Вацлав ГАСИОРОВСКИЙ
«Ураган»
III
Флориан въезжал в Варшаву с благоговением. Столько
лет провел он в скитаниях, столько раз терял последнюю надежду ее
увидеть. И вот наконец-то принимает она его с распростертыми объятиями,
всем сердцем. А как недоставало ему, как, впрочем, и всем легионерам,
этих братских объятий. В Варшаве его уже не будут спрашивать, как
спрашивали там, у берегов Адриатики, зачем он добровольно обрек
себя на труды военные, зачем вдали от родины проливал свою кровь
ради чужих интересов, чести и славы не своей.
Был полдень. Жители Варшавы, пользуясь погожим днем,
толпами высыпали на улицы. Флориан с трудом протискивался сквозь
тянущиеся во все стороны ленты возов, бричек и шляхетских колымаг.
Из боковой улицы вдруг вылетела широкая, запряженная шестерней карета,
в окне которой мелькнуло угрюмое, суровое, властное лицо. Сбоку
двигалась пестрая, разноцветная толпа, представляющая удивительную
мешанину нарядов и эпох. Кунтуши и жупаны терлись о французские
фракии и жабо с буфами, большие фетровые цилиндры и обвисшие сюртуки
Директории, с огромными клапанами и галстуком, соседствовали с киверами
прусских солдат. Подбритые чубы, харсапы , белые волнистые парики,
перья цапли, треуголки, конфедератки, куртки, длинные черные епанчи,
карабели и шпаги, короткие мечи и кинжалы, желтые и красные сапоги,
атласные туфли, паленые черные голенища и шумные деревянные башмаки
– все это вместе складывалось в одежду жителей Варшавы.
Флориан направил коня к Подвалью, решив заехать
к дальним родственникам матери, к пани Дзевановской, вдове Михала
Дзевановского, полковника королевской гвардии. Пани Дзевановская
занимала маленькую квартирку на третьем этаже, существуя вместе
с дочерью на скромные капиталы, которые остались у нее от прежнего
богатства. Приезду Флориана она обрадовалась сердечно. Поручик,
осмотревшись в небольших убогих комнатках, хотел отправиться в поисках
ночлега на постоялый двор к Замку, однако пани Дзевановская и слышать
о том не пожелала.
– Только посмей нанести мне такую обиду, – говорила
она решительно. – У меня не салон, не панские покои, но свободный
угол найдется. Разве я могла бы себе позволить! Одни вы у меня на
всем белом свете, поскольку кроме вас и мужниного брата все померли.
Флориан попытался отказываться. Пани Дзевановская
не дала ему и слова произнести.
– Давай без выкрутасов. Знаю, что ты в заморской
учтивости и придворных церемониях сведущ. Но со мной это ни к чему.
Я простая шляхтенка, искренняя и открытая. Впрочем, любимый мой,
со мной-то ладно, а вот с моей Зоськой так не годится. Она мне этого
никогда не простит. Только что вышла на рынок того и другого купить,
ведь в понедельник у нас день Всех Святых. Ты уж погости, прошу.
Смотри, вот тут налево ее комнатка. Хлопец с конями пусть идет на
Пекелько, буквально в нескольких шагах отсюда, около Пекарской,
есть конюшни, там за несколько монет найдет и еду, и кров.
Поручик принялчя было благодарить.
– Знаю, знаю, что хочешь сказать. Прежде всего ты
устал. Вот тебе в тазике вода. Приводи себя в порядок, а я тем временем
над обедом поколдую. А там и поговорим.
И не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты, оставив
Флориана одного.
Поручик с любопытством осмотрелся в комнатке. Она
представляла собой удивительное смешение богатства и убожества,
скромности и роскоши. Сосновый плохо оструганный стол был покрыт
дорогой тканью; на окрашенном в красный цвет шкафу стояли часы гданьской
работы, отделанные и сверкающие толстой позолотой, обычные стулья
и две скамьи укрывались от взгляда под турецкими ковриками. На стенах
висели портреты, а над чисто застеленной кроватью – небольшой раскрытый
серебряный алтарь с Божьей Матерью. Под алтарем – пальма , перекрещенная
с нею сабля, оправленная в шагреневую кожу, и два короткоствольных
пистолета.
Флориан развернул взятый из дома узелок. Он привел
в порядок одежду и умылся. Как раз закончил вытираться, когда двери
с шумом распахнулись, и в них появилась гибкая фигура юной девушки.
