Пан князь остановился в Шовдове и намерен здесь переночевать. В доме пана Самуэля, который горд столь высоким визитом, он окружен сторонниками. Панкрац сегодня не очень-то разговорчив. Покров забот и печали окутал его душу. Корвин запретил даже упоминать о Червене или сегодняшнем происшествии на охоте. Это лишало Панкраца возможности прояснить ситуацию, которая возникла буквально на пустом месте, но не была пустяшной. Зашла речь о выступлении. Пан князь сказал, что отправил своих людей вперед, а с отсальными двинется через день, чтобы дать возможность такому количеству людей собраться и подготовиться. С улыбкой обращаясь к «дилехтору» шовдовцев как к хозяину, он сказал: «Ваш славный род известен мне верным сердцем и надежным плечом, и потому моими проводниками будут паны братья из Шовдова!»

Самуэль поклонился и поблагодарил за честь, которую князь оказал его роду.

Панкрац вскочил со своего места, холодный пот сверкал на его лбу. Он встал перед князем, нахмурил брови и, не желая скрывать свой гнев за сладким выражением лица, а гневные мысли одевать в красивые слова, произнес:

«Пан князь, не смейте этого делать!»

Все присутствующие этому удивились.

Князь хранил спокойствие, важность, поскольку не привык колебаться после того, как принял решение, и потому вполне буднично произнес:

«Но почему, пан Панкрац?»

«Потому», – ответил тот, – «что вы не дойдете до Спиша и будете каяться».

«Но почему?»

«Шовдовцы подкуплены!»

Все присутствующие замерли, не зная, верить ли человеку, который никогда не притворялся и никогда не говорил неправды, или же следует приписать эти слова его излишнему усердию; Шовда Самуэль нахмурился, глянул удивленно на Панкраца и хотел высказаться в защиту своего рода, поскольку все, что касалось шовдовцев, в первую очередь касалось и его как «дилехтора». Однако князь приказал сохранять тишину, и он молчал, однако молнии в глазах выдавали его гнев и горечь. Корвин тем временем тихо спросил: «И откуда вам это известно, пан Панкрац?»

«От того», – последовал ответ, – «чье имя вы спокойно слышать не можете!»

«Вот оно что?» – грустно промолвил князь. – «Теперь мы знаем, от кого это исходит, и все же говорим вам, друг мой, что если хотите быть чем-нибудь полезным Корвину, вместо того, чтобы подавать пример непослушания в военной экспедиции, точно следуйте пркиазам предводителя и не говорите о предметах, о которых тот запретил даже упоминать».

«Что ж, пан князь», – взволнованно произнес Панкрац. – «Тогда ваш отец, очевидно, был обыкновенным человеком, а не военачальником, коль скоро он даже в кровавых битвах прислушивался к советам своих друзей; и, Богом клянусь, это не раз его выручало».

Князь принял вид решительного военачальника, не подвластного ни приступам чрезмерной заботливости сторонников, ни страху перед неприятелем. Он посмотрел на Панкраца дружественным, но непреклонным взглядом, которым дал ясно понять, что князя нельзя смутить упоминаниями о его отце.

Однако Панкрац, которому в иных обстоятельствах неприязненного взгляда был достаточно для того, чтобы он остановился или сбился с намеченной цели, сегодня, видя что князь к его словам абсолютно равнодушен, не отступил от своего, остался стоять рядом и все с той же заботливостью продолжал:

«Послушайте, ваша милость, пан князь! Панкрац не отойдет от вас ни на шаг, несмотря на то, что вы упрямо затыкаете уши, он словно змея обовьется вокруг вас и будет даже новью следить за вашими людьми, которым вы верите, на которых вы полагаетесь, ибо так пожелал тот, кто дорог Панкрацу, как зеница ока, чье имя вы не желаете слышать, тот, кто сумел сломить несгибаемую душу старого Панкраца, одолеть его упрямство, сделать его ребенком, который не отстраняется от вас даже тогда, когда вы им пренебрегаете, и этот человек – ваш брат Ян Червень!»

Присутствующие посмотрели друг на друга, ожидая решительной отповеди князя в ответ на выпад Пакнраца; но князь, как ни в чем не бывало, поднялся и сказал: «Господа, уже время, трогаемся! С Богом, пан директор!» И, подав руку старому Самуэлю, он ушел.

Перед домом директора стояли в строю шовдовские паны. Триста бойцов, частью конных, частью пеших, предстало перед глазами князя и его спутников. Мужчина опирается о плечо мужчины, конь стоит возле коня, стена да и только; шовдовцы стоят красиво, ровно, по-военному, и именно поэтому не бросается в глаза их различная одежда, их разноцветные наряды, разнообразие их оружия и экипировки.У князя глаза засверкали, когда он увидел это скопище мускулистых, отважных мужчин. Однако шовдовцы не прокричали, как это обычно делают инсургенты при виде своего вождя, приветствия Корвину, глаза их сверкнули, а незначительный наклон головы свидетельствовал, что хотели они посмотреть друг на друга и сообщить соседу свое мнение.

