть до 1825
г. После чего шапсугский уорк (Уорки (по-кабард. благородный)
— составляли в Кабарде особое сословие, по своему отношению к князю
и к земле всего более отвечавшее понятию служивых людей Московского
государства. У. имели право оставлять своего князя и переходить
к другому; у них не было других земель, кроме тех, которыми князь
наделял их в награду за службу. В зависимости от того, у кого они
служили — князя или узденя — У. распадались на несколько классов.
Наибольшим значением пользовались так наз. беяслан-У., то есть княжеские.)
Казбич вновь совершил ряд набегов в течение 1825 и 1826 гг. Наконец,
убедившись в невозможности бороться с русскими, а также в бессилии
Турции оказать им помощь, закубанцы присмирели вплоть до 1828 г.».
М.И.Шишкевич, «Покорение Кавказа.
Персидские и кавказские войны»
«В 1822 г. он <Ермолов> освободил крепостных
крестьян, принадлежавших мятежным кабардинским феодалам. Впрочем,
это была скорее всего мера наказания непокорной кабардинской знати,
ибо право других феодалов, верных российскому престолу, на своих
крепостных крестьян было полностью сохранено. Ермолов много занимался
благоустройством Тифлиса, Дербента, Шемахи.
<…> В 1824 г. Ермолов составил Правила об управлении калмыками
в Астраханской губернии, чтобы оградить этот народ от произвола
местного чиновничества. 28 ноября 1824 г. по представлению Ермолова
Александр I утвердил указ о праве выкупа в Грузии крепостных крестьян
на волю во время продажи их с публичного торга: крестьянам давалась
возможность с помощью субсидий от казны вносить за себя на торгах
требуемую сумму и тем самым приобрести свободу со всем имуществом.
Он был в 1847 г. положен в основу аналогичного указа и для русских
губерний».
В.А.Фёдоров, «А.П.Ермолов и его «Записки»
А.П.Ермолов — М.С.Воронцову
«В Кабарде, 12 сентября 1824 г.
<…> Я теперь в Кабарде, приехал взглянуть новую линию и полюбоваться
прелестными местами, занимаемыми ею. <…> Теперь наказываются
закубанцы, разграбившие в прошедшем году Круглолесское селение,
и уже заплачено им жестоким наказанием. Бессильное оттоманское правительство
не может удерживать сих разбойников, и паша, имеющий пребывание
в Анапе, менее похож на их начальника, нежели на пленника их. Один
г<осподин> Скасси мог уверить министерство наше, что он между
закубанцами имеет большие связи и сильное на них влияние. Ему поверили,
что он может посылать туда своих агентов с его билетами, и восхитились
выгодами, которые обещал он от торга с ними. Знающих край сей никто
не спросил, а моим даже официальным не верят донесениям, что он
шарлатан и что обещания его ничто иное, как бессовестное хвастовство.
Трудно положение моё. Нельзя оставить без наказания разбои и оскорбления,
наносимые закубанцами; но смотрят свыше с неприятностию на действия
против их. Я даже не избегаю замечаний.
Подданные Порты недавно вспомоществовали возмутившейся Абхазии,
а я не должен наносить им вреда!»
«<…> в Екатеринограде собрал я отряд войск
и 22-го мая вступил в Кабарду. В состав отряда вступили: 1 баталион
7-го карабинерного полка, 1 баталион Ширванского пехотного полка,
лёгкой артиллерии 8 орудий, 300 линейных казаков.
Генерал-майору Сталю 2-му приказал я усилить отряд подполковника
Коцарева, расположенный на реке Баксане, присутствовать при нём
лично и занять на реке Малке урочище, называемое Каменный мост.
На вершинах Кубани наблюдать предписано Войска Донского полковнику
Победнову с небольшим лёгким отрядом.
Первое обозрение начато с реки Уруха и по течению оной <до>
впадения её в Терек и далее вверх по оному. Потом отряд ходил на
вершины реки Черека и имел небольшую перестрелку, где и сожжено
несколько непокорных селений. Партия, посланная на реку Нальчик,
отбила табун лошадей и стадо овец. Осмотрены места по реке Чегему,
где в самых трудных местах истреблено селение, и кабардинцы, неожиданно
атакованные, не воспользовались удобностию обороны.
Отряд под личным моим начальством, соединясь с отрядом под командою
генерал-майора Сталя 2-го, ходил к самым вершинам реки Баксана до
того, как не только кончились дороги, по коим могли проходить пушки,
но где и самая пехота должна была пробираться по тесным тропинкам.
Отряд генерал-майора Сталя 2-го следовал по левому берегу реки.
Засевший в самом сжатом месте ущелья неприятель предпринял остановить
войска наши. Ночью четыре орудия на людях подняты были на гору,
и от нескольких выстрелов неприятель удалился; но как удобно мог
он засесть в некотором назади расстоянии, и орудий далее провезти
было уже невозможно, то по обоим берегам реки посланы были в обход
команды, которые, заняв ближайшие к дороге места, могли затруднить
его отступление. Неприятель сего не дождался, и поспешно побежав,
открыл путь войскам нашим.
Далее нашли мы довольно пространные долины, где и все войска собрались
и занимали оба берега реки. Наконец близ селения осетинского, называемого
Ксанти, где собрались главнейшие силы кабардинских разбойников,
войска встретили сопротивление, но неприятель в ночи оставил сделанные
им каменные завалы и бежал за Кубань, более же в земли карачаевского
народа, живущего на Кубани. Осетины пришли просить пощады. Войска,
вышедшие из Баксанского ущелья, перешли на реку Куму близ истреблённого
Бибердова аула. Отсюда генерал-майор Вельяминов 3-й с частию войск,
к каким присоединился с отрядом полковник Победнов, отправлен на
Кубань к Каменному мосту для воспрепятствования кабардинцам при
побеге за Кубань увлечь подвластных их с семействами и имуществом
<…>
От речки Тахтамыш прошёл я сам до Каменного моста для обозрения
Кубани. Оттуда все войска возвратились к речке Тахтамышу, и сим
кончено обозрение Кабарды во всём её пространстве от Владикавказа
до Каменного моста в вершинах Кубани.
<…> На возвратном пути моём от реки Кубани для образования
новой чрез Кабарду линии избрал я следующие места...
Во время пребывания моего в Кабарде некоторые укрепления приводились
к окончанию, всем сделан чертёж и начались работы. Войскам в зимнее
время приказано сделать шалаши.
В Кабарде учреждён суд из князей и узденей на основании прежних
их прав и обычаев, уничтожено вредное влияние глупого и невежественного
духовенства, которое со времени удаления князей от судопроизводства
и уничтожения их власти в народе произвело все беспорядки и разбои,
побудившие наконец местное начальство желать ближайшего за кабардинцами
присмотра. В составлении суда почти ни одного не нашлось способного
человека. Никто почти из князей, и лучшие непременно, ни читать
ни писать не умеют. Молодые люди хвастают невежеством, славятся
одними разбоями и хищничеством...
Два баталиона Ширванского полка оставлены в Кабарде, баталион 7-го
Кабардинского пока возвращён в Грузию, излишние казаки распущены
по домам. Сентября 7-го числа я возвратился в Тифлис».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
Заметки на полях
«Ермолов, грозный великан
И трепет буйного Кавказа!
Ты, как мертвящий ураган,
Как азиатская зараза,
В скалах злодеев пролетал;
В твоём владычестве суровом
Ты скиптром мощным
И свинцовым
Главы Эльбруса подавлял!»
А.И.Полежаев
А.П.Ермолов — М.С.Воронцову
«В Кабарде, 12 сентября 1824 г.
<…> Ты успел истребить многих плутов, заменяя их лучшими и
способнейшими чиновниками. Я также удалил некоторых, но не так счастливо
замещаю многих, ибо в край тобою управляемый, представляющий кроме
выгод служения под твоим начальством и жизнь довольно приятную,
чиновники идут с охотою; сюда же редко кого заманить возможно, либо
приезжают на один год взять трудный чин коллежского асессора и,
не принеся пользы службе, удаляются с сею добычею. Меня, как тебе
известно, не весьма жалуют министры, и даже прибавление весьма ограниченного
числа чиновников в канцелярии моей отказано. Судить можешь, что,
при малом знании моём гражданской части, при совершеннейшем незнании
части административной, могу я, без помощи способных людей, сделать
полезного? И так живу здесь долго и бешусь, что даже начала самого
не сделал порядочного. Много трудов оставили мне предместники мои,
но и немало забот передам я моим наследникам. Жалеть надлежит, что
в край здешний не завлекала судьба способнейшего начальника, не
с одними, как я, наклонностями солдата. <…> Гораздо решительнее
скажу тебе, что войска и всё то, что в управлении военном, теперь
в лучшем состоянии, нежели прежде было.
Народы, которые не повиновались нам, теперь лучше покорствуют, солдат
в бодром духе и более уважаем! Сему без труда ты поверишь, ибо я
давно солдатом. По всем прочим частям немалая у меня суматоха, и
её преизрядно умножают мусульманские провинции, в которых при мне
уже ввелось наше управление».
«Ермоловский план «замирения» Кавказа помимо военно-политических
мероприятий включал разнообразные социально-экономические меры.
Генералу удалось наладить на Кавказе торговлю. В 1822 г. открылось
"Попечительство для торговых отношений с черкесами и абазинами".
Горские товары не облагались налогом, но заграничные купцы были
обязаны платить пошлину. С назначением Ермолова наместником началось
освоение района Кавказских минеральных вод, в котором российские
военные получали лечение и отдых. В 1822 г. Ермоловым были приглашены
для обустройства курортных мест Кавминвод швейцарцы на русской службе,
архитекторы братья Бернадацци. Через год проконсул учредил "Строительную
комиссию при Кавказских Минеральных водах". При генерале началась
регулярная застройка городов-курортов. Ему же удалось выбить ассигнование
на развитие курортов — 550 тыс. На их развитие кавказский проконсул
не жалел и собственных средств. «...Эти воды имеют не только местное
значение, но громадное общественное для всей России, а не для одного
лишь Кавказа», — считал Ермолов. В 1827 г. генералу удалось поставить
вопрос о преобразовании Горячеводского селения в город окружного
значения (Пятигорск) и разработке сметы для реализации проекта.
Спустя три года после отставки Ермолова его идея будет реализована.
<…> Политику Ермолова было бы правильнее оценивать как ситуативную.
Она была вполне адекватна тому региону, в котором действовал генерал.
У генерала не было «единственно верного учения», с которым он сверял
все свои действия и поступки, он действовал так, как того требовали
обстоятельства».