Поручик отступил назад, поспешно прикрываясь полотенцем, девушка
слегка покраснела, не зная, что ей предпринять. Так и стояли они
друг против друга – смущенные, оробевшие.
Девушка первой пришла в себя, испуганно попятилась
и исчезла за дверью, из-за которой до ушей Флориана донесся продолжительный
каскад смеха. Поручик быстро надел верхнюю одежду и, свернув узелок
и пригладив усы, вошел во вторую комнату.
Девушка стояла повернувшись спиной и, упираясь головой
в оконное стекло, задыхалась от смеха.
– Простите сударыня, это несчастное… – начал важно
Флориан, однако новый взрыв смеха прервал ход его мыслей.
Поручик прикусил губу, этот смех его раздражал.
– Извините, – произнес он угрюмо, – что невольно
стал причиной… дистракции !... Незамедлительно удаляюсь, не желая
мешать веселью… Вернусь позднее, чтобы выразить пани Дзевановской
мою признательность за радушный прием.
Сказав так, он взялся за головной убор и направился
к выходу. Девушка вдруг подскочила и загородила ему дорогу, измеряя
его острым, пронизывающим взглядом.
– Полно! Ваша милость! – бросила она решительно.
– Не имею чести быть с вами знакомой, но коль скоро вы приняты в
доме моей матушки, смею предположить, что вижу перед собой благородного
рыцаря, который не сочтет за обиду мой невинный смех.
При этих словах Флориан замер как вкопанный. Он
так и не решил, чем поражен более – изящностью выражений или красотой
девушки.
Тщетно искал он слова для ответа, прежняя самоуверенность
исчезла, он стоял словно жак , машинально теребя в руках кивер.
Девушку при виде беспомощного выражения лица Флориана снова разобрал
смех. В эту минуту вошла пани Дзевановская, глянула на лица молодых
людей и заговорила весело:
– Что же вы так друг на друга смотрите?... Зоська,
это же родственник наш, Флорек Готартовский! Ну-ка, поприветствуйте
друг друга по-божески, вы же не чужие. Садись ка за стол, а ты,
Зоська, накрывай. Видишь, что он устал. Экая дорога позади… а бледен-то
как, а как утомлен, верно едва на ногах держится.
Зоська молча накрыла стол скатертью и принялась
носить посуду. Пани Дзевановская, помогая дочери, забрасывала Флориана
вопросами о семье, о войнах, а под конец о причине такой внезапной
поездки.
Поручик отвечал коротко, скрывая однако истинную
цель своего приезда.
– Говоришь ты много, – промолвила вдруг пани Дзевановская,
– однако никак в толк не возьму, зачем в Варшаву приехал. Может,
должность ищешь, звание – выбрось это из головы. Мало мой братец
натоптался и прусакам накланялся? Не возьмут сегодня, хоть душу
им продай, одних немцев собирают и староства, а по-ихнему «амты»
им раздают!... Эх! Признайся, может ты о кредите подумываешь? Наличные
тебе светят?
– Где там! – мотнул головой поручик. – К князю Юзефу
хотел, поклониться ему, а при случае… служить под его началом.
– Ну, это не новость! И что вы в нем такого нашли,
видит Бог, не понимаю.
– Матушка! Все же он рыцарь и вождь, королевская
кровь, – вставила Зоська.
– Эх! Скажешь тоже! Твоя кровь такая же королевская.
Ты шляхтич, и этого достаточно.
– Это большой души человек, всем сердцем воин! –
возразил Флориан.
- Ну, это бабка надвое ворожила. Разве я не знаю?
Разве я не урожденная Мокроновская? Разве светлой памяти муж мой
Михаил не был полковником?... Все ему прощаю, только не эту галантность
и метания. Военная служба – дело чести, одной госпоже солдат служить
обязан. А этот был полковником у австрияков и даже кровь за них
проливал в войне с турками, потом сражался под Дубенкой, снова выехал
в чужие края, и Бог его знает кем там командовал, а потом родственнику
моему Мокроновскому был придан. Он и сейчас летает как одержимый,
с Яблонной Под Блахи и обратно, и с прусаками путается. Наверное
и им какой-нибудь полк вымуштрует. Может, я не права?
