| На главную ... |
| Вацлав
ГАСИОРОВСКИЙ «Ураган» |
|
Глава
I |
|
|
| Вацлав ГАСИОРОВСКИЙ
«Ураган» IX Зубр и Зуброва, переночевав на постоялом дворе на Закрочимской улице, чуть свет стали расспрашивать солдат о тринадцатом егерьском полку, желая что-нибудь узнать о Флориане. Несмотря на почести, которые их несмоненно ожидали благодаря приключению под Блонем, оба были расстроены. Миссия их закончилась ничем. Даже следа пани Дзевановской найти не смогли. Военное ненастье обрезало все нити, по которым можно было бы добраться до правды. Не оставалось ничего другого, как возвращаться к Готартовскому. И тут их охватил страх: с чем предстанут они перед своим любимым «поручиком». Маркетантка ломала голову, выискивая способ узнать хоть что-нибудь, хотя бы место, куда прусаки отправили «девушку капитана» – все тщетно. В неразберихе и суматохе, которые воцарили в Варшаве при известии о том, что ночью приехал Наполеон, невозможно было ни с кем поговорить обстоятельно. Впрочем, и без того почти весь город обошли, за Вислу пробрались и тоже ничего не добились. Разве что тот или другой подтверждал или искажал подробности, известные Зубрам из рассказов соседей пани Дзевановской. Крутясь тут и там, Зубровы набрели на знакомых егерей роты Дешампа и от них с изумлением узнали, что Готартовский прибыл в Варшаву вместе с авангардом и той же ночью без вести пропал. В голове у них не укладывалось, где мог затеряться «поручик». Город мирный, от неприятеля нет и следа, ни об одном нападении известий не было, и к тому же Готартовский был тем еще бойцом!.. Стало быть, с ним приключилось что-то иное!.. Близился полдень. Зубры вспомнили приказ императьора и через толпы, которые вывалились на улицы, стали протискиваться к ставке маршала Мюрата. Там нашли такую толпу офицеров, ординарцев и различных господ, что и мечтать не могли о докладе адьютанта князю, поскольку тот только что вернулся из Замка от императора и, как обмолвился в приемной, снова должен был немедленно возвращаться. Зубры стояли в углу опечаленные, хмурые. Маркетантка ворчала себе под нос, ругалась потихоньку и муштровала мужа. В приемной показался адъютант Мюрата, сверкающий расшитым золотом мундиром, с бумагой в руке, и принялся называть фамилии тех, кого маршал мог выслушать. Список был очень коротким, поскольку князь Берг был занят. – Полковник Дешамп! – читал громко адъютант. – Капитан Готартовский!.. Зуброва решительно растолкала толпу, окружавшую адьютанта, и крикнула: – Господин поручик! Капитан Готартовский исчез… пропал, без следа!.. – Еще найдется! – прервал резко адъютант. – Если бы… Дежурный сержант взял маркетантку под руку и хотел оттянуть к дверям. – Прочь! Вам тут не место! Убирайся!.. Баба онемела от возмущения. – Что, что? Как смеешь мне?! Убираться!... Кто? – Прочь, прочь, пока по-хорошему говорю!.. – И не подумаю! Слышь ты, труба гренадерская! Мацей… видишь… накликали беду! Отцепись ты, не то стукну, я урожденная Мушиньская! Старый, держи его за шаровары!.. – Есть! – гаркнул Зубр и протянул руку к сержанту. В приемной поднялся шум. Адъютант налетел на Зуброву. – Молчать!.. Вон отсюда! Не то… прикажу отправить вас на гауптвахту!.. Маркетантка подбоченилась и гордо мерила взглядом адьютанта. – Вон!.. Вы посмотрите на него! Jamais ! Понимаешь, господин поручик, jamais! Старый, если двинется кто, бей в лоб!.. Адъютант ужаснулся. В приемной, рядом с маршалом, затевался скандал. Сержант выбежал в прихожую. Баба уперлась у стены.