Когда солнышко на небе встает, вся округа вздрагивает, некая величавость проступает на лике земли, некое тайное чувство ложится на сердце человека, поскольку жизнь превозмогла в темноте ночи смерть и каждое существо с новыми силами идет навстречу дню, который готовит ему много доброго, много злого. Прекрасно сердце человека в час восхода солнца, поскольку все чувства и ожидания находятся в братской гармонии, а человеку, который ничего не знает, так хорошо на сердце, так легко на душе, что обнял бы в немом восторге весь род людской, все сущее.

И все же когда человек пристальнее оглядится вокруг, он увидит, что тут и там находятся люди, которые ни с восходом, ни с закатом солнца не испытывают облегчения на сердце, что не вступает в их души тайное созвучие всех сил и могущества, не бывают они освежены тайным пособничеством ночи. А все потому, что душа страдает, чувствует и сама сопротивляется всякой помощи, что сама не позволяет себе помогать. Такие-то ночи скорее бередят раны сердца, чем лечат их. Рассвет еще болезненнее, чем наступление темноты, поскольку в сумерках много болезненных ощущений пролетает сквозь сердце, и каждое оставляет жало в том месте, которое наиболее чувствительно у человека. – Познал я такие ночи.

Вышло великолепное красное солнышко над Спишским замком и так осветило все окрестности, что выглядели они как девушка, которая не иначе как к венчанию нарядилась. Вышло, посмотрелось в окна замка как в зеркала, и нашло в одном из них юношу, который неотрывным взглядом смотрел на окружающий мир и, размышляя, казался погруженным в себя.

Это был Червень. С вечера, ночь напролет, вплоть до рассвета стоит он у окна, глаз не сомкнув, не отдохнув, даже не помышляя о сне, поскольку другое волнует его душу, иное занимает мысли. Солнышко его приветствует своими горячими лучами, а он этого не чувствует, только глаз отреагировал, только глаз, не вытерпев жара, закрылся, отчего юноша вздрогнул и тут только заметил, что наступило утро.

Словно от сна пробудившись, осмотрелся вокруг, задумался и сел к столу, где лежали разбросанные бумаги. Принялся что-то писать, приводить в порядок, но дело не клеилось.

Оперся головой на ладони и так сидел.

Раздался стук в дверь, другой, и только на третий раз он отозвался. Двери отворились, и в комнату вошел пан Мраз, уже полностью одетый, прямо сейчас готовый предстать перед самим господином палатином.

"Доброе утро! Как спалось?"

Червень произнес: "Доброе утро!",- а в ответ на вопрос только головой покачал.

"Ну, должно быть тоже хорошо спали, как я, поскольку так же рано встали. Мне в этом дьявольском гнезде ничто не по вкусу. - Пришел к вам посоветоваться и спросить, что мы должны делать. Палатин нам тут хочет своими обедами уста, а своей приветливостью глаза залепить, чтобы мы не видели, что он делает, чтобы мы как можно скорее с ним поладили".

"Это мы должны обсудить все вместе, потому подождем, когда другие встанут".

"Да, для них самая первая их работа - это сон", - сказал и пошел в соседние покои, где отдыхали два других посла. Червень остался один. Вернулся к столу и стал приводить в порядок бумаги, ибо когда еще удастся уделить этому внимание, а как глава посольства он должен был все содержать в порядке. Во время вчерашнего внезапного переезда в замок многое туда-сюда завалилось, возник беспорядок.

Немного времени спустя пришли и Штявинский, и Бодицкий с Мразом, которые приветствовали Червеня. Тот сказал с улыбкой: "Ну, с удовольствием поспали бы еще? Видите, какой он", - указал на Мраза, - "немилосердный, раз уж сам не может спать, так и другим не даст сны досмотреть".

"Ну, пан брат, только не выскочите из кожи", - произнес Бодицкий.
"Что нам пустые разговоры", - ответил Мраз. - "Оставьте в покое. Я думаю, как нам скорее попасть к палатину и приступить к нему с вопросами. Зачем напрасно тратить время, если знаем, что оно нам дорого, что князь должен как можно скорее узнать, как обстоят дела".