Князю тишина понравилась, он принял ее за воинскую выучку. Панкрац ехал на коне в свите князя, и взгляд его омрачился при виде многочисленности и молчаливости шовдовцев. Он глубоко вздыхал и обводил ястребиным взглядом ряды отряда, всюду замечая насупленные лица. Пан князь вытянул саблю и кивнул предводителю шовдовцев Симко Кокрхаю. Тот словно шальной носился на коне, важно восседал на нем, словно подчеркивая свою важность и значительность, отдавал приказы, демонстрируя навыки своих подчиненных во всяческих воинских упражнениях; однако когда приближался к князю, неизменно спокойному, обращался к нему и давал краткие ответы, щеки его багровели словно ядра, и только когда взгляд его падал на Пакнраца, вырывался из него огонь ненависти отчаянной решимости. Пан князь приказывает трубить выступление, еще раз подает руку старому директору, дрожащему и благословляющему экспедицию князя, кланяется старикам, женщинам и детям, собравшимся дать родственникам последнее благословение.

Так выглядело войско Корвина. Шовдовцы составляли сейчас его экскорт, поскольку прибывший из Липтова отряд выступили днем ранее. Второй отряд шел на Ораву, а третий – через Тренчин в Силезию. Все три отряда должны были соединиться в Польше, поскольку турки хозяйничали на Буковине и в пограничных областях Польши.

Корвин перешел границу Липтова, и взгляду его открылась Спишская ст?лица, урожайная, плодородная, а спишские местечки, ныне относящиеся к Польше, белели среди гор и равнин словно сугробы над освободившимися от снега полями. Там Велка, там Собота, там Стража, а там Попрад.

Взгляды Корвина и его дружины величественно скользит по этим красивым местам и по вершинам Татр, расставленным над этими долинами словно стражники. Старый Панкрац молча смотрит на Корвина, его не трогают ни величавость карпатских гор, ни великолепие пейзажа, он присматривается к проводникам князя, к воинам их сопровождающим, и то и дело на глаза ему попадаются шовдовцы, которыми окружен князь, их темные, устремленные на него косые взгляды, с гордым пренебрежением он отворачивается от них, но не спускает с них глаз и замечает каждое их движение. И действительно, он кое-что заметил. Шовда Шимко, начальствующий над шовдовцами, забывая о том, что Панкрац с ним рядом, раз за разом устремляет взгляд свой на Попрад.

Старый Панкрац поднимается на стременах и следует за взглядом Кокрхая.

Он видит, как от Попрада приближается толпа людей, следующих прямо навстречу корвиновцам, в то время как вторая толпа продвигается к Велкей. Глаза у Панкраца хоть и старые, но быстрые, а взгляд их сегодня настолько остер, что видит он гораздо лучше молодого человека с глазами по-юношески острыми.

Заметив это новое явление, он смотрит на сопровождающих князя, и видит лица, омраченные заботой и каким-то замешательством. Сердце почтенного старца заколотилось, а брови нахмурились, словно увидел он перед собой воплощение злой воли.

Он устремился к князю и говорит: «Пан князь, пан князь, гляньте на Попрад, что это там за народ? Разве вы ожидаете оттуда подкрепление?»

Князь привстал в стременах и посмотрел в ту сторону, на которую было обращено внимание: «Это, наверное, польские войска, которые должны к нам присоединиться!» – сказал он.

«Пан князь, пан князь, но у поляков здесь нет другого войска, кроме спишских горожан, а у тех нет коней, они не отправляются в походы на конях, и не пересекают границы!»

«В таком случае, кто же этот приближающийся друг?» – спросил князь.

«Заполы! Заполы!»

«Кто вам это сказал?»

«Хм, не имею права открыть вам это. – Да, Заполы,.. да Корвин…», – ворчал в седые усы Панкрац, в то время как князь нахмурился и отвернулся. У старого Панкраца кровь закипала в жилах при одной только мысли сыграть для Заполы плясовую, а грудь его теснилась от того, что он вынужден молчать как рыба перед «неразумным мальчишкой», как мысленно называл он Корвина.

Корвин осмотрелся, и его лицо исполнилось гордости, поскольку он был убежден в своей силе, и верил, что горстка приближающихся, даже если это был сам Заполы, его не одолеет. И потому он обратился к Панкрацу:

«И вы знали, что Заполы нас встретит?»