– Старый, бей, говорю! Посмотрим! – Обезумели! – сделал Зубровой замечание какой-то стоявший рядом шляхтич. – С чего бы это я должна обезуметь? У нас приказ! Император приказал нам сегодня здесь доложить… А тут какой-то поручик, кукла штабная, будет нас гнать! Старый, плюнь в кулак!.. Vive l'empereur! На шум и крик выбежал Мюрат, сморщенный – злой. Адъютант объяснил ему в чем дело. Маршал быстро спросил: – Что за личность?! – Иоанна Зуброва, маркетантка, по приказу его величества… – А!.. Вы имели счастье сопровождать... – Так точно! – Пропустить немедленно! – приказал Мюрат, после чего, обращаясь к адьютанту, добавил настойчиво. – Прошу сверяться со списком, который у вас в руках, и соблюдать порядок! Маркетантка с мужем вошли в зал для аудиенций, полный генералов, штабных офицеров и военных чиновников. – Его величество решил наградить вас солдатскими крестами Легиона, – начал маршал. – Сверх того всемилостиво распорядился выплатить вам двести наполеонов пособия. – Господин маршал! – С этой вот бумагой явитесь к начальнику штаба гвардии и получите дипломы, кресты и деньги. Может, хотите поступить в полк? – Ваша княжеская милость, когда капитан Готартовский… исчез… мы были, собственно, солдатами тринадцатого егерьского полка… – Стало быть, хотите вступить? – Ваша княжеская милость, если поручик… – Вижу, что не хотите! Извините! Можете идти. Зубры повернулись к выходу, однако маркетантка что-то вспомнила и потянула мужа за рукав. – Что-то еще?! – спросил неприязненно маршал. – Должна отдать вам этот ворох тряпья! – ответила Зуброва, вручая свернутые клубком прусские штандарты. – Собственно… его величество приказал отдать только один, но… как начали мы наше барахло и пожитки перебирать, так еще два нашлись! Маршал с удивлением посмотрел на Зубра и Зуброву. – Может… имеете еще какую-нибудь просьбу? – Ваша княжеская милость… чтобы нашего поручика… Готартовского!.. – Ну что вы с этим поручиком?!.. – Все дело в том… в том… что невеста капитана тоже пропала!.. Мюрат дал знак Зубровой уходить, а обернувшись к Милье, произнес вполголоса: – Хорошие люди… однако все это невнятно… очень невнятно. Маркетантка с мужем, взволнованные, вышли из залы. В прихожей задумчиво посмотрели на глядевшего на них исподлобья адьютанта и задержались в сенях, сами не зная, что им следует делать дальше. Баба уже хотела выместить свое волнение на шкуре мужа, когда приблизился к ней высокий, могучий французский офицер и заговорил на чистом польском языке: – Вы говорили о капитане Готартовском?.. – Мы, капитан!.. – Вы не Зубровы? – Святой Антоний! А кто же еще! Откуда пан капитан нас знает?.. – Я Ян Дзевановский! – Пресвятая Дева!... Не иначе как небо посылает нам пана капитана! – Идемте ко мне! И меня судьба имчь пана Флориана волнует как родного. Ян Дзевановский проводил Зубров
к себе на квартирку, выслушал их подробные рассказы и искренне опечалился. – Бедолага! – Что вы намерены делать? – Эх, пан капитан. Бог знает. Поручик говорил: «Доберитесь, Зуброва, до нее, письмо вручите». Несчастливое мое время. На край света готова помчаться, да только не знаю, в какую сторону. Тут, пан капитан, моим куриным умом прикидывая, скорее нашей пани защита может потребоваться! Обыкновенно, слабый пол. Если с ней что-то случилось, я не посмею пану поручику в глаза посмотреть!.. Что тут поделать? Господи! Неужели человека загубим! Никаких известий! Как камень в воду. Знать хотя бы, куда отправили. – Да, да!.. Об этом и речь! Французская армия, говорят, будет наступать. Однако когда! Длинная история! Если бы кого-нибудь из прусских чиновников удалось схватить. Ну, не так-то легко их найти, все поубегали, а те, что остались, в мышиные норы забрались. Но подождите, если бы можно было того мошенника Карлевича… – Карлевича? – Знаете его!.. Нет?.. Это же разбойник с большой дороги! Не кто иной как он был наушником де Тили!.. Голову даю на отсечение, что эта шельма где-то здесь крутится, вынюхивает и доносит потихоньку. У меня с ним давние счеты, без сомнения, это его работа. Меня, негодяй, хотел схватить… а ему не удалось, стало быть месть свою выместил на невинных