"Но и то надо учитывать, что нельзя от нас требовать невозможного, а кроме того выбрались мы в воскресенье. Пан палатин сказал, что сегодня не сможет нас выслушать", - говорил пан Червень, на что Мраз возразил:

"Как угодно, а мне здесь все одно что в пекле, поскольку мне эта приветливость палатина душу жжет; достаточно жестко хотел с ним вчера обойтись, однако он меня так красиво обошел, что я и не понял, словно мы бог знает где были. Я тут не могу оставаться".

Штявинский улыбнулся, бросил взгляд на Червеня и сказал, кивнув его сторону: "А Червеню, несомненно, еще не хочется".

Тот на него посмотрел и спросил, почему он так говорит.

"Да бросьте вы, словно все мы вчера не видели. Сдается мне, вы всю ночь не спали.

Это задело Червеня, который, потупив взор, ничего не ответил. А Штявинский продолжал: "Заполы это тоже заметил, потому и задерживает нас. Братец, не было бы беды. Потому и хочу поскорее отсюда", - Штявинский говорил это Червеню, который лищь улыбался и не смел поднять глаз, ибо хотя и чувствовал, и догадывался, но не знал, что за перемена произошла в его сердце. Он понял намек и даже испугался, поскольку всю ночь не сомкнув глаз, думал, сам не зная о чем, слово "она" витало над его душой, но кто эта "она" - ему не приходило в голову. Теперь же все прояснилось, он понял, о ком были его мысли, и почему сон не укутал его своим покрывалом.

Испугался сам за себя.

Штявинский так язвительно на него посмотрел, что Мраз сказал напоследок: "Оставьте. Я думаю, что или завидуете ему, или хотите, чтобы и вас кто-нибудь так же наказал. - Чему тут завидовать? Будь на ее месте даже королевой внеземной красоты, она - дочь Заполы, и значит - всему конец. Ну, пан брат", - обратился он к Червеню: - "восстановите же порядок и скажите, с чего нам следует начать".

"Я думаю, что сегодня нам следует успокоиться, а завтра должны добиться от палантина решения".

"Коли так, хорошо", - ответил Мраз, - "но я не желаю, чтобы и завтра нечто подобное повторилось, иначе сбегу отсюда и весь Липтов против вас взбунтую".

"Все равно", - со смехом проговорил Штявинский, - "взбунтуйся хоть целый свет, он на это внимания не обратит, вот если черные очи сверкнут, так это его скорее заденет". Червень, кажется, рассердился и ответил: "Возможно, с тобой так оно и происходит, но я докажу тебе, что человек не должен бояться ни бури, ни черных очей".

"Правильно говорите", - поддержал Бодицкий, - "ибо тот, кто боится, уже проиграл битву".

"Вы говорите по-военному", - отозвался Штявинский, - "Однако между войной и черными очами большая разница, поскольку в последнем случае победа возможна лишь там, где обе стороны проиграли. Разве ты возражал бы, чтобы и она проиграла?" - сказал Червеню и вышел вслед за другими.

Он остался один. Слова приятеля, одно за другим, вспоминались ему, и он радовался, что услышал их, но и огорчался, что их услышали другие. Однако сейчас уже иначе чувствовал себя, иначе думал. До этого было какое-то неосознанное, темное, глубокое ощущение, которое тяготило его сердце, было причиной его беспокойства. Как это обычно случается, мы часто делаем, думаем и чувствуем то, чего сами еще не осознали, что для нас лишь со временем станет очевидным, когда нам это другие укажут, либо назовут причину, чтобы мы присмотрелись и увидели.

Однако недолго он пробыл в одиночестве, поскольку вошел пан Вербочи, и как раньше, так и сейчас очень приветливо поздоровался.

"Очень удачно зашли, я и сам хотел переговорить с вами, поскольку знаю, что вы нам скорее других поможете".

"Весьма признателен", - сказал Вербочи, - "все, что в моих силах; но многого не стоит ожидать", - добавил с улыбкой, - "поскольку и я здесь всего лишь гость".

"Это не сложный вопрос", - и давай его спрашивать, как бы им побыстрее договориться о встрече и переговорах с палатином. Вербочи пообещал и удивлялся, куда господа так торопятся, почему они беспокоятся? Червень отвечал обычными словами, которые вынужденно говорят тогда, когда достаточной причины либо нет, либо говорить о ней нежелательно.