И.Бунин, «Смирись, Кавказ, идёт Ермолов!»
«Ермолов давно уже знал о существовании тайных декабристских
обществ. В конце 1820 г., когда стали поступать первые доносы на
них Александру I, Ермолов первым делом предупредил своего адъютанта
полковника П.X.Граббе: «Оставь вздор, государь знает о вашем обществе».
Такое же предупреждение он сделал и М.А.Фонвизину. При проезде своём
из Лайбаха на Кавказ в начале 1821 г. он обратился к Фонвизину со
следующими словами: «Поди сюда, величайший карбонари! Я ничего не
хочу знать, что у вас делается, но скажу тебе, что он (т. е. Александр
I) вас так боится, как я бы желал, чтобы он меня боялся». Рылеев
говорил своим собратьям по тайному обществу: «Генерал Ермолов знает
о существовании нашего общества», «Ермолов наш». Близость А.П.Ермолова
(как и некоторых других генералов — Н.Н.Раевского, П.Д.Киселёва)
к «вольнодумцам» не была тайной для правительства. В 1826 г. при
разборе бумаг покойного Александра I была обнаружена записка, датируемая
1824 г., в которой говорилось: «Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия
или либерализма разлит, или по крайней мере разливается, между войсками;
что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по разным
местам тайные общества или клубы, которые имеют притом миссионеров
для распространения своей партии - Ермолов, Раевский, Киселёв, Мих.
Орлов...» Николай I, будучи тогда великим князем, говорил о Ермолове:
«Этот человек на Кавказе имеет необыкновенное влияние на войско,
и я решительно опасаюсь, чтобы он не вздумал когда-нибудь отложиться»(т.
е. выйти из повиновения)».
В.А.Фёдоров, «А.П.Ермолов и его «Записки»
"В 1827 г., когда Ермолов уже был в отставке,
вступило в силу разработанное его администрацией высочайше утверждённое
Учреждение для управления Кавказской областью, к которой причислялись
и земли войска Черноморского. Кавказская область входила под управление
Главного управления вместе с Грузией. Вся система управления состояла
из 4-х степеней: главного управления, областного управления, окружного
и волостного. Областное управление учреждалось в Ставрополе, окружное
— в Ставрополе, Георгиевске, Моздоке и Кизляре. Земли войска Черноморского
управлялись особыми правилами. В состав волостного управления отдельной
частью входило управление "внешними инородцами (так именовались
кавказские жители, обитавшие за Кавказской линией), они состояли
в ведении линейных военных начальников и приставов. Судопроизводство
по уголовным преступлениям для «внешних инородцев» производил военный
суд, гражданские дела они имели право решать «на основании древних
обычаев и законов их». Приставам предписывалось не вмешиваться в
исковые дела инородцев, если последние не будут просить их посредничества.
Властям рекомендовалось поощрять переселение инородцев на внутреннюю
сторону Кавказской линии».
Г.Г.Лисицына, «Административная деятельность
генерала А.П.Ермолова на Кавказе»
«Министр финансов граф Канкрин говорил Николаю Павловичу:
«Хотя Ермолов никогда не воображал быть администратором, но он вник
в нужды края и многое, им сделанное на Кавказе, очень хорошо; не
надобно было разрушать того, что было им сделано, а лишь дополнить».
Д.В.Давыдов, «Анекдоты о разных лицах,
преимущественно об Алексее Петровиче Ермолове»
«Во всех областях наших на полуденной стороне Кавказа
было совершенно покойно. <…>
Время совершенно свободное вознамерился я употребить на обозрение
некоторых провинций. Осмотрев расположение артиллерийских рот на
горе Гомбор, в первый раз видел я Кахетию, богатую и прелестную
страну, лучшую во всей Грузии.
Нетрудно понять, как удобно смирить соседственных Кахетии лезгин
чарских, которые не только давали у себя убежище всем преступникам,
но способствовали горцам разными пособиями и вместе с ними нападали
на Кахетию и производили в ней грабежи. Занимаемые сими лезгинами
земли, лучшие в сей стране и будучи расположены на возвышенностях,
в знойное время лета несравненно менее подвержены болезням, свирепствующим
на низменности. Занятие земли сей отдаст нам в руки все выгоды из
гор, все торговые горских народов сношения и сверх того по крайней
мере четыре тысячи семейств, бывших не в давнем времени христианами,
народа весьма трудолюбивого, который лезгины оторвали от Грузии,
пользуясь слабостию царей и внутренними раздорами, несчастную страну
сию раздиравшими. Покоренный ими народ сей под зверскою их властию
и нас ожидает как избавителей. Необходимо нужно привести сиё в исполнение,
но не мне будет предлежать оное, ибо занят будучи другими делами,
не менее возможности заключающими, не имею я времени.
Пробыв несколько в поселении Нижегородского драгунского полка, осматривал
я урочище Царские Колодцы, где располагается штаб Ширванского пехотного
полка и одна батарейная рота.
Вскоре после сего был я в Карталинии и <…> отправился осмотреть
Шекинскую, Ширванскую и Карабахскую провинции. <…>
Прибыв в Карабах, учредил я городской суд (диван); народ во всей
провинции приведён был к присяге на верность подданства императору,
и чиновникам поручено было, описав землю, привести в ясность принадлежащее
казне имущество. Я оставил имущество каждого неприкосновенным, прежние
права и обычаи в прежней силе. Главнейшего из беков, который именем
хана управлял землёю, пользуясь неограниченной его доверенностию,
приобрёл огромное имение и не надеялся сохранить его, оставил при
прежних правах его, не отъемля его собственности. Словом, употребил
я все средства, чтобы успокоить каждого и внушить приверженность
к новому правительству.
В исчислении доходов, казне принадлежащих, приказал я соблюсти умеренность,
и всё, что поступило в оную из частных имуществ, не оставил я без
должного вознаграждения. Распоряжением сим оставил я всех довольными.
<…>
Был я в Ширванской и Шекинской провинциях, вошёл в подробное рассмотрение
казённого хозяйства и взимаемых в пользу оных разных податей. В
первой из сих провинций обширные посевы сарачинского пшена, требующего
большой работы и трудов поселян и с большими затруднениями за малую
цену поступающего в продажу, переменил на заведение шелковичных
деревьев, ибо шёлк приносит несравненно более выгод и может долгое
время сохраняться без повреждения. В облегчение народа и дабы дать
торговле несколько более свободы, уменьшил я рахтарный сбор (таможенный).
В первый раз мог я видеть обстоятельство, сколько богаты сии провинции
хлебопашеством и шелководством, и что если бы могла казна сделать
некоторые заведения и фабрики, они доставили бы казне доход весьма
значительный. Некоторое время воздерживаюсь я предложить о сём,
дабы сколько-нибудь более могли привыкнуть жители к недавно введённому
российскому управлению и не могли думать, что главнейшее внимание
оного обращено исключительно на умножение выгод казны. <…>
На возвратном пути из Нухи к Тифлису проезжал я владениями полковника
султана Елисеуйского, имея в виду учредить со временем прямейшую
в Грузию дорогу. Конечно, некоторое время не будет она безопасною
по близости лезгин Чарского общества, но при значительном сокращении
представляет большие удобства.
В феврале возвратился я в Тифлис».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
«Став твёрдой ногой в Кабарде, Ермолов нашёл возможным
значительно обезопасить сообщения с Закавказьем перенесением Военно-Грузинской
дороги на левый берег Терека. Старая дорога от Моздока до Владикавказа,
весьма неудобная, затруднительная для движения транспортов и подверженная
частым нападениям хищников, была оставлена. Ермолов проложил новый
путь к Владикавказу из Екатеринограда, прикрытый слева, со стороны
чеченцев, Тереком, а справа — рядом укреплений, поставленных в Кабарде,
и с тех пор оказии ходили уже в сравнительной безопасности».
В.А.Потто, «Кавказская война. Ермоловское время»
А.П.Ермолов — М.С.Воронцову
«В Кабарде, 12 сентября 1824 г.
Скаржинский мне сказывал, что ты в последнее твоё посещение Крыма
купил небольшие участки земли на полуденном оного берегу, и будто
говорил, что один из таковых намерен мне предоставить. Если точно
это мысль твоя, то ты, утешив меня воспоминанием, одолжишь, если
дашь один участок в 10 или 12 десятин земли. Таковое поместье могу
я одолеть моими собственными средствами. Всего лучше, если будет
земля сия близко к принадлежащей тебе; а что есть моё намерение
жить в Крыму, свидетельствуюсь тем, что Василий Степанович Попов
ещё при жизни своей, в имении его при источнике Салгира, приказал
строить для меня домик по моему плану, и сын его сиё теперь исполняет.
Но только не таково местоположение как на полуденном берегу, где
видам прелестным здесь только подобные могут находиться. Сделай
меня своим соседом!»
Заметки на полях
«Известный статс-секретарь при Потёмкине — Василий
Степанович Попов — упрекал его за то, что он отказался от пожалованной
аренды в сорок тысяч рублей на двадцать лет. Ермолов не желал принять
от Попова ста десятин земли в Крыму, которые этот последний предлагал
ему; Попов приказал даже выстроить дом для Ермолова, согласившегося
принять лишь пять десятин земли. Граф Воронцов, находясь с ним также
в коротких отношениях и зная благоволение императора Александра
к Ермолову, предлагал также выстроить ему дом на своей земле; но
со вступлением на престол Николая Воронцов вдруг прервал все свои
с ним дружеские сношения и не упоминал более о своём прежнем предложении.
Воронцов желал овладеть пограничным ему клоком земли, принадлежащим
сыну В.С.Попова, где протекал ручей воды, в которой ощущается вообще
большой недостаток в Крыму. Не успев склонить Попова (сына статс-секретаря
и бывшего адъютанта Ермолова) к уступке этого участка, Воронцов
написал его величеству донос, в коем он называл Попова крайне либеральным
человеком. Попов был сослан в Вятку, где и оставался в продолжение
нескольких лет. Вследствие просьб Ермолова и других лиц граф Бенкендорф,
воспользовавшись отъездом Воронцова за границу и убедившись чрез
жандармского офицера в несправедливости обвинений, исходатайствовал
прощение Попову, который вскоре после умер».
Д.В.Давыдов, «Анекдоты о разных лицах,
преимущественно об Алексее Петровиче Ермолове»
«Избегая ужаснейших в Тифлисе жаров, отправился
я для осмотра части границы с Турциею и Персиею.