женщинах. – Схватить шельму, пан капитан, и баста! – Легко сказать. – Не обижайтесь, пан капитан!.. Нам бы только узнать, где его искать, а там, не будь я урожденная Мушиньская… уж мы его придушим. Дзевановский произнес задумчиво: – Пустяки. Предлагаете облаву? – Пан капитан… – Так точно! – Да слушай ты. Пусть только пан капитан скажет нам, где этого Карлевича… – Ну так слушайте. За то, что Карлевич в Варшаве, руку дам на отсечение! Найти его будет тяжело, поскольку это большой пройдоха, умеет хорошо переодеваться, так что узнать его узнать. Только рост его выдает, поскольку он невысок, в аккурат мне под пах, а уж вам, Зубр, разве что до пупка!.. Рыжий, аж голова у него горит, а на спине, на самой лопатке, небольшая бородавка. Как всякая шельма, Господом Богом изрядно помечен. Но узнать его трудно, поскольку и волосы красит, и парики меняет, и каждую минуту в новую шкуру переодевается. Постойте… на Запечке сестра или родственница Карлевича держит винный погребок и занимается ростовщичеством. Не исключено, что она и родственнику своему во всяких кознях помогает. Вот она, – Крупковой зовется, – должна знать, где находится Карлечив… Вот поэтому ее неплохо было бы прихватить за язык. – Идемте к ней, капитан! – Не так быстро! Не так быстро! К ней надо бы присмотреться… Попробуйте! А уж когда до Крупковой доберетесь, Карлевич сам к вам в руки придет. – Так точно! – Вот наказанье Господне!.. Ну что ты сделаешь с этим мужиком! Я-то готова, пан капитан,.. вот только старому моему надо бы рот зашить. – Да, в самом деле. Будьте осторожны. Одно слово может все дело испортить. – Слышишь, старый?! – Так точно! – Если вам удастся Карлевича выследить, дайте знать мне. Как был он шпионом, так без сомнения им и остался. Дам знать графу Мошиньскому и прикажу его схватить. Справитесь ли? Помните, что это пожалуй единственная нить, которая может навести на след… Что малейшая неосторожность… Зубры вышли в город. Маркетантка подумала и, разузнав о канцелярии штаба, потянула за собой мужа. Оттуда, управившись с получением наград и денег, направились на Запечек. Зуброва по дороге не жалела для мужа угроз: – Вот что, старый! Чтоб не пикнул у меня. Даже если с тобой разговаривают, даже если я тебе говорить буду, – ни гу-гу! Ты немой, калека, и все. Винный погребок Крупковой на Запечке зиял пустотой. В первой комнате, узкой и длинной, темной и угрюмой, несколько мещан сидели в углу и вели негромкую беседу. Маленькая, согбенная фигура старухи с ключами крутилась за стойкой, приводя в порядок расставленные кружки и бутылки. Иногда старуха заглядывала через приоткрытые двери в каморку, в которой на фоне света, проникающего сквозь замерзшие стекла небольшого выходящего во двор окошка, вырисовывались две склонившиеся друг к другу фигуры. Зубр и Зуброва вошли и уселись прямо перед стойкой, заказав портерного пива. Старуха крикнула служанку и снова занялась порядком, позванивая, стуча посудой и поглядывая пристально на Зубров. Какое-то время царило молчание. Наконец старуха проворчала вполголоса: – Ну и день сегодня… хромого пса не видно! – после чего повысила голос, обращаясь к мещанам под окном: – Что же вы, судари, не идете на императора посмотреть! Большая диковинка! – Конечно пойдем, – ответил один из них. – Люди собираются, однако, похоже, еще не время. Говорили, что только к полудню выйдет из Замка!.. А вы, пани Крупкова?.. – Я?!.. Это не для меня. Мое дело – сидеть и смотреть за посетителями. – Ну, ну!! Пани Крупковой французы не по-душе! – заметил третий из мещан. – Мне? Что это сударь говорит?.. Какое мне до них дело?! – Ну, конечно! А имчь Карлевич, ваш братец… Зуброва многозначительно толкнула мужа. – Карлевич? – неохотно подхватила женщина. – А кто его знает! Бродяга и все. Какой он мне родственник! Пятая вода на киселе… Пропал