«Хотел предупредить вас, но вы не позволили, пан князь; а теперь посмотрите, кто возле вас, и в чьих мы руках. Выслушайте, пан князь! Червень пришел в Шовдово, чтобы рассказать мне о том, что Заполы собрал возле себя земанство из Спиша, Чемера и других столиц, чтобы они находились в готовности; Червеня не впустили в дом директора, где перед тем вспыхнуло волнение между шовдовцами, направленное против вас, которое старый Самуэль пресек, он был вынужден искать ночлега, но все Шовдово собралось там, где эти негодяи пили и выкрикивали здравицы в честь Заполы. Между прочими, узнал он и людей Заполы, и, оставаясь незамеченным, расслышал тайные разговоры заполовских посланцев с Кокрхаем. Ну а потом, как я уже вам говорил, всем, что для меня свято, заклинал, чтобы я от вас ни на шаг не отходил, что я и обещал ему в память о вашем отце, вот почему старый Панкрац и по сию пору возле вас».

На этот раз Корвин выслушал поспешно произнесенные слова старца, ничего не ответил ему, но по всему видать, что не по нраву ему пришлось упоминание о брате, и особенно то, что даже находясь вдалеке, он проявляет заботу о нем; вот почему при последних словах Панкраца он обернулся и произнес: «Симко Шовда!»

Кокрхай подошел и поклонился.

«Пан Шовда, стройться!»

Кокрхай крикнул своим: «Равняйсь, смирно!»

Корвин подозвал его к себе и говорит: «А знаете ли, пан Шовда, что это за люди к нам приближаются?»

Кокрхай опустил голову и гвоорит: «Знаю».

«И ручаетесь за своих людей?»

«Ручаюсь, при одном условии!» – ответил Кокрхай.

«И это условие?» – спросил князь, которому слова Панкраца тотчас припомнились.

«Уберите Панкраца из вашего эскорта».

Однако на разговоры не было времени. Корвин не знал, что за споры могли быть между его старым сторонником и его провожатыми, а разбираться не было времени, и только откровенно презрительный взгляд, адресованный Панкрацу, свидетельствовал, что предыдущее недоверие князя сменилось гневом.

Тем временем приблизились идущие от Попрада воины; белый флаг развевается на ветру. Эскорт Корвина построился в шеренги и замер.

Так встали друг против друга две враждующие стороны, заполовцы и корвиновцы, однако встретились они без всякой страсти, без каких-либо проявлений горячей ненависти, так что тот, кто пару месцев и даже пару недель назад видел этих людей беседующими, сейчас не узнал бы их. Обе стороны смутно ощущали, что наступила решающая минута, но ни одна сторона не знала, почему они оказались друг против друга.

Тут выступает из рядов заполовцев старый Вербочи и, приблизившись к Корвину, говорит: «Именем его милости короля Владислава и по приказу пана Стефана Заполы, палатина Венгрии, спрашиваю вас, пан Корвин, князь Липтова, куда следуете вы с вашими вооруженными союзниками?»

«Именем его милости короля Владислава», – отвечает Корвин, – «кем бы ни были вы, и кем бы ни были вставшие на моем пути, я, Ян Корвин, князь Липтова, отвечаю, что вы не имеете права требовать от меня отчета в моих поступках, и потому советую вам, чтобы вы шли своей дорогой, где вам заблагорассудится, а мне моей дороги не преграждали!»

«Я, Стефан Вербочи, уполномоченный посланец его милости короля Владислава и пана палатина Венгрии Стефана Заполы, вас, Яна Корвина, именем короля и палатина торжественно призываю распустить своих людей, сдать мне свое оружие и предстать перед судом, чтобы держать ответ за вооружение и поднятие смуты в наших столицах!»

И едва он это произнес, прежде чем пан Корвин успел дать ответ, недоумевая, как смеет Вербочи называться королевским посланцем, из корвиновских рядов вырывается старый Панкрац, поднимает саблю над головой и бросается на ближайших заполовцев. Вместо Вербочи упал его спутник, поспешивший его закрыть.

Заполовцы словно только этого и ждали. Белый флаг был убран, а на его место выставлен красный; трубы заверещали, и весь заполовский строй двинулся, и железной стеной стал надвигаться на спутников Корвина, которые выглядели гораздо сильнее.
Князь призывает в атаку, он встает в стременах, а его конь, гордый своим седоком, скачет сперва вдоль строя своих соратников, а затем галопом летит на неприятеля. Шовдовцы зарядили ружья, выстрелили в воздух, вытянули сабли, держат их в руках, но ни один с места не двинулся.

Не сражались они ни против Корвина, ни против Заполы. Но именно они были сегодя главной силой князя.

Бой длился долго. Ряды сторонников Корвина редели, и сам он, окруженный неприятелями, поспешил сказать Панкрацу: «Друг мой, ступайте и выводите наше войско из боя, теперь мы знаем, что делать с Заполы и с изменой». И угодил в плен к заполовцам.
Вербочи крикнул: «Теперь, паны шовдовцы, можете получить то, что обещал вам пан Заполы; вперед на спишские города!»

И шовдовцы, подобно воронью, разлетелись грабить спишские города.

Так отомстил Кокрхай и Пакнрацу, и Корвину, который знать не знал о его позоре.