Прибыли в Караклиссу назначенные мною для разграничения с Персиею
по Гюлистанскому трактату чиновники генерал-майор Ермолов, действительный
статский советник Могилевский и полковник Ага-бек Садыков, со стороны
Персии ожидаемы были чиновники.
Со всем возможным вниманием осмотрев в военном отношении округ Самхетию,
для лучшей обороны земли и преграждения путей к Тифлису избрал я
разорённое селение Манглис для штаба 7-го карабинерного полка, урочище
Белый Ключ определил для 31-го егерского полка, и при обоих должны
быть поселены женатые их солдаты. <…>
В урочище Гергер, где расположен баталион 41-го егерского полка,
назначил я поселить женатых солдат Тифлисского полка. На Каменной
речке (Джалал-Оглу), у самой чрез оную переправы, квартиры одной
артиллерийской роты, полки казачьи, содержащие стражу на границе,
переменят теперешние места свои.
Крепость Цалку нашёл я в разрушенном состоянии, каковое терпимо
быть может по одному мирному с турками согласию. Местоположение
оной худое, не мог я в окрестности избрать лучшего; покрывает она
собою места по большой части гнусные, землю совершенно опустошённую;
желал я отклонить её далее от границ, но она скрылась бы между горами,
и сообщение её с другими и даже в самой близи лежащими местами сделалось
бы совершенно затруднительным. Итак предполагаю я несколько её исправить,
в такое приведя состояние, чтобы невозможно было сорвать малыми
силами.
Проезжал я до Дилижанского ущелья с намерением рассмотреть место
для устроения небольшого укрепления, ибо дорога сия есть лучшая
для караванов и кратчайшая.
Возвратясь в Тифлис, приказал я командиру Херсонского гренадерского
полка полковнику Попову со отрядом из 400 человек пехоты пройти
по вновь отыскиваемой чрез Кавказ дороге столько далеко, как без
большого затруднения могут проходить повозки, дабы мог я сообразить,
до которого расстояния можно будет подвозить провиант для войск,
которые употреблены будут на обозрение дороги. Со стороны Кабарды
послан был путей сообщения майор Кершень.
Полковник Попов прошёл всё расстояние до хребта и несколько даже
за оный, встречен был теми же осетинами, которые прежде посланного
офицера не пропустили, имел с ними перестрелку и весьма благоразумно
не упорствовал идти далее, ибо опасно вдаться в незнакомые совершенно
места с малым числом людей и когда по отдалению никем не мог он
быть вспомоществуем. Майор Кершень с пособием священника, проповедующего
в горах христианскую веру и весьма уважаемого по его благочестию,
успел осмотреть дорогу по северной плоскости Кавказа на всём пространстве,
где представляет она самые величайшие затруднения, и подходил довольно
близко к тем деревням, жители коих противились полковнику Попову.
По мнению осматривавших дорогу и доставленным ими сведениям заключать
можно, что дорога должна быть гораздо удобнейшею прежней. Я сам
желал её видеть, но удержан был разными обстоятельствами».
«Записки Алексея Петровича Ермолова во время управления
Грузией»
«Учреждая полковые штаб-квартиры, Ермолов решил
образовать при них роты женатых солдат, которые бы укрепляли и улучшали
полковое хозяйство.
Трудно перечислить все блага, приобретённые этим нововведением для
кавказского воина. Выступая в поход, он оставлял за собой почти
родной угол, находившийся под присмотром внимательного женского
глаза и крепкой защитой хорошо вооружённого товарища. Кончался поход,
и он возвращался опять в тот же уголок, домой, где у него завязывались
крепкие нравственные связи. А в то же время на случай войны имелись
готовые опорные пункты, охраняемые этими ротами, которые оставались
постоянными гарнизонами полковых штаб-квартир, и защищали их воины,
как родной дом и родную семью. Солдатские жёны, приноровляясь к
суровым условиям, были не только хозяйками и матерями, но и разделяли
с мужьями их воинские заботы.
Объезжая штаб-квартиры, Ермолов упоминает, что видел солдатских
жён, «которые хорошо стреляли в цель»…
Память о создании женатых рот долго жила в благодарных солдатских
сердцах. Вот что записано было со слов одной старой солдатки:
«Пообстроились полковые штаб-квартиры, пообзавелись солдатики разными
необходимыми атрибутами осёдлой жизни, а всё чего-то им недоставало.
Скучен и молчалив был народ и оживлялся только во время вражеских
нашествий; мало того, госпитали и лазареты были переполнены больными…
Думало, думало начальство — как бы пособить горю? Музыка на плацу
по три раза в день играла, качелей везде понастроили — нет, не берёт!
Ходят солдатики скучные, понасупились, есть не едят, пить не пьют,
поисхудали страх как. На счастье, нашёлся один генерал — Ермолов,
большой знаток людей. Он и разгадал, чего недостаёт для солдатушек,
и отписал по начальству, что при долговременной, мол, службе на
Кавказе, в глуши, в горах да лесах, им необходимы жёны. Начальство
пособрало по России несколько тысяч вдов с детьми да молодых девушек
(между последними всякие были) и отправило их морем из Астрахани
на Кавказ, а часть переслало и сухим путём на Ставрополь. Так знаете,
какую встречу устроили им? Только что подошли к берегу, где теперь
Петровское, как артиллерия из пушек палить стала — в честь бабы,
значит, — а солдатики шапки подбрасывали да «ура!» кричали. А замуж
выходили по жребию, кому какая достанется. Тут уж приказание начальства
да Божья планида всем делом заправляли. А чтобы иная попалась другому,
да не по сердцу — так нет, что ты! Они, прости господи, на козах
бы переженились, а тут милостивое начальство им настоящих жён даёт…»
О.Н.Михайлов, «Генерал Ермолов»
«В первых числах августа жители Мехтули убили определённого
при них от начальства пристава, и тотчас во всём округе приметно
было расположение к бунту, хотя ещё не было ничего явного. Но 13-го
числа, когда от войск отделена была рота для препровождения транспорта
с провиантом, внезапно конница неприятельская напала на оную при
селении Каффер-Кумык, два часа продолжалась перестрелка, но против
построенного из повозок каре, при коем было орудие, конница ничего
решительного предпринять не осмелилась. На звук выстрелов пришёл
из Параула весь отряд, и неприятель, увидев движение оного, удалился.
Войска, соединясь, расположились при Каффер-Кумык в твёрдой позиции.
Транспорт провианта и обоз, устроенный в каре, защищаемы были малым
числом людей и все прочие занимали лежащие по области высоты.
<…> Высланные от передовых постов наших на ночное время секретные
пикеты открыли работу неприятеля, весьма уже близко производимую.
Тотчас будучи подкреплены, начали они перестрелку, которая продолжалась
до рассвета не менее двух часов. Лишь только возможно было различать
предметы, пехота наша при сильном действии артиллерии ударила в
штыки на неприятельские окопы и в такое привела замешательство стеснившиеся
в траншеях толпы, что они, не скоро выбравшись из оных, подверглись
поражению штыками, и оставив до двухсот тел, предались поспешнейшему
бегству. Войска преследовали их до самого селения, которое немедленно
было очищено. В продолжение дня неприятель оставил и самые отдалённые
возвышения. Отряд, не более как из 1300 человек и 6 орудий состоявший,
потеряв убитыми 11 и ранеными 32 человека, рассеял силы не менее
6 тысяч. Войска беспрепятственно, и даже никого не встретив, прибыли
к селению Параул и около его расположились лагерем.
Жители всех селений, участвовавших в действии против наших войск,
пришли просить пощады, не скрывая своего преступления. Избегая необходимости
наказывать большое число виновных, им объявлено прощение, но наложен
штраф хлебом и скотом в пользу войск и весьма небольшое число денег,
дабы взыскание было чувствительнейшим. Некоторые из главнейших зачинщиков
бунта взяты под стражу.
Получив о сих происшествиях известие, почёл я нужным быть сам в
Дагестане. Малое число войск, там находящееся, могло ободрить горские
народы к новым предприятиям, тем более, что по глупости своей верили
они <…> слухам, что с турками и персиянами война занимает
все войска наши и туда никто не прибудет. Сверх того нельзя было
совершенно положиться на акушинцев, которых присоединение к мятежникам
могло быть опасным, хотя до того не брали они в беспокойствах никакого
участия, и поведение их было без упрёка. Итак, составив отряд во
Владикавказе из одного баталиона Херсонского гренадерского полка,
из Грузии отправленного, одного взятого из Кабарды баталиона Ширванского
пехотного полка, восьми орудий артиллерии и одной сотни линейных
казаков, пошёл я с оным сентября 20 числа по реке Сунже, дабы осмотреть
места вновь учреждённой линии.
Сделав один день роздыха в крепости Грозной, пошёл я чрез крепость
Внезапную, укрепления Амир-Аджи-Юрт и Казиюрт до крепости Бурной,
куда прибыл октября 3-го числа, и немедля вошёл в Мехтулинский округ,
расположив квартиру мою в селении Казанишь. Два некомплектных баталиона,
прибывших со мною, показались силами ужасными, ибо никого здесь
не уверишь, чтобы могло их быть мало при главном начальнике. Горцы,
которые, как предполагали жители, намерены были собраться и сделать
нападение, отложили предприятие, соседственные им селения, надеявшиеся
на помощь их и до того не покорствовавшие, просили помилования,
которое и даровано им, и войска расположились по селениям, где назначены
им зимние квартиры».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
«Ермолов, желая оставить свой любимый Кабардинский
полк в Грузии, распоряжением от четвёртого ноября 1819 года взял
да и переименовал его в Ширванский; но так как имя Кабардинского
полка всё же должно было остаться, то Казанскому полку, находившемуся
на линии, приказано было именоваться Кабардинским, а всё, что осталось
от настоящего Ширванского полка, под именем Казанского отправлено
обратно в Россию. <…>
Эта перетасовка, а также бумаги, писанные тяжёлым неясным языком,
до того затемнили дело, что когда делались, например, предписания
одному из этих полков, они попадали в другой, носивший прежде то
же имя, или наоборот, так как одни называли полки по-старому, другие
по-новому. Сам Кавказский штаб наконец сбился с толку, в Петербурге
же и вовсе не могли уяснить себе, что такое произошло с полками.
Чтобы яснее показать, какова была путаница, достаточно взглянуть
на судьбу полковых знамён в этих трёх полках. Мальтийские знамёна,
полученные Кабардинским полком за поражение лезгин седьмого ноября
1800 года на Иоре, поступили в Казанский, который никогда за Кавказом
не был; Георгиевские знамёна, данные Ширванскому полку за сражения
против французов, очутились в Кабардинском полку, который никогда
ни одного француза не видел, а на долю ширванцев, героев Краона,
достались простые знамёна Казанского полка, с которыми они и ушли
в Россию.