должно быть… – С прусаками, – закончил угрюмо второй мещанин. Крупкова зло посмотрела на него. – Должно быть, сударю это известно, а мне нет. - Пани Крупкова не в духе! – заметил другой мещанин. Старуха дернулась нетерпеливо и хотела ответить, однако мещане поднялись из-за стола. – Пора нам, нельзя опаздывать! – Прощайте, судари! Прощайте! Горожане вышли. Старуха со злостью поставила мелом на доске за шкафом три черточки и тихо выругалась. Зуброва глянула на нее, дернула незаметно мужа и произнесла вполголоса: – Французы какие-то, что ли? Крупкова пожала плечами и, давая волю раздражению, начала пискливо: – Кто их знает! Мещане и все. Вот уж, сударыня, убогость, нищета, кругом от евреев зависят, в долг живут, в долг пьют, а ломаным грошем даже не пахнет. И вот позволяют себе высказывать упреки! А мне все едино, хоть бы и бусурманы пришли – лишь бы не портили ничего, лишь бы платили. Что же, родятся у меня бочки с медом или бочонки с венгерским? Нынче едва ли не каждый – дайте, Крупкова то, дайте это!.. а потом – запишите! – Вот уж правда! – поддакнула маркетантка. – В скамом деле! Как зовут, так и зовут, лишь бы при деньгах был. Турок, прусак, австриец – заплати свое, и я поклонюсь тебе, и «с Богом» скажу!.. Шума, гама за эти две недели! Солдат ввалится без меры – хлещут словно драконы, а о тынфе даже не вспомнят, поскольку найдется в комнате сударь, который возмутится: «Как, пани Крупкова с француза требует!» Вот и поговори с ним! Укради и дай! Чтоб их всех святая земля не носила! Разве прежде плохо было? Дня не проходило, чтобы приличная компания не собралась, так что и дукат заработаешь. А сейчас – и шума, и криков, и приветствий без меры, а под конец – дай, Крупкова, в долг! Вот вся их музыка! Прусские порядки голытьбе не по вкусу. Тут старуха внезапно смолкла, словно опомнилась, что сказала лишнее. Зуброва воспользовалась паузой и снова поддакнула: – Словно с языка у меня снимаете… буквально с языка!.. Не знаю как было, но нынешние порядки мне совершенно не нравятся. – Сударыня, видно, проездом? – Разве я знаю – проедем или нет. Сегодня все в разгоне. Человек и рад бы город оставить, но не может. Сколько было знакомых… все ушли!... – И правильно сделали… имели право… тот остался, кто должен. – Вдобавок женщине одной тяжело пролезть. Муж-то есть, но что же, несчастье совсем его оглушило! – Оглушило! – Совершенно! Хоть в ухо стреляй … чистый пенек. – От грома наверное?.. – Эх, где там! Хуже! На это, может быть, снадобье нашлось бы!.. Что мне скрывать! Скажу вам всю правду, а там! Слушайте… было это под Познанью… Скотины было порядочно у нас – а как же! – пять коров… кони, телята… поросят мендель . Примчались французы! Битва была жестокая!.. Всю худобу нам перестреляли! О, смотри, сударыня… как зубы щерит! Совсем сумасшедший! Да, битва была! Мой старый… как положено мужчине… за оружие схватился и стреляет… Настрелял их, может, десятков шесть. Откусит патрон, зарядит, треснет замком… и вот уже парочка тех красных шаровар ногами дрыгает. Тут эти… франуцузы притащили… пушки!.. У нас только шмиговницы были, но пороху недоставало… я, конечно, толкла селитру… но где там! Разве поспеешь!.. Что успею натереть, мела с углем намешать, он выпалит – и нет ничего! С порохом, как с порохом, однако и железа не стало!.. А тут эти с пушками идут. И целятся. Было их человек пятьдесят. Те как ни бахнут, мой старый от грохота – бух на землю! – Грохот! – вскрикнула Крупкова, охваченная ужасом. Зубр чтобы не разразиться смехом, прильнул к кружке. – Грохот! – повторила с волнением маркетантка, вращая глазами. – Тут я подумала, а что мне, бедной женщине, делать, – такой грохот!.. Бухали еще с час, кричали, наконец решили, что мы оба умерли… ну и пошли дальше. Подхожу я к моему старому… а он смеется, вот как