Флориан недоверчиво замотал головой и сказал:
– Тетушка! Тяжелое обвинение выдвигаете вы против
князя. У него много недоброжелателей, но у кого их нет? Однако я
смотрел на него, я видел его, когда во главе кавалерийского отряда
он атаковал швейцарские горы, занятые под Мармонтом прусаками…
– За что его потом объявили предателем, – вмешалась
пани Дзевановская. – И если бы не действия Домбровского, Варшава
уже тогда была бы захвачена.
– Возможно! И тем не менее поражению не князь был
виною, – упорствовал поручик.
– Вот, все это злые языки, и не более того, – заметила
решительно Зоська.
– Снова ты за свое! Признаюсь вам, и часу не вынести
с этой девчонкой. Что ни говори, сударь, ты хоть и не высокого ранга
офицер, но в военных вопросах понятие можешь иметь… однако она!
Взбрело ей видеть в князе героя, и ничем этого из головы не выколотишь!...
Флориан засобирался уходить, объясняя желанием отправиться
в резиденцию князя. Пани Дзевановская удерживала его:
– Как вы это себе представляете?... Прямо так, в
этой одежде?... Боже вас упаси!... Неужели примет тебя?... И знаешь,
где его найти?
– Дорога у солдата на кончике языка, а что касается
одежды, то, учитывая проделанный путь, князь простит.
– Я могла бы показать дорогу пану поручику, – отозвалась
неожиданно Зоська.
– Ты! – подхватила пани Дзевановская. – Еще чего
придумаешь! А знает ли сударь город?
– Увы… едва припоминаю что-либо, – ответил Флориан,
поглядывая на зарумянившееся личико дочери полковника.
– Хм! Это плохо. Видишь ли, сударь, у нас не безопасно
признаваться, что возвращаешься из легиона… Легко можешь угодить
в какую-нибудь переделку. С прусаками не шутят. Мне будет спокойнее,
если она тебя проводит.
Зоська поспешно взяла гранатовый сюртучок, чепчик
и вышла. Поручик галантно подал руку дочери полковника, и они бодро
направились к Замку.
Когда дошли до особняка возле Замка, Зоська хотела
возвращаться, но поручик ее удержал, предположив что, судя по опущенным
занавескам и закрытым окнам, князя нет дома. Действительно, предчувствие
его не обмануло. Усадьба Под Блахой была закрыта. Покружив вокруг
строений, после долгих расспросов они узнали от княжеского слуги,
что три дня назад двор выехал в Яблоновскую на большую охоту, и
что до праздников не вернется.
Это известие сильно обеспокоило Флориана. Приказ
был четок. Гнать во весь опор, чтобы как можно быстрее попасть к
князю. Меж тем поручик был сильно огорчен тем, что стоит возле цели
своего путешествия и напрасно теряет время. На ясный лоб Флориана
словно туча набежала.
Зоська тут же стала расспрашивать о причинах внезапного
огорчения. Поручик как мог отговаривался и выкручивался. Девушка,
однако, так искусно на него нападала, что Флориан оглянуться не
успел, как рассказал всю правду. Только когда под воздействием его
слов личико дочери полковника стало задумчивым, он опомнился и лихорадочно
схватил ее за руку.
– Сударыня, – сказал он с нажимом. – Помимо моей
воли вы располагаете тайной. Сохраните ее ради Бога, ибо не обо
мне идет речь, но о деле всего народа.
– Пан поручик, – ответила Зоська, и голос ее слегка
дрожал. – Даже если меня резать будут, слова не пикну! Однако, –
добавила она с робкой улыбкой, – в сохранении тайны сударь не преуспел.
Хорошо еще, что на какого-нибудь прусака не напал.
– Справедливый, сударыня, делаете мне упрек. Не
солдатское это дело, петлять словно заяц. Богом клянусь, что никогда
со мной такого не случалось, хотя до этого… разные особы меня о
том и другом расспрашивали… Пусть будет, что будет! Показалось мне,
что перед тобой мне лгать не годится… Возвращаемся, – сказал поручик.
– Мне пора в дорогу. Сегодня ночью должен быть в Яблонной. Необходимо.
– Необходимо, – шепнула дочь полковника и печально
задумалась.
Вдруг лицо ее оживилось.
– Нет! Ваша милость остается.
– Как это? – спросил Флориан с шутливым удивлением.