Правда, спустя несколько лет, в мае 1825 года, последовало высочайшее
повеление: «Всем трём полкам именоваться прежними своими названиями»,
но это нисколько не поправило дела. Чтобы в действительности возвратить
каждому полку прежнее имя, которое он носил до 1819 года, пришлось
бы: Ширванский полк опять назвать Кабардинским; Кабардинский — Казанским
и отправить его в Россию, а из России Казанский полк, назвав его
Ширванским, отослать на Кавказ. Но подобное передвижение, сопряжённое
с большими издержками, само собою не могло быть приведено в исполнение,
и дело кончилось тем, что храбрый Кабардинский полк, в полном своём
составе, продолжал и кончил так доблестно начатую им кавказскую
войну уже под именем Ширванского, а казанцам, не имевшим прежде
случая составить себе на Кавказе известности, пришлось приобретать
себе новую славу, чтобы достойно носить славное и грозное врагам
имя Кабардинцев. К счастью, семя упало на добрую почву, и, быть
может, самое имя Кабардинского полка постояло за себя. Не прошло
десяти-пятнадцати лет, как летописи кавказской войны уже опять были
полны этим именем и за Кубанью, и за Сунжей, и в недрах Дагестана
— везде, где наши войска вели ожесточённую борьбу с усиливавшимся
тогда мюридизмом. Самые кровавые эпизоды, самые изумительные геройские
подвиги связаны с именем кабардинцев. «Таково значение полкового
имени и такова сила полкового предания», — замечает Зиссерман в
своей «Истории Кабардинского полка».
В.А.Потто, «Кавказская война. Ермоловское время»
«Пред самым отъездом моим из Грузии наследник Персии
Аббас-мирза прислал ко мне чиновника с объявлением, что между Персиею
и Турциею прекращены неприязненные действия и уже составлены пункты
мирного договора. При сём случае довольно хвастливо упомянул, что
турки принуждены к тому блистательными успехами его оружия.
Комиссары наши, посланные для назначения границы, уведомили, что
вскоре последовать долженствующий мир чрезвычайно возгордил персиян
и что в переговорах их с чиновниками на каждом шагу начинали они
испытывать противоречия вопреки здравому смыслу и в самых ничтожных
случаях. Например, берега реки определяют они не по течению оной,
но напротив. Впрочем, подобные понятия принадлежат собственно Аббас-мирзе,
которого многие почитают великим гением, преобразователем своего
народа и вводящим европейское просвещение. Мнение сиё разделяет
с прочими и наше министерство, имеющее нужду знать его короче.
<…> Наставшее холодное время и снега, покрывшие горы, составляющие
границу нашу с Персиею, воспрепятствовали комиссарам нашим продолжать
их действия по предмету назначения границ, и я приказал им возвратиться
в Тифлис. Из присланных ими донесений обнаружились затруднения,
которые сам Аббас-мирза вымышлял для воспрепятствования в разграничении
и при свидании с комиссарами старался в присутствии многих своих
чиновников выставить несправедливое занятие русскими войсками части
ханства Талышинского. Окружающие его не раз говорили, что Аббас-мирза
намерен отправить в Петербург доверенную особу, если встретит со
стороны комиссаров несговорчивость в определении границы, как он
желает, то есть совершенно уклоняясь смысла трактата. Он нимало
не сомневается в успехе, полагаясь на внимание, которое правительство
оказывает без разбора каждому ничтожному из персиян. Весьма мало
понимает Аббас-мирза великодушную систему нашего правительства и,
конечно, не подобного ему человека, исполненного всех низких свойств,
можно вразумить легко в оную».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
«Герменчуг, самый большой чеченский аул, имевший
три мечети, из коих лучшая была построена на деньги, пожалованные
Ермоловым, находится в семи верстах от Шали, где мы ночевали, переправившись
через Аргун. Алексей Петрович, дознав на опыте как трудно было ведаться
с чеченцами, живущими рассеянно по лесам, принёс эту жертву, надеясь
около прочно и красиво построенной мечети сгруппировать более значительное
число жителей, и не ошибся в своём расчёте; герменчугское население
увеличивалось с каждым годом, и долгое время его жители, дорожа
своею осёдлостию, не принимали прямого участия в грабежах и разбоях
своих одноплеменников. В 1831 году они были увлечены в общее восстание,
и Вельяминов счёл полезным показать на них пример всему краю».
Ф.Ф.Торнау, «Записки русского офицера»
«Со стороны Дагестана продолжалось бездействие войск
наших. Посредством шамхала и акушинцев надеялся я достать аманатов
от ближайших горских народов. Я сам не должен был их требовать,
дабы не подвергнуться отказу, который легко могли сделать, не будучи
угрожаемы никакою опасностию и не видя вблизи войск наших. Я заставил
жителей страны разуметь, что главнокомандующему нельзя сделать отказа
безнаказанно, и покорение акушинской области в сём смысле было им
вразумительнейшим примером.
Здесь в Казанише склонил я шамхала пригласить к себе Сеид-ефенди,
известного учёностию и между горцами пользующегося величайшим уважением
и доверенностию. Принадлежа к числу главнейших священных особ, он
имел большое влияние на действия ближайших к нам народов. В дружеских
с шамхалом сношениях, он приехал к нему и познакомился со мною.
Несколько раз виделся я с ним, но не иначе, как у шамхала и в ночное
время, дабы не было подозрения между горцами о знакомстве между
нами, и они оставались в убеждении, что он не угождал ни одному
из русских начальников. В нём нашёл я человека здравомыслящего,
желающего спокойствия, и мне нетрудно было угадать, что он не откажется
быть мне полезным. О свиданиях с ним не знал никто из моих приближённых,
кроме одного, необходимого мне, переводчика. Посредством шамхала
я обещал Сеид-ефендию доставлять жалованье».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
«По мнению <…> современных военных историков
деятельность Ермолова на Кавказе выходит далеко за рамки его военных
побед. Он выстроил не только стратего-тактическую систему завоевания,
но и удержания власти на покорённых закавказских территориях. Главное
её достоинство в том, что «…в самой этой системе содержались зачатки
идей, которые в 50-е годы XIX века лягут в основу смелых преобразовательных
экспериментов А.Барятинского, пленившего легендарного Шамиля, и
Д.Милютина, — считает специалист по Кавказу и внешней политике России
В.Дегоев. — Проведённые вначале внутри Кавказской армии, они во
многом послужили прообразом военных реформ в России. Когда Ермолов
линиями крепостей, дорог и просек как бы расчерчивал территорию
Северного Кавказа на блокадные зоны, вверяя их своим подчинённым
с целью достижения более оперативного управления армией, он по сути
создал некое миниатюрное подобие будущих военных округов, обладавших
определённой самостоятельностью и самодостаточностью».
В.П.Матвеев, Е.Н.Годлевская, «Алексей Ермолов. Денис
Давыдов»
«1824 г. Из числа бежавших за Кубань кабардинцев
один знатнейший между князьями в сопровождении нескольких известных
разбойников приехал ко мне в Дагестан. Начальник штаба предупредил
меня, что князь Арслан-бек Биесленев имеет поручение от прочих предложить
мне условия, на коих готовы они возвратиться на прежнее своё жительство.
Я вызывал его одного, желая, чтобы он как человек по способности
своей могущий быть полезным правительству, переселился в Кабарду,
но ни с кем из прочих не почитал я приличным входить в переговоры.
Встретив в нём человека, более многих кабардинцев здравомыслящего,
легко мне было вразумить его, что уничтожительно было бы для меня
допустить условия с людьми, нарушившими данную присягу в верности
государю; что виновные должны просить о прощении, а не предлагать
условия; что могут надеяться на великодушие правительства, готового
оказать оное раскаивающемуся; что несправедливо было бы предоставить
большие выгоды изменникам пред теми, кои, не оставляя земли своей,
покорствуют правительству и его распоряжения выполняют беспрекословно.
Не страшил я угрозами виновных, но не скрывал от них, что не должно
терпеть пребывание их близко от границ наших, дабы примером безнаказанности
не одобрили к злодеяниям людей неблагонамеренных.
Нелепые желания кабардинцев состояли в следующем:
1. Возвратиться в свою землю не иначе, если правительство уничтожит
устроенные в 1822 году крепости и удалит войска с гор.
Это значит иметь средство продолжать прежние злодеяния, не подвергаясь
наказанию, иметь в горах убежище.
2. Разбирательство дел оставить во всём на прежнем основании, то
есть в руках священных особ.
Это происки мулл, самых величайших невежд, которые из всех исповедующих
закон мусульманский, как будто для того собраны в Кабарде, чтобы
славиться мудростию своею между людьми ещё большей степенью невежества
омрачёнными. Князья кабардинские первое между таковыми занимают
место. Кабардинским князьям потому выгоден шариат или суд священных
особ, что они, пользуясь корыстолюбием их, в решении дел всегда
могут наклонять их в свою пользу в тяжбах с людьми низшего состояния.
Закон мусульманский хотя признаёт все вообще состояния свободными,
но священные особы, удаляясь сего правила, полное действие шариата
допускали в разбирательстве дел между князьями и знатнейшими фамилиями
узденей, а простой народ, когда требовала польза знатнейших и богатых,
всегда был утесняем, и бедный никогда не получал правосудия и защиты.
Возобновления шариата выпрашивали у меня кабардинские князья и уздени,
оставшиеся под управлением нашим, с тем, чтобы дела простого народа
разбираемы были по российским законам.
3. Если бы начальство отказало исполнить желания, то испросить согласие
оного на пребывание их за Кубанью, с тем, чтобы воспрещено было
войскам их преследовать или нарушать их спокойствие, что в удостоверение
удаления их от всяких вредных замыслов дадут они аманатов.
Это означает намерение продолжать тайные связи с соотечественниками
своими, оставшимися под управлением нашим, дабы, возбуждая оных
против правительства, предоставляя им убежище за Кубанью и защиту
тамошних народов <…>.
До побега кабардинцев за Кубань были от них у нас аманаты. Из присяжных
листов их можно составить целые томы. Со стороны нашей употреблены
увещания убедительнейшие, самое великодушное снисхождение, истолковано,
сколько необходима перемена поведения их для собственной их выгоды,
но ничто не помешало им быть изменниками... Итак, по известности
мне обстоятельств, отверг я желание кабардинцев, за Кубанью живущих.