сейчас! А потом такая жажда его охватила… вот как сейчас! Отдай, отдай говорю, не то сопьешься у меня!.. Зуброва насильно отобрала у сопротивлявшегося мужа стакан и тяжело вздохнула. – Ну, вот и вся история, как на ладони!.. Крупкова покачала недоверчиво головой и стала подозрительно присматриваться к Зубрам. – Ну и ну! Какие вы страсти рассказываете! В толк не возьму. – А тут и понимать нечего! Беда да и только!.. Остался человек без крова, всего лишился!.. Делать нечего, придется здесь задержаться… если бы у сударыни угол нашелся!.. – У меня?! Эх, милые мои! – ответила неохотно Крупкова, которой после слов об утрате всего имущества напрочь расхотелось разговаривать. – Здесь места нет!.. Живет у меня один шляхтич и, правду сказать… платит прилично!.. Впрочем, какой-нибудь чуланчик или угол найти сможете. – Что ж, воля ваша! Нам не задаром!.. Получите за пиво… вот. Случится оказия… зайдем погреться!.. Зуброва вытянула из-за пазухи свернутый мешочек и разложила его на столе. Сверкнули золотые наполеоны. Крупкова даже глаза зажмурила. – Ого! Как вижу… сударыня кое-что сохранила. – А вы как думали! – как будто даже обиделась Зуброва. – За кого нас принимаете! Если бы не эти французы, уж мы бы не в фуре, да и не в бричке, подобно нищим, в Варшаву въехал!.. Сдачу дайте. – Вот что… Кабы знать, что вы не на долго, то, пожалуй, место в каморке нашлось бы!.. Четыре дытки за ночлег. – Четыре дытки, говорите?!.. Хм!.. Недорого. Нам все одно по городу крутиться. Возьмите за эту неделю сразу – круглым счетом!.. Крупкова торопливо спрятала наполеон, рассчиталась прусскими серебрениками и,. подсев к столу Зубровой, спросила из вежливости: – Не желаете ли отдохнуть? Может, пива с пряностями или крупника? – Храни вас Бог. – Эх, взволновал меня ваш рассказ!.. Человек совершенно здоров, выглядит таким могучим, и такое несчастье. Наделали нам всяких бед эти французы!.. Набежало их, спасу нет!... Аж зло берет, что чужаки радуются, да еще покрикивают. А у сударыни, должно быть, какое-то дело?.. – Верно. – Да… где уж тут! Все вверх ногами пошло!.. Может, вам в монастыре поискать укрытия, сейчас многие в монастыри потянулось, уверенные в том, что там им будет спокойнее. У отцов кармелитов и капуцинов ну прямо как на ярмарке – буквально кишит от беженцев! Может, они и уважат!.. Что думаете? – Что думаю?.. Думаю, так вы мне глянулись, что хочу вам признаться: в чужом городе – не зная ни души – всегда ишешь доброго совета… – Продолжайте! Я хоть и не сильна умом, но кое-какие советы дам. Зуброва откашлялась и сказала, понизив голос: – Имущества мы лишились! Возвращаться не скоро!.. Хотелось бы все эти невзгоды переждать где-нибудь в тишине. Забиться в какой-нибудь угол и сидеть, скоро эта солдатня не образумится. Возможно, вам это странным покажется, но каждому свое. Одни только и ждут французов… Ну а поскольку я к их порядкам непривычна… с гораздо большей охотой перебралась бы за Вислу и там притаилась! Вот и хотелось бы найти здесь кого-нибудь, кто мог бы нас доставить… Старуха улыбнулась хитро: – Э-хе-хе!! Любезные! Разве это сегодня легко. За Вислу!.. Целая армия стоит за Вислой. А в суматохе военной могут и родственника не признать. Кто же решиться на такое предприятие! Мост сожжен, а вдоль берега французы солдат развернули и караулят. – Вот и я так прикидывала, что нелегкое это будет дело, однако есть чем отблагодарить… пусть даже десять наполеонов пришлось бы потратить … это лучше, чем тут сидеть… – Десять наполеонов!.. Хм! Хорошая сума! Кто знает!.. Подождите!.. Много тут разных крутится. Возможно, кто-то и подвернется! А вы так уверены, что хорошо вас там примут? – У прусаков что ли? – Ага… – Хм! Ну, с этим проблем не будет. Крупкова кивнула. – Посмотрим!.. Кое с кем посоветуемся. Вечером будет у меня один шляхтич. С ним надо поговорить. Кто знает... Десять наполеонов! – Да хоть бы и пятнадцать!.. – Вижу, торопитесь вы на ту сторону. Ну, мне до этого дела нет!.. Не любопытна. Добрым людям помочь, а там будь, что будет!.. Крупкова еще несколько раз заверила, что душой и сердцем будет помогать Зубрам, но в это время в погребок зашло несколько посторонних, и потому она умолкла, посоветовав маркетантке, чтобы она о намерениях своих никому не рассказывала, а перед заходом солнца на ночлег пришла, поскольку неизвестно, что и как может случиться. Маркетантка обещала слушаться