"И в первую очередь вам удивляюсь", - сказал Вербочи. - "Вам, которого так по-доброму у палатина принимают. Не знаю, что вас так домой гонит?"

"Знаете, мы послы моего брата, и как нам указано, так и должны поступать".

"Но день или два - это пустяк. И, кроме того, неизвестно, кто для вас важнее, брат, который для вас ничего не делает, или господин палатин, который вас любит как собственного сына. Да, если бы вы знали, как господин палатин о вас говорил, когда зашла речь о вашем брате, уж и не знаю, что бы вы об этом сказали".

Червеню все это показалось удивительным, но он не хотел ничего отвечать и промолчал. Вербочи подождал ответа, но, не дождавшись, продолжил: "А жалко, что Корвиновцы и Заполовцы так косо поглядывают друг на друга; и видит Бог, не Заполы тому виной. Он же ничего против того не имел, чтобы липтовский князь был обвенчан с его дочерью, и поскольку собственное дитя готов был отдать ему в жены, никак не может его ненавидеть".

"Я с паном Заполы знаком только с чужих слов, а так приятно было бы поскорее познакомиться с ним лично".

"Вы этого желаете? Это доставило бы палатину удовльствие".

"Я имею в виду, чтобы мы могли бы представить наши дела".

"Вот как? Это хорошо. Имейте терпение, и все ваши ожидания сбудутся".

С тем и ушел. "Что это были за слова? Заполы любит его как сына. - Почему? Зачем? - Не сам ли Заполы так Вербочи настроил? - Чтобы следовал за Заполы? - Да, судные дела - трудная загадка. Что говорил Штявинский? Разве не факт, что палатин о нем красноречиво сказал то, что его друзьям не понравилось. Разве он это не с умыслом сделал? - Нет, он не был, да и не может быть таким мелочным и низким. Свет может как угодно подумать, но от вердикта, который он нам вынесет, зависит наша вера в справедливость".

Вербочи вернулся. "Да вы удачливы, как вижу", - сказал Червеню, - "Ну просто любому вашему желанию, едва оно только в душе зародилось, уже находится удовлетворение. Представьте себе, дела, которые господин палатин сегодня должен был решать в Спишской столице, отложены, поскольку господа комитатские и депутаты, которые должны были явиться, так заняты, что просят господина палатина обождать. И поэтому, как вам того хотелось, можете представить его милости ваши дела".

Червень был ко всему готов, поблагодарил Вербочи, позвал Мраза и пошел к палатину. Вербочи, едва оставшись один, направился к Штявинскому, который не хотел отказаться от такого важного для него визита. Долго уговаривали Бодицкого, чтобы оставался дома, поскольку вчера господин палатин для облегчения обсуждения попросил, чтобы лишь двое излагали претензии липтовского князя; но пан Бодицкий сказал, что он такой же посол, как и другие, и потому тоже идет со своими полномочиями к палатину.

За зеленым столом в красном кресле в красивом черном аксамитовом кабинете сидел господин палатин, и хотя одет был обыденно, все же по внешнему виду его сразу угадаешь, что это не обычный человек, что сила и власть пребывают в его руках.

Все три посла вошли. Палатин слегка поклонился и просил садиться, говоря при этом: "Прошу вас, излагайте свободно, без бумаг, потом мне их оставите. И последнее, скажите, являются ли официальными те дела, которые вам господин князь поручил передать, или в большей степени они лично меня касаются? Если официальные, я должен позвать писаря".

"Не нужен тут никто", - кратко ответил Мраз.

Червень начал говорить: "Пан князь просит вашу милость, чтобы в следующих пунктах изволили восстановить справедливость. Во-первых, чтобы господам Шовдовцам, из Липтовской столицы, Швонавы назад вернули".

"Отвечу вам", - сказал Заполы, - "что это совершенно невозможно, поскольку по свидетельствам и документам Швонявы являются не уроком Шовдовцев, а собственностью Спитшской капитулы, и если отобраны у Липтова, то сделано это на основе права".

"Если бы мы видели эти свидетельства", - ответил Червень, - "то могли бы это принять как истину; однако сколько лет ведется процесс, тех свидетельств никто не видел".