Аслан-бек Биесленев, принятый ласково и с уважением, получа от меня
подарки самым приветливым образом, отправился обратно. Кажется,
что приятно ему было дать мне чувствовать, что он, лишь только возможно
ему будет, возвратится в Кабарду и что он получил совсем другое
о русских понятие. Он прежде не бывал ни у одного из русских начальников».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
«<…> Какой хаос, произвол и беспорядок
царили на многострадальной грузинской земле!
Были забыты древние законы, в полный упадок пришла торговля, хозяйство,
образование. После волны кровавых нашествий жизнь человеческая,
кажется, ничего не стоила: убийства в борьбе за власть, лишение
жизни крестьянина или ремесленника стали обычным делом. Уродливые
и изуверские крайности, царившие в соседней Персии, на саблях завоевателей
перешли и в Грузию.
Подытоживая заботы, Ермолов писал Закревскому: «Не берусь я истребить
и плутни, и воровство, но уменьшу непременно… Открыл несколько достойных
людей и посредством их разные нечистые дела. Уж наложил секвестр
(Секвестр — запрещение пользоваться каким-либо имуществом,
налагаемое органами власти. Словарь финансовых терминов.)
на имущество всех членов казённой экспедиции и произвожу ужасное
дело в утраченном от нерадения казённом доходе.
…В бывшей прежде полиции нашёл я около 600 нерешённых дел и за 12
лет неразобранных и без всякой описи. Я избрал полицеймейстера нового,
человека расторопного, двух прежних полицеймейстеров и секретаря
исполнительной экспедиции, человека здесь весьма могучего и плута,
посадил в полиции под караул, и менее нежели в две недели дела за
12 лет приведены в известность, составлена им опись, сданы в архив
и отделены нерешённые. На сих днях я сидел часа по четыре в уездном
суде и уголовной палате, ибо набралось много колодников и дела шли
несколько медленно.
Потом, забравши с собой председателя палаты и уездного судью, секретарей
и журналы, отправился с ними в крепость, где содержатся арестанты.
Сверил, давно ли каждого производится дело, за какие именно преступления
и скоро ли могут быть окончены. Некоторым, по возможности, облегчил
участь или по крайней мере ускорил решение судьбы. Посещаю иногда
присутственные места. Нагнал ужасный трепет…».
О.Н.Михайлов, «Генерал Ермолов»
«В Кубинской провинции исправил я постановление,
которым доселе руководствовались беки, имеющие в управлении казённые
деревни. В перемене сей доставлено народу немалое облегчение и определена
обстоятельно мера повинности оного в отношении к бекам. Издал я
постановление в рассуждении священных особ, коим определено нужное
количество, им — приличное содержание. Положены правила для постепенного
возведения в звания ефендиев и ахундов (Ахун, или ахунд —
старший мусульманский мулла. Полный словарь иностранных слов, вошедших
в употребление в русском языке.). Воспрещено
посылать за границу для обучения закону, где многие до сего получали
свидетельства на различные звания и сообразно оным занимали места
в провинциях наших. Постановлением уничтожено невежественное постановление
звания мулл сохранять наследственно в семействах, отчего произошло,
что большая часть таковых ничему не имели нужды учиться и о законе
ни малейшего понятия не имеют. Учредил комиссию для разбора бекских
фамилий, ибо многие присвоили себе достоинство сиё несправедливо.
В Кубинской провинции нашёл я большую часть бекских фамилий и вообще
простой народ весьма приверженными правительству и старающимися
доказать свою верность. Войска, в провинции временно набираемые,
служат с усердием и довольно храбро. Семейства определённых на военную
службу людей, из коих содержатся в провинции караулы и посылаются
против неприятеля отряды, ограничил я числом четырехсот, с тем,
чтобы пополняемые были убывающие семейства. В числе военных людей
приказал назначить зажиточнейших, дабы могли иметь лучших лошадей
и исправное оружие.
В Ширванской провинции не мог я тех же ввести постановлений, как
в Кубинской, ибо народ и самые беки не имели времени сделать к нам
привычки по недавнему введению управления нашего.
С особенным вниманием обратился я к казённому хозяйству; уменьшил
несколько отяготительные для народа посевы хлеба и часть таковых
заменил заведением шелковичных садов, распределив постепенное оных
умножение. Вообще поставил на вид местному начальству, что полезнее
ограничить количество посева чалтыка (сарачинского пшена), который
затруднительно сохранять без повреждения даже короткое время и который
требует несравненно больших трудов и работы, нежели шёлк, порче
не подвергающийся. Поручил также посев хлопчатой бумаги.
В городе Шемахе, издавна разорённом и оставленном, мною возобновлённом
в 1821 году по начертанному плану, начаты строения, и уже большое
количество лавок весьма хороших возведены в разных местах. Главную
мечеть, здание весьма великолепное, которое исправляли жители на
пожертвованные ими деньги, приказал я строить на казённый счет,
возвратив сделанные ими издержки».
«Записки Алексея Петровича Ермолова во время управления
Грузией»
«Возбудив… против себя многих генералов, в числе
коих находилось немало бездарных, корыстолюбивых и алчущих власти
лиц, он приобрёл… весьма сильных врагов, которые, распространяя
о нём самые неблагоприятные слухи, могли значительно повредить ему…
Вообще, если достоинства человека измеряются числом его врагов,
никто более Ермолова не имел столь большого количества ожесточённых
недоброжелателей в старших и равных себе, но безгранично преданных
почитателей в своих подчинённых… Ермолов был человек такой, какой
был необходим для Кавказа. Смиряя железною рукою диких хищников,
он мудрою справедливостью привлекал различные народы к признанию
над собою власти нашего государя».
Д.В.Давыдов, «Военные записки»
«1825. Год сей начал спокойно, пребывая в Тифлисе.
<…> В марте месяце прибыл в Тифлис Фетх-Али-хан, беглербег
Тавризский; <…> Фетх-Али-хан имел полномочие заключить со
мною условия о разграничении. Я поручил генерал-лейтенанту Вельяминову
войти с ним в переговоры, имея в виду то, что если бы я сам составил
условный акт, не приличествовало бы мне, или по крайней мере было
бы неудобно, сделать в оном изменения. Фетх-Али-хан объявил мне
о желании Аббас-мирзы видеться со мною и что от меня зависит назначить
для того место и время. Сиё наиболее побуждало меня оставить зависящими
от меня некоторые средства, при свидании с Аббас-мирзою сделать
ему угождение небольшою в некоторых статьях переменою.
Фетх-Али-хан действовал довольно чистосердечно, и со стороны его,
после некоторых усилий и возражений, весьма вежливо и с отличным
благоразумием генерал-лейтенантом Вельяминовым опрокинутых, заключён
акт. Я призвал к себе Фетх-Али-хана, истолковал ему умеренность
требований в сравнении с пожертвованиями, на которые решаюсь я для
сохранения дружбы и доброго согласия. <…>
Фетх-Али-шах по возвращении в Тавриз был принят Аббас-мирзою весьма
неблагосклонно и даже угрожаем наказанием. Заключёнными условиями
был недоволен <…> Он сообщил мне замечания свои на заключённый
акт генерал-лейтенантом Вельяминовым, оспаривал всё то, что требовал
я в замену несравненно больших выгод, уступаемых нами, превратно
толковал смысл Гюлистанского трактата, и что по силе оного должна
была Персия возвратить нам, утверждал принадлежащим ей. <…>
Вскоре сделалось мне известным, что он следовал советам тавризского
первосвященника муштенда Мирзы-Мехти, человека хитрого, славящегося
фанатизмом. Он уверял Аббас-мирзу, что малейшая сговорчивость его
потеряет его во мнении народа, что одним оружием можно смирить гордость
русских и даже возвратить потерянные Персиею области и самую Грузию,
изгнав неверных за хребет Кавказа. Что все мусульмане, подвластные
нам, возьмут участие в войне столько священной. Рассуждение сиё
происходило в совете Аббас-Мирзы, и между прочими, наиболее пользующимися
доверенностию его, Сурхай, бывший хан Казыкумыцкий, известный изменник,
изгнанный по распоряжению моему в 1820 году из его владений, ручался,
что, имея много приверженцев и сильные между горскими народами связи,
он возбудит их против нас и многочисленные полчища их обратит на
Грузию. Чиновник, присланный от сардара Эриванского, будучи призван
в совет сей, утверждал, что если только позволено будет его начальнику,
то в продолжение двух месяцев будет он в Тифлисе, на что без всякого
пособия со стороны наследника собственных средств его достаточно.
Первосвященник Мирза-Мехти присовокупил, что, благословя победоносные
знамёна Аббас-мирзы, он, предводительствуя 15 тыс. муллов, пойдёт
впереди, указуя путь к славе. <…> Аббас-мирза введён был в
заблуждение одним из чиновников его, бывших в Петербурге, который
уверил его, что все затруднения, которые я ему поставляю, могут
удобно разрешены быть в министерстве, с которым выгоднее иметь ему
непосредственное сношение. Чиновнику сему, как из собственных слов
его известно, внушено было в Петербурге, что я имею столько многих
и сильных неприятелей, что Аббас-мирзе достаточно возложить на меня
вину существующих неудовольствий, и конечно достигнет он желаемого;
ибо готовы они действовать против самых убедительных моих представлений.
<…>
Государю императору отправил я письмо, в котором изобразил поведение
Аббас-мирзы, и что, <…> имеет он намерение поддерживать оружием
требования свои о границах. Что сделаны им соображения о собрании
войска и производятся приуготовления к войне. <…> Я просил
приумножения войск одною пехотною дивизиею и несколькими казачьими
полками как средства предупредить войну. Вместе с сим 12-го числа
июля известил я обо всём с возможною подробностию управляющего Министерством
иностранных дел статс-секретаря графа Нессельроде».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
А.П.Ермолов — П.Н.Ермолову
«…Не можешь вообразить себе,
как утешил ты меня отгадавши намерение моё отдать (со временем)
тебе на руки моего Бахтияра. Это много меня успокаивает. Другие
малы ещё и время не ушло. Ими можно будет и самому мне заняться.
Душевно благодарю за предложение о Бахтияре и принимаю его я с чувствительностию…
Бахтияр кланяется будущему своему благодетелю. Верный брат Ермолов.
20 генваря 1825. Тифлис».
«В конце же 1824 г. отчасти под влиянием турецких
эмиссаров, отчасти под влиянием нового религиозного учения в Чечне
началось брожение, во главе которого встали известный чеченский
разбойник Бей-Булат и мулла Абдул-Кадыр. Но быстрыми движениями
в Малую и Большую Чечню Греков подавил начало брожения и рассеял
скопища Бей-Булата. Однако религиозное движение не затихло. Новым
проповедником явился мулла Магома, а его учение стало зародышем
того движения, которое позднее приняло форму мюридизма, охватившего
<…> весь Дагестан.