– Послушай меня, сударь! Дороги ты не знаешь… надеешься,
что посчастливится проскользнуть через прусскую стражу… снова хочешь
рисковать? Риск – это вовсе неподходяще и небезопасно…
– Однако, милостивая панна… все это пустые слова.
Не то что минуты – мгновения, напрасно потерянного в Варшаве, мне
жаль безмерно. Могу ли я ждать несколько дней, когда князь рядом,
всего лишь в нескольких милях? Бумаги должны быть вручены сегодня!...
– Ваша милость ехать не может! – уперлась Зоська.
– Ночью караулы на заставах удваиваются. Сударь не вправе пренебрегать
делами общественными. Так ради чего жизнь свою подвергать опасности?
– Вот оно что! Не бойся, сударыня. Здоровым выеду
и здоровым вернусь. Не так страшен черт... Впрочем, – добавил он,
– только двое нас обладают тайной… стало быть, либо я, либо сударыня!
Ха, ха!
Дочь полковника энергично встряхнула головкой.
– Ты, сударь, словно знал, что я поеду!... В Яблонной
живет моя крестная, пани Гродзицкая, муж ее прежде был у князя бургграфом,
а сейчас, сраженный болезнью, живет на чужих хлебах.
– Ой, ой! У вас, сударыня, пожар в голове!...
– Говорю, что поеду, значит поеду! – повторила настойчиво
Зоська. – И будь уверен, сударь, что ни один прусак меня пальцем
не тронет.
– Да! Да! Разумеется. Разве посмеет! – поддакивал
поручик, обращая весь разговор в шутку.
Дочь полковника не позволила сбить себя с толку,
и напирала на Флориана все решительнее.
После долгих церемоний сошлись на том, что поручик
до тех пор не выедет из Варшавы, покуда до него не дойдет известие
от Яна Дзевановского, Зоськиного дядюшки, знающего Варшаву вдоль
и поперек, выедут они на ночь глядя, ибо хотя по ночам стража и
удваивается, однако гораздо легче проскользнуть, а потребуется –
прорваться силой.
Пани Дзевановская встретила юную пару потоком упреков,
которые при известии о неудачном окончании предприятия, только усилились.
– Вот, вот! Засиделись! Я уж думала, что не иначе
как по два полдника у князя съели.
Флориан поцеловал Дзевановской руку, пошел осторожно
осмотреть узелок, а потом сбежал вниз, к слуге-конюху, наказав ему,
чтобы держал коней под присмотром готовыми в дорогу. Эти действия
не укрылись от бдительного взгляда Зоськи. Однако она и словом не
обмолвилась. Принялась надоедать матери, чтобы она послала к Яну
Дзевановскому и пригласила его на ужин. Пани Дзевановская отмахнулась
было в ответ на это настойчивое наступление дочери, однако, зная
ее капризный характер, уступила просьбе. Но прежде чем она успела
отправить служанку, неожиданно появился Ян Дзевановский.
– О волке говорят, а волк тут как тут! – воскликнула
дочь полковника.
– Хотела за тобой посылать. Зоська ко мне пристала,
чтобы тебя пригласила. Видишь, у нас гость! Флорек Готартовский…
явился сегодня нежданно негаданно! Вернулся из легиона! – добавила
тише.
– Из легиона? Где же он? – прервал порывисто Ян.
– Дай на него глянуть!... Я тоже всего лишь гость!
Вошел Флориан. Юноши пожали друг другу руку. Посмотрели
друг другу в глаза и повторили рукопожатие. За Флорианом потихоньку
просунулась Зоська. Ян все же заметил ее.
– Вот он я, сестричка! Какие такие особые обстоятельства
должен благодарить за то, что вспомнила обо мне?
– Ничего важного! – сказала решительно дочь полковника.
– Гость у нас, из дальних стран. Я подумала, что ты будешь рад многое
услышать, да и ему будет интересно, что у нас слышно – мы же ему
толком объяснить не сможем.
– Что у нас слышно? – повторил Ян, хмуря брови и
махнув отчаянно своей огромной рукой. – И хорошее, и плохое. Если
верить нашей «Газетке», прусаки недавно вроде бы потерпели поражение
под Ауэрштадтом.
– Под Йеной тоже! – заметил поручик.
– Возможно ли?... Нет ли тут ошибки?...