"Уж во всяком случае, господа, их видел я, а мне, надеюсь, вы верите?"

"Как когда", - ответил Мраз.

Палатин прикусил губу и сказал, чтобы продолжали далее.

Червень начал:

"Во-вторых. В Жибритове владетельные господа у своих подданных без каких-либо причин отняли все имущество и выгнали их прочь, когда они возбудили дело, господин палатин принял сторону земанов, хотя правда на их стороне. Липтовский князь просит его милость господина палатина еще раз рассмотреть это дело и Жибриковским крестьянам учинить удовлетворение".

Палатин улыбнулся и сказал: "Господа, я не вижу, что тут могло бы заинтересовать князя. Что касается крестьянских земель, вы знаете, что я служу землевладельцам, поэтому, когда господин отбирает землю, он берет лишь свою собственность".

"Хорошо, хорошо, господин палатин", - заговорил Мраз, - "но тут иначе обстоит дело. Крестьяне платят свои налоги и выплаты, землевладельцы их присваивают, а потом, когда столица спрашивает налоги, тут уж пан обирает своего крестьянина до нитки и гонит прочь, а господин палатин берет его сторону. Вот именно это и заинтересовало господина князя. Да, иначе было дело при Матиаше! Не было такого, чтобы крестьянин не мог найти правды".

"Хм, я не ответчик за то, что при Матиаше было иначе, я его не убивал", - с особой язвительностью изрек Заполы. - "А что касается этого дела, то иначе я поступить не мог, поскольку господин имеет право на земли своего подданного, и дело следует рассматривать господской столице, а не мне".

"Но нет права его обманывать. Речь не идет о том, когда крестьянин не выполняет своих повинностей, пусть делает с ним, что хочет, но когда все повинности исполнены, пусть же оставит его в покое. Да, господин палатин", - говорил далее Мраз, - "если мы думаем, что имеем на что-то право, то не должны смотреть сквозь пальцы на права другого, а именно так и происходит с тех пор, как умер Матиаш; да, нет уже справедливости".

"Пан Марз", - высокомерно произнес палатин, - "придержите язык за зубами, поскольку не могу на ваши грубости ответить тем же; но тем, кто касается моей особы, я знаю способ закрыть уста".

"Да, знаете, знаете, высокомерный палатин, знаете. И правде уста затыкаете, и князю липтовскому с радостью уста заткнули бы; и королю с удовольствием заткнули бы уста, и только тем дозволили бы говорить, кто вместе с вами квакает. Да, вспомните Шекели? Вспомните Черный полк? Хорошо, хорошо, мы уйдем от вас прочь, чтобы и нам уста не заткнули; но будем говорить, кричать будем, до чего палатины Венгрии дошли, словно с неприятелем обращаются с венгерской землей, против Корвинов по всяким мелочным причинам ради собственной выгоды втайне работают. И будем кричать, кричать, пока у пана палатина не загудит в ушах!" - и с этим вышел вон.

Пан Бодицкий вышел следом за ним. С какой целью? То ли так же думал, как Мраз, то ли хотел его успокоить? Того не ведаем.

Палатин стоял, словно громом сраженный, разгневался не на содержание речей Мраза, а на то, что кто-то отважился с ним так разговаривать; впервые в жизни его уши услышали такие слова. Он краснел и бледнел, глаза его кровью налились, и подбородок задрожал. Он встал и посмотрел на Червеня, обдав его каким-то необычным взглядом, в котором и пренебрежение, и ненависть, и злость, и какие-то тайные надежды перемешались. Червень тоже встал и сказал:

"Простите, ваша милость, простите, что так произошло; припишите это в большей степени личности пана Мраза, а не нам или Липтову, или моему брату".

"Вашему брату? - Разумеется, это его наука, из его школы вышел Мраз, либо его Панкрац воспитал. Во всяком случае, Мраз эти слова не на улице нашел. Однако тут говорит Заполы, и он не потерпит оскорбления ни от кого под солнцем, и покажет Корвину, что значит касаться его имени!"

"Но, Бога ради, пан палатин, не приписывайте этого Корвину!"

"Ему, ему! Но не тебе, поскольку тебе еще нечего Заполы в глаза бросить, а у Заполы, хоть ты и происходишь из Корвинов, есть надежда на тебя; но твоего брата, где только будет возможность, настигну и низвергну в пропасть, поскольку опозорил Заполы.