Пользуясь этим религиозным движением, Бей-Булат собрал в Маюртупе,
где находился пророк Магома, почти всех жителей Большой Чечни.
События разыгрались, главным образом, у Герзель-аула, защищаемого
2 ротами под начальством майора Пантелеева, когда 12 июля огромное
скопище горцев обложило укрепление. Гарнизон геройски оборонялся
5 дней, пока к нему на помощь не пришли Греков и Лисаневич со своими
отрядами, состоявшими из 3 рот пехоты, 6 орудий и 400 казаков. Мятежники,
поражённые неудачею и гонимые страхом встречи с большими силами,
отступили. Имам и сам Бей-Булат первыми бежали в сопровождении нескольких
сообщников; прочие рассеялись по домам в ожидании наказания. Волнение
готово было потухнуть, но неосторожность Лисаневича, послужившая
к его гибели, испортила дело».
М.И.Шишкевич, «Покорение Кавказа.
Персидские и кавказские войны»
«Генерал-лейтенант Лисаневич, желая схватить некоторых
оставшихся в Аксае мятежников для примерного их наказания, приказал
старшему князю майору Мулле-Хассаеву представить к себе всех почетнейших
старшин с тем, чтобы в числе их были непременно замеченные им самые
буйные и наиболее к мятежу склонные. Потребовал от него списка таковых.
Генерал-майор Греков, лучше знавший народ сей, представлял ему,
что не приличествовало задержать людей, им призванных, паче ещё
подвергнуть наказанию; что поступок сей произведёт в народе беспокойства
и уничтожит совершенно доверенность к начальству. Майор князь Мулла-Хассаев
обязывался в самое непродолжительное время всех их доставить без
всякого затруднения. Генерал-лейтенант Лисаневич не послушал обоих,
и 16 числа поутру не менее 300 человек лучших жителей Аксая введены
были в укрепление Герзели-Аул. Не было взято никаких мер осторожности,
аксаевцы многие были вооружены, наш караул не был не только усилен,
даже не выведен в ружьё, команды отпущены за дровами и на фуражировку,
и в укреплении оставалось менее людей, нежели аксаевцев. Вышедши
пред них в сопровождении нескольких офицеров, генерал Лисаневич
стал в оскорбительных выражениях упрекать их гнусною изменою, грозить
истреблением виновнейших и начал вызывать некоторых по представленному
ему списку. Он знал хорошо татарский язык и потому объяснялся без
переводчика, который бы мог смягчить выражения. Двое из вызванных
старшин с покорностию предстали пред ним. У них сняли кинжалы и
отвели их под стражу; третий, будучи вызываемый по списку, видя
участь первых двух, противился, но когда его принудили, он, тихо
подойдя к генералу Лисаневичу, вдруг бросился на него с кинжалом,
который он до того скрывал под одеждою. Он нанёс рану смертельную
в живот насквозь. Не остановясь, кинулся на генерал-майора Грекова,
и сей в мгновение кончил жизнь под его ударами. Поблизости находились
казаки и некоторые из приверженных нам мусульман, которые после
поражения генерала Лисаневича могли остановить его, но до того велико
было их изумление, что они пребывали неподвижны. Человек уже немолодой
главный пристав кумыцкий капитан Филатов бросился на него, и хотя
получил прежде рану, но по счастию она не была тяжёлою, и он, схватясь
с ним грудь с грудью, успел вонзить ему кинжал в брюхо, отвратя
удар его рукою.
Силы злодея были превосходнее, и уже преодолевал он Филатова, но
один из армян, приставив ему ружьё, поверг его мёртвого выстрелом.
Генерал Лисаневич, захватя рукою рану, стоял опершись о забор и
сохранял твёрдость, но когда сказали ему о смерти генерала Грекова,
вырвалось у него слово «Коли!», и оно было сигналом истребления
всех без разбора. В сиё время командир 43-го егерского полка выводил
из казарм караульных 20 человек, кои немедленно ударили на толпу,
и к ним присоединились прочие, бывшие в укреплении. Аксаевцы в величайшем
страхе и замешательстве бросились к воротам и чрез вал укрепления
успели заколоть двоих часовых у ворот, но вслед кололи их штыками
и пустили ружейный огонь. Вырвавшиеся из укрепления встречены были
возвращавшеюся с фуражировки командою, прибежали конвои команд,
посыланных за дровами, и из 300 человек аксаевцев весьма немногие
спаслись бегством. Между тем погибли люди совершенно невинные и
несколько испытанных в приверженности к нам. В числе их были некоторые
из жителей города Андрея. Если бы не овладел аксаевцами совершенный
страх, они могли бы захватить близко их стоявшие ружья караульных
и людей, высланных за дровами, и без всякого затруднения овладеть
укреплением и артиллерию, при коей не было ни одного канонира. В
укреплении были большие запасы снарядов и патронов.
Таким образом, неблагоразумие генерала Лисаневича могло быть причиной
важнейших следствий. На линии не оставалось ни одного генерала.
Начальник корпусного штаба генерал-майор Вельяминов, один, который
мог привести дела в порядок, находился с отрядом за Кубанью для
наказания хищных народов за набеги и разбои, делаемые ими на линии.
Тотчас по получении известия об Амир-Аджи-Юрт хотел я выехать на
линию, но болезнь меня удерживала; когда же 22-го числа узнал я
о случившемся в Герзели-Ауле и о смерти генерал-майора Грекова,
я отправился 24 числа.
Во Владикавказе усиливавшеюся болезнию удержан я был до 3-го числа
августа, и уже не было надежды на выздоровление. <…> От Владикавказа
до крепости Грозной прошёл я с 1-м баталионом Ширванского полка,
двумя орудиями и 250 донскими казаками полковника Сергеева полка,
и хотя известно было, что повсюду были сборища возмутившихся чеченцев
и карабулаков, однако же я нимало не был ими обеспокоен в пути.
В Грозной присоединил я две роты 41-го егерского полка и два орудия;
прошедши чрез Червлённую станицу и переправившись [через] Терек
в Амир-Аджи-Юрте, имел я с собою шесть рот пехоты, 300 донских и
250 линейных казаков и 9 орудий артиллерии. Я поспешил к городу
Андрею, где неблагонамеренные люди готовы были произвести возмущение
и, соединясь с соседними горцами, пристать к лжепророку, который
проповедовал повсюду истребление неверных, возбуждая ко всеобщему
вооружению.
Приближение войск к городу прекратило смятение в оном, главнейшие
из возмутителей бежали. Здесь нашёл я баталион Апшеронского полка,
который прибыл из крепости Бурной, и одну роту 41-го егерского полка.
В крепости Внезапной сделал я большие перемены: уменьшил пространство
оной, усилил профиль, и она, при несравненно меньшем гарнизоне,
сделалась непреодолимою. Уничтожив обширное нижнее укрепление, я
заменил его одною каменною башнею с пристройкою, дабы иметь в власти
своей воду. Работы в крепости продолжались около трёх недель. Чеченцы
в числе четырёх тысяч человек показались на высотах в окрестностях
Андрея, надеясь на измену жителей оного, но как они остались в совершенной
покорности, то они удалились, ничего предпринять не осмелившись.
Между тем был я в городе Аксае, коего жители, исключая князей, были
в бегах, и город совершенно оставался пустой. Без участия их в измене
не могли чеченцы ничего предпринять против укрепления Герзели-Аул,
которое в подобном случае всегда подвергалось большой опасности.
По сему уважению вознамерился я перенести укрепление на лучшее место,
и в то же время, дабы прервать связи аксаевцев с чеченцами, давним
соседством и даже родством утверждённые, и избежать всегда неприятной
необходимости наказывать за измену, предположил я перевесть самый
город, который расположен будучи в местах гористых и покрытых непроходимым
лесом, где удобно могли они укрываться, утверждал в них некоторое
чувство независимости и своевольства, столь соблазнительных для
прочих.
Я вызвал жителей, дав им прощение, и хотя многим из них не нравилось
перенесение, но они согласились. Но явилось только 200 семейств,
которые настаивали, чтобы позволено им было остаться на прежнем
жительстве, чего я не должен был предоставить. Место для нового
Аксая назначено мною на речке Таш-Кечу, во всех отношениях несравненно
выгоднейшее прежнего, ибо здесь жители Аксая имели лучшее своё хлебопашество,
здесь прежде бывало их богатое скотоводство. Для охранения их в
местах сих, более открытых, и для того, чтобы иметь за ними необходимый
надзор, учредил я укрепление, которое и построено по возвращении
моём из крепости Внезапной. В продолжение работ многие начали уже
селиться в новом Аксае; в городе начертаны правильные улицы и площади,
и люди благонамеренные одобряли выбор места и выгоды оного.
Составив отряд мой из 1-го и 2-го баталионов Ширванского, 2-го баталиона
Апшеронского, 2-го баталиона 41-го егерского полков и роты 43-го
егерского полка, бывший в гарнизоне в Герзели-Ауле, мог я отделить
часть войск для устроения укрепления в Амир-Аджи-Юрте, дабы ускорением
работ выиграть время. 300 донских казаков полковника Сергеева полка
отпустил на Дон, две роты 41-го [егерского] полка отправил в крепость
Грозную, около коей поселившийся форштадт был слабо защищён, и на
который, известно мне было, чеченцы намеревались сделать нападение.
Распоряжено доставление в крепость Грозную больших запасов провианта
и снарядов на зимнюю экспедицию против чеченцев, и сии две роты,
не ослабляя гарнизона крепости, должны были служить конвоем для
транспортов.
17 ноября кончены были все главные работы в укреплениях Таш-Кечу
и Амир-Аджи-Юрте, и войскам, с необычайною деятельностию и доброю
волею трудившимся, дал я отдохновение, расположа их в станицах войск
Гребенского и Семейного. Было приказано готовиться к зимнему походу».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
Генерал Н.В.Греков — генералу
от инфантерии А.П.Ермолову
«Ваше высокопревосходительство!
Когда вы получите письмо сиё, то меня уже не будет в числе живых…
Я не суевер и не малодушный; но если бы я умер, не принеся искреннейшей
моей благодарности вам, генерал, то был бы нечувствительнейший человек.
Да благословит Всевышний ваше командование и вашу жизнь! Это последняя
моя молитва к Богу.
Покорнейший слуга (генерал) Николай Греков.