доброго совета и, ссылаясь на то, что должна идти за узелками, оставеленными
на повозке, повернулась и вышла с мужем. Дзевановский очень обрадовался Зубрам и живо принялся расспрашивать их о том, что они успели предпринять. Маркетантка подробно рассказывала ему, как познакомилась с Крупковой, и какое устроила ей представление. Дзевановский даже удивился. – Ну и ну! Резво начинаете! Только не очень хорошо вас понимаю!.. Крупкова без сомнения найдет вам кого-нибудь… И что? Переправитесь, а потом? – Пан капитан! А голова на плечах для чего? Уж мы без Карлевича с места не двинемся. – Верно, верно! А я дам знать графу Мошиньскому… Пусть милиция не спускает с погребка глаз. Будьте уверены, что заслуженная награда вас не минует. Уже стемнело, когда Зубры вновь оказались в винном погребке на Запечке. Первая комната была битком набита посетителями. Маркетантка тщетно искала свободную скамью, однако шинкарка еще издали заметила Зуброву и выбежала к ним. – Прошу вас дальше, в другую комнату, там просторнее, и потише. Кроме того, – шепнула, – вас ждут. Проходите! Крупкова проводила Зубров во вторую комнату, слабо освещенную небольшой масляной лампой, и указала им на стол в углу, за которым сидел небольшой сутулый человек, одетый в кунтуш мелкопоместного шляхтича и при сабле. – Вот, собственно, имчь пан Дутковский! – произнесла старуха значительно своим писклявым голосом. – Ему можете изложить все дело. – Дутковский! – подхватила маркетантка, пристально разглядывая незнакомца. – Знала я имчь пана Бернабе Дутковского, который был красноставским войским . – Из тех самых и есть, – пробурчал себе под нос шляхтич, потирая руки. – А с кем имею честь? – Шкробанек Агата! А это мой муж! – бросила решительно Зуброва. – Глухой. Зубр вжал голову в плечи и вращал глазами, словно стараясь понять, о чем идет речь. – Пожалуйте… пожалуйте! – кланялся Дутковский. – Надеюсь, хозяйка нам тут засохнуть не даст! Меду! – Понятное дело! – подытожила Крупкова. – Вы тут беседуйте, а что от меня зависит, о том не забуду! Я уже того, – добавила она, – о том о сем пану Дутковскому рассказала. Старуха засеменила, плотно прикрывая за собой дверь. Шляхтич улыбался, подергивал небольшие усики и моргал небольшими буравящими глазками. Зуброва начала неспеша. – Ну, если сударь знаком с нашей бедой… стало быть рассказывать ему во второй раз не буду. – Хотите отсюда выбраться! Что ж, правильно. Но это не легко, не легко! Висла два дня назад встала. Можно было бы бродом под Беланами. – На вашу милость можем рассчитывать? – Трудная экспедиция. Одному не справиться! Надо мужиков подрядить. А они за здорово живешь не пойдут! Человек шесть понадобится. Маркетантка двинулась беспокойно. – Шесть?.. Зачем столько? – Меньше нельзя, никак, заработать каждый должен… – Сколько же? – По три дуката на голову. – И когда? – Сегодня, сейчас. Случай подвернулся. Откладывать ни к чему! С каждым днем будет все труднее! Французы о переправе думают… Того и гляди начнется строительство моста! Крупкова принесла мед, кружки и налила. – Ваше здоровье! – лихо выпила маркетантка. – Согласна, многовато дукатов хотите, однако так тому и быть!.. За удачу! – За удачу! Может и дорого, там, глядишь, и дешево выйдет. Все зависит от