"Нет, не так, пан палатин, он против вас ничего не имеет, только просит, чтобы дали справедливые ответы на его вопросы".

"Я ему ответ? Хотел дать, но сейчас укажу, что я палатин! Ничего ему не отвечу, пусть все остается так, как есть. - А вы, господа, оставайтесь здесь, у меня, и увидим, что удастся сделать; возможно, что вы, отцом и братом обездоленный, сядете на княжеский трон, на котором сидит ваш брат; поскольку Заполы могущественный, и Заполы это вам обещает".

"Простите, я даров не принимаю, особенно когда это может стоить мне убеждений, моей свободы и моей чести".

"Значит, и вы боретесь против Заполы, и вы набрались корвиновского духа? Правда, и вы Корвин, и как день с ночью не могут сойтись, поскольку пожирают друг друга, так и Заполы с Корвином сойтись не могут".

"Я, поверьте мне, ни с вами как с личностью, ни с моим братом, поскольку знаю, что друг друга ненавидите, что оба и на словах и в делах преследуете разные цели; но поскольку мой брат желает уберечь страну от гибели, я должен быть с ним; поскольку вы своеволию в стране способствуете, неизвестно почему принимаете сторону людей бесчестных, я против вас!"

"Против меня, слабый господинчик? И что от этого получишь? - Ну иди к своему Корвину и скажи ему, что Заполы отказывает, пока хоть капля крови в его жилах течет, он не забудет слова Мраза, и что не успокоиться, пока его собственных людей на свою сторону не перетащит, так что когда он будет лучшего друга к груди прижимать, в это самое время он будет пить из сердца кровь и относить ее к Заполы; что Заполы узнает о его мыслях еще раньше, чем они его собственную душу пронзят, что собственная тень будет предавать его Заполы. - Так Заполы отомстит за одно единственное оскорбление!"

Палатин с такой страстью договаривал эти слова, какой Червень еще не видел в жизни. Но что с ним поделаешь? Страсть - это поток, против которого невозможно возвести плотину, поскольку она и плотину, и людей, и горы, и долы с собой увлечет, и уничтожит в стремительном беге. Червень оставил комнату и ушел собираться в дорогу.

Заполы остался один. Только сейчас он осознал, что натворил, только сейчас ему увиделось перед зеркалом своей души все, что может произойти из-за его возбуждения; ибо все, о чем думал, какие планы строил, что таил от других, все это открыл и, Бог знает, чем это обернется. Ведь страсть обычно сама себя разоблачает, и никогда не случалось, чтобы себя покрывала.

Вот и хмурил брови тот господин палатин, прохаживаясь быстрым, порывистым шагом по комнате. Внезапно остановился и произенес: "Ну и хорошо, пусть узнает то, о чем давно уже догадывался, пусть узнает весь свет о том, чего я хочу и как хочу, Заполы достаточно силен, чтобы добиться своей цели без всякого притворства".

Едва это договорил, в комнату с веселым лицом вошел Вербочи. Замер, пораженный переменой в выражении лица палатина, и только на вопрос: "Что нового?" - ответил: "Все хорошо, говорил со Штявинским, это человек, которого можно полностью склонить на нашу сторону, стоит только обойдись с ним поласковей".

"Сейчас? По-ласковей? - Ну, хорошо, ублажим, поскольку мне нужны такие люди. Если позволит себя склонить и предаст своего господина, отлично, будем водить его на золотой цепочке, покуда за подлость не швырнем его в пропасть, в которую он завел своего господина; будем держать приманку у него перед глазами, и до тех пор не позволим ее съесть, покуда сам себья не ввергнет в морские глубины, в земные пропасти - да там и не сгинет".

"Эй, братец, не думаю, что надо так поступать с людьми, которые протягивают нам руку помощи!"

Однако Заполы поморщился и сказал: "Действительно, мне нужны такие люди, но прежде они станут предателями; а чтобы и со мной так не поступили, как со своими предыдущими господами, мы не позволим им пользоваться нашей приязнью".

"Только не спеши, мы еще ничего не добились. Я говорю, что его можно склонить на нашу сторону, поскольку сам слышал, как он говорил, что не понимает, как свет может так тебя оскорблять, что он тебя совсем не таким увидел, каким представляли; вот и все".