– Еду оттуда. Две битвы произошли одновременно,
от силы в четырех часах пути одна от другой… Семьдесят знамен и
триста пушек захватили французы, устелив трупами поля… Император
в Берлине.
Дзевановский даже с места сорвался.
– Это верно? Находится в Берлине? Такого даже предположить
не смел. Как раз сегодня по городу разнеслась новость, что в связи
с приближением военных действий к берегам Вислы, касса обмена казначейских
билетов будет перенесена в Крулевец!
– Во имя Отца и Сына! Война, к нам, снова! – воскликнула
пани Дзевановская.
– Тетушка, – увещевал ее Ян, – иначе и быть не могло?
– У сударя все сражения на уме, а тут целая страна
опять на новые лишения обречена.
– Могло ли случиться иначе?... О-го-го! Чуешь прусский
дух! На сегодняшний день войска консигнованы , стоят под ружьем
в готовности к маршу. Издан новый закон против тех, кто попытался
бы подстрекать к непослушанию… военный суд и пуля в лоб в двадцать
четыре часа.
– Войска консигнованы, говоришь? – вмешалась дочь
полковника, многозначительно глянув на Флориана.
– Да, да! Якобы ожидается, не без оснований, дезертирство
добровольцев… Сегодня город должны были оцепить войсками, как же
вы, сударь, сумели к нам пробраться?
– Прямо через рогатку под Волей. Меня никто даже
не окликнул.
– Диво-дивное! Очень удачно! Не далее как вчера
под Макотовым двоих схватили и расстреляли на месте. Невозможно
выяснить, что это были за люди.
Флориан задумался. Румянец выступил на лице дочери
полковника. Ян Дзевановский продолжал далее:
– В Яблонной должна была состояться большая охота.
Кюхлер собирался всем штабом выехать – сегодня говорили, что выезд
запретили. Возможно, им куда дальше ехать придется. Ну да что там
Кюхлер и наши беды – сударь вернулся из большого света – расскажите
нам, не то мы тут словно досками заколочены. Как там наши? Как легионы?
Как император?...
Флориан стал рассказывать, поначалу пытаясь собраться
с мыслями, но постепенно воодушевился собственными словами, и сама
собой развернулась картина наполеоновской эпопеи. Во время повествования,
которое пани Дзевановская слушала сосредоточенно, а Ян почтительно,
Зоська незаметно поднялась из-за стола, на минуту вышла в свою комнату,
прихватила жакетик, шляпу и исчезла за дверью.
Сгустились сумерки. Служанка внесла зажженные свечи,
Флориан неожиданно прервал рассказ.
– Эх! День и ночь рассказывал бы!... И все же кому
в дорогу, тому пора!
– О чем это ты? Куда тебе?
– Служба, тетушка!
– Не лучше ли днем? – заметил Ян, который с удовольствием
целый год слушал бы эти кровавые реляции.
– Так уж сложилось. Охотно сидел бы, пользуясь гостеприимством
хозяев,… но не могу.
– Вот времена! – вздохнула пани Дзевановская. –
Утомленный, исхудавший, едва на ногах держится! Где тут думать о
путешествии, самое время к Морфею!...Однако, коль скоро ты так упрямишься…
задерживать не смею. Я дочь солдата, и жена… И все же голодным тебя
не отпущу! Зоська! Где же она?...
Пани Дзевановская осмотрелась – дочери не было.
Молодые люди только сейчас сообразили, что давно уже потеряли ее
из виду. Полковничиха побежала к служанке и вернулась успокоенная.
– Недавно вышла. Наверное, подойдет. Должно быть,
что-то придумала, и тройной нам из корчмы принесет.
Флориана что-то кольнуло. Он поднялся и вышел в
соседнюю комнату, где оставил свой узелок. Через минуту вернулся
бледный и попросил у пани Дзевановской лампу. Несколько раз проверил
содержимое узелка, осмотрел комнату… Шкатулка с бумагами исчезла.
Страшная догадка возникла в его голове. Он схватил
кивер и, ничего не сказав взволнованной его непонятным поведением
пани Дзевановской, что есть духу помчался на постоялый двор, куда
определил хлопца с конями, однако ни коней, ни слуги там не было.
<I>
<II> <III>
<IV> <V>
<VI> <VII>
<VIII> <IX>
<X> <XI>
<XII> <XIII>
<XIV> <XV>
<XVI> <XVII>
<XVIII> <Послесловие>
|