Февраль 1 дня 1822 года. Кр. Грозная».
А.С.Грибоедов — В.К.Кюхельбекеру
«Станица Екатериноградская. 27-го ноября 1825 г.
Душа моя, Вильгельм. Спешу уведомить тебя о моём житье, покудова
не народился новый месяц, а с ним и новые приключения: ещё несколько
дней и, кажется, пущусь с Алексеем Петровичем в Чечню; если там
скоро утишатся военные смуты, перейдём в Дагестан, а потом возвращусь
к вам на север. Здесь многие, или лучше сказать, все о тебе вспоминают:
Вельяминов, с которым я до сих пор слонялся по верхней Кабарде,
Коцебу 2-й, Цебриков, Талызин, Устимович, Павлов etc., etc., (
— и т.д. и т.д. (фр.)) и даже старик наш, несмотря
на прежнюю вашу ссору, расспрашивал о тебе с большим участием. <…>.
Кстати о достоинстве: какой наш старик чудесный, невзирая на все
о нём кривые толки; вот уже несколько дней как я пристал к нему
вроде тени, но ты не поверишь, как он занимателен, сколько свежих
мыслей, глубокого познания людей всякого разбора, остроты рассыпаются
полными горстями, ругатель безжалостный, но патриот, высокая душа,
замыслы и способности точно государственные, истинно русская, мудрая
голова. По долговременной отлучке я ему ещё лучше узнал цену. Это
не помешает мне когда-нибудь с ним рассориться, но уважения моего
он ни в каком случае утратить не может.
Дела здешние были довольно плохи, и теперь горизонт едва проясняется.
Кабарду Вельяминов усмирил, одним ударом свалил двух столпов вольного,
благородного народа. Надолго ли это подействует? Но вот как происходило.
Кучук Джанхотов в здешнем феодализме самый значительный владелец,
от Чечни до Абазехов никто не коснётся ни табунов его, ни подвластных
ему ясырей (Ясыр, ясырь — пленник, полоненник, в виде добычи;
ясыри считались рабами, невольниками. Толковый словарь В.И.Даля.),
и нами поддержан, сам тоже считается из преданных русским. Сын его,
любимец Алексея Петровича, был при посольстве в Персии, но не разделяя
любви отца к России, в последнем вторжении закубанцев был на их
стороне, и вообще храбрейший из всех молодых князей, первый стрелок
и наездник и на всё готовый, лишь бы кабардинские девушки воспевали
его подвиги по аулам. Велено его схватит и арестовать. Он сам явился
по приглашению в Нальчихскую крепость, в сопровождении отца и других
князей. Имя его Джамбулат, в сокращении по черкески Джамбот. Я стоял
у окна, когда они въезжали в крепость, старик Кучук, обвитый чалмою
в знак того, что посетил святые места, Мекку и Медину, другие не
столько знатные владельцы ехали поодаль, впереди уздени и рабы пешие;
Джамбот в великолепном убранстве, цветной тишлой сверх панцыря,
кинжал, шашка, богатое седло и за плечами лук с колчаном. Спешились,
вошли в приёмную. Тут объявлена им воля гланокомандующего. Здесь
арест не то, что у нас, не скоро даст себя лишить оружия человек,
который в нём всю честь полагает. Джамбот решительно отказался повиноваться.
Отец убеждал его не губить себя и всех, но он был непреклонен; начались
переговоры; старик и некоторые с ним пришли к Вельяминову с просьбою
не употреблять насилия против несчастного смельчака, но уступить
в сём случае было бы несогласно с пользою правительства. Солдатам
велено окружить ту комнату, где засел ослушник; с ним был друг его
Канамат..., при малейшем покушении к побегу отдан был приказ, чтобы
стрелять. Я, знавши это, заслонил собою окно, в которое старик отец
мог бы всё видеть, что происходило в другом доме, где был сын его.
Вдруг раздался выстрел. Кучук вздрогнул и поднял глаза к небу. Я
оглянулся. Выстрелил Джамбот, из окна, которое вышиб ногою, потом
высунул руку с кинжалом, чтобы отклонить окружающих, выставил голову
и грудь, но в ту же минуту ружейный выстрел и штык прямо в шею повергли
его на землю, вслед за этим ещё несколько пуль не дали ему долго
бороться со смертью. Товарищ его прыгнул за ним, посереди двора
также был встречен в упор несколькими выстрелами, пал на колена,
но они были раздроблены, оперся на левую руку и правою успел ещё
взвести курок пистолета, дал промах и тут же лишился жизни».
«26 октября командир 43-го егерского полка подполковник
Сарочан с отрядом из 700 человек пехоты, малого числа казаков, чеченскою
конницею и 6-ю орудиями артиллерии выступил из крепости Грозной,
дабы возмутившимся чеченцам помешать укрепиться в Хан-Кале, где
начали они большие работы. Они в числе до 4 тыс. человек встретили
войска наши, опрокинули чеченскую нашу конницу и смешали казаков,
и сей успех их был причиною чувствительного их урона, ибо нагло
приблизившись к каре нашей пехоты, подверглись они картечным выстрелам.
Войска наши, неоднократно обращая их в бегство, наконец возвратились
в крепость при сильной довольно перестрелке. Мятежники после сего
не продолжали уже работ своих в Хан-Кале.
Желая обстоятельнее знать о происшествиях в Кабарде, отправился
я в Екатериноград, где дожидался меня начальник корпусного штаба
и куда вызвал я из Тифлиса поверенного в делах г. Мазаровича, возвратившегося
из Персии. <…>
Здесь получил я известие о кончине императора Александра I: весть
внезапная и тем ещё более горестная. Прежде пронеслись слухи не
довольно обстоятельные, и приятно находить их невероятными.
Вскоре указ Сената о присяге императору Константину. Начальнику
корпусного штаба позволил я отправиться в Тифлис по причине болезни.
Туда же обратив г. Мазаровича, сам поехал в Червлённую. Декабря
26 дня прибыл фельдъегерь с отречением его от престола и Манифестом
о восшествии на трон императора Николая I. Войска, при мне и в окрестностях
находившиеся, приняли присягу в величайшем порядке и тишине».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
«1826 год. Генерал-майор князь Меншиков, бывший
генерал-адъютант покойного императора, назначен в Персию с объявлением
о восшествии на престол ныне царствующего. Под сим предлогом имел
он поручение войти в переговоры о разграничении и стараться сколько
возможно кончить дело сиё, утвердив приязненные с Персию связи.
На сей конец, сверх выгодных предложений, сделанных мною Аббас-мирзе,
угодно было государю императору уступить полуденную часть Талышинского
ханства.
Генералу князю Меншикову приказано было войти по сему предмету со
мною в рассуждение и собрать все нужные от меня сведения, почему
и прибыл он в Червлённую. Почти никакого не было неудобства отдать
и всё ханство Талышинское, которое, не принося нам ни малейших выгод,
малым числом войск защищаемо быть не может, а содержания для того
большого числа оных не стоит. Но по свойству персиян, в особенности
же Аббас-мирзы, невозможно было надеяться достигнуть тем прекращения
неудовольствий и даже претензий со стороны его».
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
«Подвергая критике руководство русской дипломатией
на Востоке кабинета К.В.Нессельроде и его отношения к русским дипломатическим
чиновникам, А.П.Ермолов писал Николаю I: «В Петербурге чиновники
персидские принимались с особенною почестью, которые, возвращаясь
домой, уважение, им оказанное, представляли как дань, принадлежащую
силе персидской державы — никогда благоволением (русского) императора.
В то же время бывшего в Петербурге нашего поверенного в делах при
персидском дворе г. Мазаровича не удостоил граф Нессельроде представления
государю. Доведено было о сём до сведения Аббас-мирзы, и он, имевший
к Мазаровичу особую доверенность и даже приязнь, перестав почитать
его себе нужным, стал отдалять его, уразумев, что ему выгоднее иметь
непосредственные отношения с графом Нессельроде, коего прозорливость
легко мог он обмануть в отдалении, тогда как не мог он укрыться
от ближайших наблюдений г. Мазаровича. Сему, так же как и мне, не
верили, и сверх того, наделяли предписаниями, которые наконец заставили
его просить увольнения от должности и 10-летняя опытность сего способного
и ловкого чиновника осталась без всякой пользы для нашего министерства».
Из примечаний к статье А.С.Грибоедова
«Русская миссия в Персии»
«6 числа апреля, приказав войскам переправиться
за Терек, прибыл я вперёд в Грузию. В Чечне продолжался мятеж; лжепророк
старался возбуждать обольщающими прорицаниями, но уже приметно уменьшилось
верование в него; посыланные люди к лезгинам с требованием помощи
привезли одни обещания. Напротив, весьма многие из селений не нарушили
покорности и представили аманатов лучших фамилий по нашему назначению.
Сделав наблюдение, что упорнейшие из чеченцев суть те, кои живут
в местах менее приступных, где никогда или давно весьма не бывали
войска наши, куда по множеству в пути препятствий не могут приходить
внезапно, а потому жители, имея время скрыть в лесах семейства и
имущество, являются с оружием, вознамерился я открыть кратчайшие
дороги и прорубить леса далее от дороги ружейного выстрела в обе
стороны. По таковым путям, не испытывая никаких затруднений, могут
войска повсюду появиться, с большою быстротою и без всякой [для
себя] опасности, даже в небольших силах. Таким образом, без неприязненных
действий, можно удерживать их в послушании, а впоследствии приучить
к спокойствию.
10 числа войска прибыли к селению Алхан-Юрт, и тотчас небольшая
часть пехоты на каюках переправилась на правый берег Сунжи, причём
была ничтожная перестрелка. Сожжена деревня Курчали, где мятежники
в лесу, чрезвычайно густом, дрались с некоторою упорностью. Дорога
прекрасная открыта до селения Гихи и часто проходит прелестною поляною.
17 числа возвратился я в Алхан-Юрт, дабы дать войскам отдохновение
в праздник светлого воскресения Христова. В сей день близко к переправе
чрез Сунжу арриергард был сильно атакован, и я должен был дать ему
подкрепление, перестрелка продолжалась до глубокого вечера, но переправа
совершенно была безопасна.
Предводитель Кизлярского уезда с несколькими дворянами и депутатами
всех сословий приехали поздравить войска с праздником, и в знак
уважения их к трудам их господ офицеров угащивали обедом, солдатам
выдана была роскошная порция вином и мясом.
Между тем производилась порубка леса в окрестности. Прибыли казаки,
500 человек, которых оставлял я на линии, за неимением подножного
корма, и с ними 300 человек чеченцев, живущих по Тереку, с топорами
для работ.