"Тогда приведи его!"

Вербочи вышел и немного погодя пришел со Штявинским, который был совсем изменившимся, испуганным. "Что случилось?" - спрашивал. - "Наши люди все собираются, готовятся домой, и как-то зло озираются".

"Пусть озираются", - говорит Заполы. - "Я хотел бы обменяться с вами парой слов, поскольку знаю, что и вы уедете. Как я вам уже говорил, я был приятелем вашего отца, в память об этом хотел бы и для вас кое-что сделать. Нам потребуется каштелян в Зомбергский замок, был бы рад предложить вам это место, как сыну моегоприятеля; вы бы его приняли?"

Штявинский и сам не знает, что ему делать, не понимает, как и откуда такое счастье привалило ему, бедному земану, и кажется ему несбыточным то, что предлагает господин палатин. Но вспоминает он о том, что стоит у него на пути к такому хорошему месту, и спрашивает: "А разве с Червенем о Замборге, который пан князь просит отдать, поладили?"

"Он еще спрашивает", - язвительно засмеялся палатин. - "Поймите, ничего из этого не получится, поскольку у Корвина нет прав на Замбор, Замбор всегда принадлежал палатину страны, и поэтому только палатин имеет на него права. Для меня ничего не значит, присудил ему кто-то или нет; и достаточно об этом, мне следовало бы проклинать мое положение, ибо если бы позволил тем щедрым господам хозяйничать так, как это делали, когда Корвина наделили столькими поместями, уже не сегодня - завтра королю пришлось бы идти побираться, а палатин должен был бы как слепого водить его от дома к дому".

"Но это другое", - проговорил Штявинский, - "Это Владислав в Левоче несправедливо рассудил, и Корвину не за что на вас обижаться".

"Это он лишь для того делает, чтобы людские сердца от меня отвратить, а все из-за того, что сам довел страну до того, что Владислава, а не его првозгласили королем".

"Пан князь все, что делает против вас, делает для усиления своей власти, и потому, что все в стране делается плохо".

"Верьте только этому. Часто человек под знаменами святых идей бьется за свое личное. - Корвин вам кивает на своего отца, гворит, что сейчас в стране плохо, поскольку страна слаба, палатин несправедлив, но только гляньте, что вы, венгерские земаны, сами за несколько лет до этого говорили; тогда увидите, что я ничего другого не делаю, лишь то, чего и вы требовали. Матиаш у вас отнимал свободу, распоряжался вами, как крестьянами, делал в стране, что хотел, вы на это косо смотрели, поскольку вам это не нравилось; а сейчас, когда защищаем ваши земанские права, обращаемся с вами, как с земанами, и на том стоим, чтобы Владислав судил на основе права, вы говорите, что в стране все плохо. Скажите мне, кто вам угодит? - Ну да оставим это. Действительно, примете каштелянство в Замборе"?

"Я, ваша милость, могу только благодарить".

"Ну а охранять земанские права?"

"Желаю. Желаю".

"Хорошо, тогда отойдите от Корвина, который бьется против вас".
"Если Корвин такой, как вы говорите, могу его бросить с чистой совестью".

"Не верите тому, что говорим?"

"Верю, верю", - ответил тихо дрожащим голосом Штявинский, словно стыдился, что ради личной выгоды бросил человека, которому до сих пор верил. - Чудно сердце человека, в мечтах обещает все, хочет служить добру, а придет время держать слово, ради выгод, комфорта, возвышения, собственности оставляет предмет своего воодушевления. Увы, воодушевление, хотя и сильное, хотя и связано с каким-либо святым делом, не сохранится и не удержится там, где ему что-нибудь реальное предлагают; увы, непрочно превосходство души, не может она противостоять всем, кто хочет уничтожить их помыслы. Лишь великие души не смотрят на выгоду и следуют за своими убеждениями.

"Хорошо, пан", - говорит Заполы, - "исполняйте свою службу в Липтове и в Будине, потом пойдете в Замбор; но с этого дня считаем вас своим союзником, и даже плату будете получать. Узнайте тайны князя и познакомьте меня с ними. Особенно старайтесь рассорить с ним Червеня".