ГЛАВА 4

26.01.92 г.
Здравствуй любимая Светочка!
Сегодя мы принимали присягу. Праздник, стало быть, а мне не до веселья. Когда смотришь на ребят, к которым приехали родные, становится очень тоскливо, до боли в сердце... Я очень по вам по всем соскучился. Ведь нас соединяет только ниточка писем. Чем чаще они приходят, тем легче мне жить.
Ты знаешь, скажу тебе по правде (надеюсь, ты не обидишься, ты меня, думаю, поймешь?, перед армией я считая так, кто вешался или стрелялся, узнав, что девушка перестала его ждать, либо идиотами либо слабаками. Теперь я их понимаю. Теперь у меня ненависть и презрение к тем, кто не дождался их, и верю, что ты не такая. Ты меня дождешься...

29.01. 92 г.
... Прошу прощения за небольшой перерыв, но у меня совершенно нет времени, так как у нас началось вождение, и теперь мы после подъема без зарядки идем в столовую, а оттуда на танкодром. Возвращаемся к обеду, и после обеда – уборка территории. Так что снег – мои главный враг сегодня. Из-за него я не могу писать тебе.
Ты знаешь, Светочка про меня, похоже, все забыли. Кроме тебя... О Господи как мне тут надоело! Как мне охота домой, к вам всем... Ты знаешь, любовь моя, я вчера вынужден был уничтожить все письма. Как ни прискорбно, это было необходимо (мне было очень тяжело, поверь). Я хотел их сохранить на память. Я мог бы их отослать домой, но не было и нет денег, а когда получка будет – неизвестно...

5.02. 92 г.
... Прости меня за то плохое письмо, из-за которого ты ходила «как вяленая вобла». Больше писем таких не будет. Я думаю, что ты меня поймешь и простишь. Ты действительно ни в чем не виновата... Надеюсь, тебе удалось уговорить мою мамку. Только бы она согласилась приехать. Надеюсь, Бог будет с нами и вы приедете с Его помощью. И я увижу тебя и мамку. Как мне охота прижать тебя к себе, заглянуть тебе в глаза и поцеловать. Боже, когда же кончится эта армия! Когда же мы сможем спокойно гулять, жить и сыграть свадьбу!
Кстати мамка в письме задает вопрос: мол, не рано ли я стал об этом думать? Ведь я для нее наверняка еще ребенок, и она не может вообразить себе, что у меня может быть своя семья. Да и боится потерять меня, наверное. Я ее прекрасно понимаю, ведь я сам, правда, временно потерял тебя и ее. Ну да ничего, вернусь – все поставлю на свои места. Только бы побыстрее мне оказаться на пороге твоего дома...

7. 02. 92 г.
...Вот что я вспомнил. Весной или осенью наша «учебка» будет переводиться в Тамбов. Так что, даже если меня оставят сержантом, то все равно отсюда уеду. И все-таки я хотел бы остаться в «учебке», ведь так легче служба будет идти, так как в войсках, во-первых, новый коллектив, и, во-вторых «деды», «дембеля», житья давать не будут, а будут гонять (такова уж судьба первого года). Ты знаешь, какое любимое занятие в армии? Уборка территории! Нет бы лишний раз посадить нас на объект. Так нет, мы с лопатами снег убираем. Правда я реже гораздо других (тьфу тьфу тьфу, чтоб не смазать). Я ведь через день в наряды хожу.Не за провинности, не подумай плохого. Просто я и еще двое других знаем, что к чему…

8.02.92 г.
... Не прошло и десяти часов, как я опять пишу тебе. Я, наверное, не рассказал тебе, как я был на вождении? Значит так. Подхожу я к обьекту «сто двадцать три», а сам и знать не знаю, что к чему. Ну и сажусь в объект. Инструктор включает скорость и говорит: «Поддай газу и выжми сцепление». А я не знаю, где газ, а где сцепление. Ну и наугад нажал две крайние педали и угадал, то есть объект тронулся с места и поехал.
Ну, управлять-то просто: по бокам две рукоятки (ПМП), правая – вправо, левая соответственно, – влево. Ну, еду так, еду,, тут появляется поворот налево. Я спокойно тяну на себя левое ПМП , а объект едет прямо. Ну, у меня глаза потихоньку лезут на лоб, а объект едет прямо и, причем на дерево. Что делать? Я не знаю.
В общем, я умудрился врезаться в дерево и объект все-таки заглушил, иначе он эту сосну свернул бы в два счета, он ведь весит восемнадцать тонн и очень могучий.
А объект-то, оказывается, заводится только с «толкача»(аккумуляторы сели). Ну, пока ждали другой объект, инструктор сказал, что у него левое ПМП барахлит. Так что я оказался не виноват и второй круг проехал хорошо, без запинки так сказать.
Вот такая получилась история. Можешь от души посмеяться. Ну ничего, зато теперь знаю, что к чему. Только не знаю, как его заводить и как скорости переключать. Но это, наверное, со временем узнаю...

СОМНЕНИЯ

Что же ты наделал, Вовочка? Как же ты не подумал? И сердце тебе не подсказало... Я ведь не маленькая, не глупенькая, не дурочка. Сам же меня за подколки корил, а в письмах твоих сплошь эти намеки... Да-да, не отрицай, именно намеки! Если бы ты не сомневался, тогда бы не повторял в каждом письме, что веришь мне. Разве так верят?