дела. Иной раз не успеешь потратить, а свежая монета сама в руки плывет. – Святые слова! Вот я вдова, совсем бедная… Зубр пошевелился беспокойно. – Как же так, вот же ваш муж! – напомнил Дутковский. – Ну и что? Глухой! Калека, почти покойник! О, уже к стакану прилип… Вот так всегда! На пьянство у него ума хватает! Что… что делать! – Ну, ну! Иногда такая глухота может как раз в пору прийтись! – иронично заметила Крупкова, незаметно подмигивая Дутковскому. Зуброва сделала вид, что не понимает намека. – Да, судари! Кто бы мог предвидеть такое несчастье! Врагу не пожелаешь! Не дай Бог в таком положении оказаться. Ехал человек, и думалось ему, что хоть одна отзывчивая душа да найдется!.. Да!..Ну да не жалуюсь. Кое-что выяснила. Однако скажите, сударь, хорошо ли вы знаете город? – Варшаву? Хм! Забавно. – Мне есть что скрывать. В такую дорогу с ненадежным человеком не поедешь… Еще в Познани, когда собиралась и расспрашивала, назвали, кто мог бы для меня большой подмогой оказаться… Однако не найти его тут. Расспрашивала, выведывала по секрету… Говорят: сгинул, пропал… – О ком же речь? – Ваше здоровье!.. – произнесла Зуброва, решительно отхлебнув из кружки. – Чему быть, того не миновать! Ну так вот, ищем мы одного благородного мещанина… Карлевича!.. Крупкова вздрогнула всем телом. Дутковский беспокойно дернулся на скамье. Зуброва продолжила, делая вид, что не заметила их замешательства: – Человек этот, должно быть, очень мудрый и чрезвычайно хитрый. Верный человек мне о нем многое рассказал. Происхождения он самого ничтожного. В Варшаве его шпионом почитали – состоял он даже при прусской милиции… ну да это ерунда. Такой, пожалуй, о многом осведомлен. Не слышали о нем? Дутковский уже оправился после минутного смущения, поскольку ответил спокойно: – Карлевич… Карлевич… Что-то слышал! Как же… А не говорили вам, где его искать, как найти? – Разумеется! Но кто бы мог знать, что здесь все так перепутается и перевернется вверх ногами… У нас даже письма к нему были… да его нет! Ясное дело, все это поистрепалось. Зачем же за собой ненужные бумаги возить!.. Говорили, он небольшого роста, рыжий, с бюольшой бородавкой на шее. Дутковский голову в воротник кунтуша втянул. – По той бородавке его узнать легко… да только что же, каждому шею осматривать? – Действительно, – пробормотала шинкарка. – Что и говорить! Нет его… И что делать? – Ну так вот… я этого имчь Карлевича знаю хорошо… нет его сейчас, однако все же… поскольку в случае чего… Может, медку?.. – Ого! Нет, не могу!.. А впрочем, может, и впрямь медку выпить?.. Только старому моему не наливайте, не то сопьется, горемыка, и буду я маяться с глухим да еще и с пьяным. Ну да полно об этом! Расскажите же мне, что и как. Стало быть, сегодня отправимся. Когда? Мы готовы, тут нам делать нечего!.. Карлевича все одно не найдем! Только время терять. – А если вдруг Карлевич найдется? – Хм! Найдется – нет ли. Разберемся! – ответила маркетантка и снова стала направлять разговор на предстоящую переправу через Вислу. Дутковский рассказывал, давал уклончивые ответы, а сам засыпал Зуброву встречными вопросами. Маркетантка извивалась как угрь и успешно выскальзывала, наконец, видя себя к стене припертой, притворилась захмелевшей. – Мосць Дутковский, – бормотала она, хватая за руки бедного шляхтича. – Спаси, не оставь!.. Двадцать пять… новехоньких наполеонов, а не каких-нибудь обрезков, выложу вам на стол… как-никак… я Скробанкова по мужу… Отсчитаю!.. Одни мы остались… Карлевича нет! Вот и знайте: что ему должно было достаться, вам останется… ей-ей! Не было бы счастья, да несчастье помогло… Один теряет, а другой находит. Так всегда бывает. Лишь бы отсюда пораньше вырваться. Человек и впрямь торопится. Кто нынче не торопится!.. Поздно… глаза слипаются!.. Когда в дорогу? – Ночью, перед