23 числа, оставя все тягости в вагенбурге (обоз. — Сост.) при Алхан-Юрте,
войска налегке прибыли 25 числа рано пред селение Урус-Мартан. После
сделанного мне отказа на повторение несколько раз предложения дать
аманатов нашёл я жителей к обороне готовых и с ними соединившихся
соседей. Построив батарею против селения, обратил я внимание их
на оную, и в то же время с противоположной стороны баталион 41-го
егерского, две роты Апшеронского полков и рота гренадерского Тифлисского
полка бросились в деревню: испуганный неприятель бежал стремительно,
и даже в лесу не смел остановиться. Многие побросали ружья. Урон
был довольно чувствительный. На звук орудий собирались окрестные
жители, но казаки наши и чеченцы заняли дороги, и потому, пробираясь
лесами, не успели они прийти вовремя.
Селение приказал я истребить, великолепные сады вырублены до основания.
Через реку Мартан сделана хорошая переправа и открыта широкая дорога.
На обратном пути сожжены два селения Рошни. Многие другие приведены
в покорность, и войска беспрепятственно чрез Алхан-Юрт возвратились
в крепость Грозную 28 числа. Войскам дано три дня для приуготовления
сухарей. Чеченская конница отпущена на праздник байрам. Она служила
с отличным усердием, заглаждая вину свою, когда 26 октября бежала
она, оставив наших казаков.
2-го числа мая войска, пройдя Хан-Кале, перешли чрез Аргун у селения
Беглекой. Очищена дорога через лес, отделяющий селение Шали, которая
прежде прорублена была генерал-майором Грековым. Селение сожжено
и сады вырублены. С 600 человек пехоты, четырьмя орудиями и 300
казаков пошёл я сделать обозрение Шалинских полей. Чеченцы засели
в одном месте, где надобно было проходить лесом. Нельзя было выгнать
их, не овладевши небольшою деревушкою. Генерал-майор Лаптев мгновенно
занял оную, но к ней прилежал частый очень лес; неприятель усилился,
мы должны были захватить довольно большое пространство и в местоположении
совершенно для нас невыгодном. Я сберегал казаков, но должен был
спешить часть оных, ибо чувствовал в пехоте недостаток; 4 орудия
артиллерии служили нам величайшим пособием, и мы прошли трудное
место. Огонь был жестокий, и неприятель имел дерзость броситься
в шашки на одну егерскую роту. Казаки поддержали оную и обратили
его с уроном. <…>
По окончании работы войска 17 числа мая перешли чрез реку Аргун.
Вода была уже высокая и переправа довольно затруднительная. Я поспешил,
дабы не остаться за рекою без провианта. Назавтра прибыли войска
к крепости Грозной. <…>
Таким образом кончилась экспедиция против чеченцев. Одни, живущие
по реке Мичику, остались непокорными, но они кроме воровства и разбоев
ничего более сделать не в состоянии; потух мятеж во всех прочих
местах, и все главнейшие селения приведены в послушание и представили
аманатов. Исчезло мнение, что леса могут служить твёрдою оградою;
напротив, движение войск в весеннее время было несравненно пагубнее
для чеченцев, ибо не смея показываться в открытых местах, оставили
они поля невозделанными, по той же причине скотоводство их оставалось
без корму. При вскрытии весны прятавшиеся в лесах семейства подверглись
чрезвычайным болезням и смертности, которые должен продолжать угрожающий
голод. Впредь всеобщий мятеж едва ли возможен, ибо всюду и скоро
могут проходить войска. Охранение семейств обратит каждого к собственной
защите, действия будут частные, соединять силы будет неудобно»
«Записки Алексея Петровича Ермолова во время управления
Грузией»
Секретное предписание командира
Отдельного Кавказского корпуса
генерала от инфантерии А.П.Ермолова
генерал-майору Н.И.Лаптеву, 1 мая 1826 г.
«Дав вашему превосходительству наставления относительно
владений Кумыкских, нужным нахожу обратить в особенности внимание
ваше на чеченцев.
До возникновения в прошлом году общего возмущения весьма мало оставалось
чеченских селений, которые не признавали бы власти нашей. Многие
порядочно повиновались, а некоторые начинали даже привыкать к послушанию.
Были между непокорными людьми производившие хищничества и разбои,
но таковые тайно прокрадывались на линию, большими же шайками не
могли они делать набегов, ибо намерение их не укрылось бы от тех,
кои нам повиновались, а они, опасаясь наказания, не участвовали
в злодействах и даже, сколько могли, воздерживали к тому наклонных.
Всеобщее возмущение всё переменило. Несколько мошенников, пользуясь
легковерием и чрезвычайным невежеством народа, вымыслили появление
лжепророка, под видом освобождения мусульман от угнетения неверных,
успели соединить всех и составить многочисленные толпы вооружённых,
коих действия вам известны.
Войсками нашими в прошедшую зиму и в последнее движение их в Чечне
многие из селений обращены к прежнему повиновению и дали аманатов,
но ещё многие <…> остались упорными, и все усилия мои отклонить
их от жизни мятежной остались безуспешными. Таковые должны быть
преследуемы оружием и непременно наказаны, дабы не могли поколебать
тех, кои снискали прощения покорностью. С завистью смотрят на них
мятежники, ибо они не только воспользовались пощадой, но даже их
собственность осталась неприкосновенной <…>. Зависть сия заставит
их употребить все ухищрения, дабы возмутить спокойствие, будут с
намерением превратно толкуемы распоряжения начальства, будут изобретаемы
разные вымыслы, дабы устрашить их и, наконец, дабы ввести их в подозрение
у начальства, будут рассеиваемы разные слухи о соучастии их в злодействах.
Со стороны вашего превосходительства, как начальника, для коего
новы ещё сии народы, нужны крайняя осмотрительность и терпение.
<…>
Между здешними народами не трудно начальнику приобрести доверенность
справедливостью и точным исполнением данного обещания. Строгим соблюдением
сего последнего нередко случалось мне привлекать людей, известных
злодеяниями, и многие из них не только переменили род жизни, но
сделались полезными. Каждый, полагающийся на великодушие начальства
и доверяющий лицо своё, должен пользоваться безопасностью. Принимайте
с кротостью являющегося к вам, выслушивайте его с терпением, несоглашающегося
на убеждения отпускайте свободным и без укоризны, преследуйте обманувших
раз, а изменивших наказывайте строго.
Сколько здешние народы ни закостенели в невежестве, сколько ни упорны
в наклонностях порочных, они имеют уважение к правосудию начальника:
не возбуждает в них ропота заслуженное наказание.
Никогда не требуйте того, что для них исполнить трудно или чего
они вовсе исполнить не могут, ибо за ослушанием должно следовать
наказание. Гораздо лучше, чтобы в таком случае могли они думать,
что вами или упущено или пренебрежено, нежели истолкуют они, что
вы средств не имели взыскать или наказать.
По развлечению войск не всегда можно дать чувствовать силу нашу
и потому не каждую вину изобличать нужно <...> Наблюдайте,
чтобы никто из подчинённых не позволял себе грубого обхождения с
ними, чтобы никто не порочил веры мусульман, паче же не насмехался
над ней.
<…> Надобно стараться сблизить чеченцев частым их обращением
с русскими. Начальнику войск на линии предпишу и об учреждении торгов
в кр. Грозной и для опыта учредить меновой двор. <…> по исправлении
необходимейших в крепости строений прикажите выстроить несколько
небольших лавок, которые в пользу роты женатых солдат отдавать внаём
желающим торговать мелочным товаром. Таковых отыщется немалое число
между армянами. Над сим надобен будет надзор, чтобы не делали они
обмана в мере и весе.
Дам я предписание о построении мечети, где богослужением могут отправлять
поочерёдно в торговые дни муллы из деревень, расположенных по левому
берегу Сунжи, более уже имеющих к нам привычки. Сим озаботится начальствующий
войсками на линии.
Нужно иметь большое попечение об аманатах, что доселе было крайне
пренебрежено. Содержание, определённое на них, достаточно, но они
жили в сырой и худой казарме, где занемогли и родственники их жаловались
на то. <…>
Я должен также обратить внимание вашего превосходительства на чеченцев,
живущих по левому берегу Сунжи. Они, состоя в большей от нас зависимости,
нежели прочие, пользуясь для хлебопашества лучшими и обширными землями,
по родству своему с прочими чеченцами имеют преступные с ними связи
<...>.
Буде достоверно узнаете, что родственники непокорных живут в селениях
на левом берегу Сунжи, извольте требовать изгнания их и понудить
их к тому силой, предварительно известив, что в случае укрывательства
будут захватываемы их семейства. Если кто с той стороны Сунжи пожелает
переселиться на нашу сторону, в том не отказывать, но стараться
переселять их в деревни, более покорные, и чтобы за поведение их
ответствовали жители оных. Позволение переселиться на левый берег
и позволение пользоваться хлебопашеством и сенокосом зависит от
военного начальства, ибо все земли вообще в его распоряжении и право
пользоваться ими приобретается покорностью. <…>
С чеченцами, на правом берегу Терека живущими, надобно поступать
снисходительнейшим образом, ибо неоднократно прежде и теперь в последнее
время служили они нам против своих единоверцев и родственников.
Большая часть управляющих ими князей к нам привержены».
«Июля 2 числа возвратился я в Тифлис после одиннадцати
месяцев отсутствия.
Генерал-майор князь Меншиков находился в Тавризе, а оттуда были
последние его депеши, в коих уведомлял, что по приглашению шаха
отправляется он в Султанию, что Аббас-мирзою был принят благосклонно.
<…>
Я располагался ехать для обозрения границы, как вдруг 19-го числа
получаю из Караклиса от артиллерии подполковника Флиге рапорт, что
сардарь Эриванский напал с большими силами на пост наш при урочище
Мирак и что в то же самое время истреблено селение Малая Караклиса,
лежащая неподалёку от укрепления Гумри, и отогнан казённый табун,
принадлежавший Тифлисскому пехотному полку, пасшийся на речке Гамзачиман
в 18 верстах от Большой Караклисы. О полковнике князе Севарсемидзеве,
командующем войсками на границе, который находился на Мирацком посту,
не было никакого известия, и подполковник оставался по нём старшим.
Из сего происшествия явно было нарушение мира прежде обдуманное,
но отнюдь не самовольный поступок сардаря Эриванского, как то поняло
министерство наше.
Итак, с сего времени начинается война с Персиею!»
«Записки Алексея Петровича Ермолова
во время управления Грузией»
Читать
следующую главу
|