Ну и что с того, что это не упреки? Заклинания твои хуже упреков звучат. Потому что меня не надо заклинать. Я и без того живу, как проклятая. Только письмами твоими и живу. Пробовала и с подружками гулять, и в кино ходить, – все напрасно, ничто мне не мило, всюду холодно, неуютно, одиноко. Только письма…

Если б ты знал, как одиноко мне после таких вот писем! Ведь если ты не чувствуешь, как больно мне читать эти строки, значит... значит... Ну вот и расплакалась, дуреха. Ничего, пока дома никого нет, можно и всплакнуть.

А вчера на физике разревелась, как первоклассница. И ведь слушала я ее, внимательно слушала. Сама не знаю как и почему, вдруг задумалась, забылась. А она заметила. Подняла меня, вопрос задала, а я в ответ:

– Тело в состоянии покоя...

И все. Больше не помню ничего и даже понятия не имею, о чем шла речь. Может, и сообразила бы что-нибудь, а она подначила:

– Все ясно. Душа и тело Шерстневой пребывает в состоянии абсолютного покоя. Тяжелый случай.

Все рассмеялись, конечно же, а мне и обидно стало, потому что какой уж тут покой, и
представилось вдруг, что сейчас, все так же добродушно посмеиваясь, она поставит мне двойку. Им и в голову не придет, что из-за этого...

Словом, заревела я только что не навзрыд. Так, что даже физичка всполошилась. И пощадила меня. А толку-то чуть.. В тот же день не она, так математик меня подловил. Ну что я могу поделать с собой? Сама, конечно же, виновата. Вот только в чем.

В том, что влюбилась в тебя, как дура последняя? В том, что места себе не нахожу после того, как ты про самоубийц такое написал?

Я же все, все, что могла, сделала, Даже маму, – а она поначалу и слушать ничего не хотела, – уговорила. . Папа, правда, не в курсе, но это уже не моя забота. Мне осталось только с мамой твоей – с Валентиной Сергеевной – сговориться. Я-то в любой день, – да что там! – в любой час готова все бросить и ехать к тебе. А она все никак не соберется, все откладывает, – то с работы ее не отпускали, то вдруг занеможилось ей, да и боится она этой дороги, хоть я и убеждаю, что ехать недалеко и можно без пересадки. Время идет, а она все не решится, а одну меня кто же отпустит?

Я, конечно же, я во всем виновата. Раз уж влюбилась, так и надо было дурочкой быть. Не так их и мало. То и дело от кого-нибудь слышишь: свадьбу сыграли – он в армию, она – в роддом; ему служить два года, ей учиться столько же, если молодую мамашу на второй год из-за неуспеваемости не оставят, Ну и что с того, если оставят? Мир от этого не перевернется. Разговоры, насмешки? Да грош им цена. Много ли радости в том, что за моей спиной никто не судачит? Впрочем, и это еще вопрос. Злые языки и без повода ославят, а тихоню-паиньку тем охотнее. Им и дела нет, что кроме поцелуев ничего между нами не было.

А могло бы быть. Ведь был же разговор... Странное дело, как это мы тогда, в ноябре (или все-таки в октябре?), очень спокойно, буднично, без тени смущения все обсуждали. И то, что необходимо расписаться, и то, что ребенка хорошо бы иметь. Если бы мама (не говоря уже о папе) ненароком услышала, в обморок упала бы, – настолько всерьез все это звучало.

Еще бы не всерьез. Ведь мы не о свадьбе речь вели и, уж конечно же, не о сексе. Справки – вот и все, что нам нужно было; пусть фиктивные, но свидетельства. Потому так легко и говорилось обо всем. И на словах очень складно все получалось.

– Под свидетельство о браке отсрочку не дадут, но отправят куда-нибудь поближе, может, даже рядом с Тверью. Тогда смогу, как Гарик, в увольнение к тебе приезжать. Вот только расписаться... Тебе же восемнадцати нет.

– Зато шестнадцать скоро исполнится.

– А какая разница?

– Ну как же. Паспорт получу. С паспортом проще.

– Все равно не распишут. Ты же школьница еще. Не дадут разрешения.

– А если дадут?

– У тебя есть знакомые?

– Нет. Справка о беременности – вот и все, что нужно.

– И еще согласие родителей. А у нас с тобой ни того, ни другого нет и не будет. И блатом мы обзавестись не успели.

– Справку, положим, можно и без блата получить.

– Ты это о чем? .. Нет, ты так больше не шути.

– Испугался? А говорил, что смелый.

– Это не смелостью называется, а подлостью.

– Что же туг подлого, если никто никого не обманывает?

– А родителей твоих? А бабушку? .. Ты смогла бы?

– Нет, не знаю.

– А я знаю. Они мне верят, понимаешь? Тебя вот доверили. Если я их обману, нам вместе не быть. Никогда. Да и ты не сможешь, я же знаю тебя.

Нет, Вовочка, нет. Ты не знаешь меня. Если бы знал, не терзался бы сомнениями и меня своими заверениями-заклинаниями не мучил. Я и сама себя тогда не знала. Сегодня, кажется, чего бы только ни сделала, лишь бы... Нет, Вовочка, и сегодня ничего я не сделаю. Так-то. Даже приехать к тебе наперекор родителям не решусь, а отпустить меня... Как написать тебе об этом? Рука не поднимается. И не написать нельзя. Ведь ты будешь ждать, будешь злиться на меня и, чего доброго...

Господи, если Ты есть, сделай что-нибудь! Сотвори самое маленькое, самое простенькое чудо! Ты слышишь меня, Господи? Я разговаривать с Тобой не умею и молитв не знаю, но я выучу, я обязательно выучу все молитвы, только Ты помоги нам. Хоть самую малость.

(Читать Главу 5)