рассветом. – Ну так еще и подремать можно? – Воля ваша, времени достаточно, – заверил шляхтич и кивнул шинкарке. – Пожалуйте за мной, в коморку. Маркетантка поднялась отяжелело. – Крепок мед! В ноги мне ударил. Старый! А ты что? Пусть себе здесь остается, но пить ему больше не давайте, поскольку он взбеситься может и ущерба вам, шуму наделает!.. А так он тихий, хоть кол ему на голове теши - глазом не моргнет. Зуброва посмотрела пристально на мужа и вышла вслед за шинкаркой – та провела в коморке примерно минуту и вернулась в комнату, – глянула подозрительно на склонившегося над кружкой унтер-офицера и придвинулась к Дутковскому. – Валек, – произнесла она тихо. – Что ты на это скажешь? – Не нравится мне это. – Что тебе не нравится? – Баба что-то очень уж крутит. – Эх, пустое! Говорю тебе, почти полный кошель золота прячет за пазухой! – Не говори так громко. – Глухой он, говорю тебе, как пень!.. – Не очень-то этому верю! Сейчас убедимся. Эй! – Дутковский громко рассмеялся. – Смотрите ка, этот гигант все еще тянет остатки из кружки… ему и в голову не приходит, что пьет отраву!.. Ха, ха!.. Смотрит и все, черт его возьми!.. На лице Зубра ни один мускул не дрогнул. Он спокойно потягивал мед и тихо сопел. Старуха торжествующе всплеснула руками. – Видишь, видишь, фома неверующий. Вечно что-нибудь подозреваешь!.. – Осторожность никогда не повредит. – Ну, не беспокойся. Я тоже не сегодня родилась. Хорошо им наплела, прежде чем сюда затянула… Ну, что с ними сделаем? – Может, и знал бы, если бы не этот Карлевич, который у меня из головы не выходит. Откуда они обо мне могли узнать? Да еще в Познани!.. А может… Смотрите, тетушка, рне иначе как секретные бумаги везут в прусскую армию. – Что ты говоришь? – Ей-ей! Верьте мне! Баба, помнится, говорила, что ей покоя хочется, а лезет в самое пекло. Могли ее ко мне подослать! Только мне не с руки. Прусаки сегодня ничего не значат. Что в них толку!.. Обещают, клянутся… Говорит, будто деньги для меня везет… Ну да это пустяк, отдаст и так. Баба рассмеялась тихо. – Люди есть? – Будут Мечек и Петка! Посмотрите, может уже здесь… Крупкова заглянула в соседнюю комнату. – Словно угадал… здесь негодяи… Притащились, шельмы, в углу, словно два пьяницы. – Отличные мужики! Только, тетка, – бросил хмуро куцый шляхтич, – ты уверена? Сейчас на что попало соблазнятся не стоит… и шею подставлять… Прикрываться кем-то не стану. Играю – так должен знать ради чего! – Ты меня слушай… Работа оплатится… – Посмотрим! Как только капнет что-нибудь порядочное, такую помолвку справлю, что эх! – И как там твоя? Все дичится? Чурается? Дутковский зубами заскрежетал. – Бешеные бабы! – Ну, ну! Ты тоже с ней излишне церемонишься! Где так такой удалец, а тут решиться не можешь! – И не говорите! Загрызла, шельма… огрела меня железякой по лопатке! Ну и хватит об этом. От меня не уйдут. Змеиное отродье. Первым делом надо мать обработать, а там посмотрим. Пятьдесят золотых червонцев выложил де Тили за Дзевановских. – Думай сам! – сказала Крупкова. – Поступай как знаешь! Я тебе плохого не советовала и не советую!.. Чего ты в них такого нашел, не знаю. – Чего нашел? Вы, тетушка, еще спрашиваете! Месть свою нашел! – Твое дело, не мое. Морочь с ними голову, ежели охота! Однако…Ну так как же будем… с этими? – Решено, проведем их до укрытия, а там уж разберемся. Если у них бумаги для прусаков – тем лучше. Французы их купят!.. Так то! – Мать родную продал бы… – Может, следует поступить иначе? – прервал язвительно дворянчик. – Карлевича, тетушка, имейте в виду – больше нет, вместо него есть Дутковский, а Дутковский служит тому, что ему ближе!.. Ваша правда… Ого, уже и петухи поют… Пора в дорогу! Смотрите ка, а этот пень спит. Крупкова оглянулась. Зубр, склонившись на локти, храпел. Дутковский поднялся и поправил пояс. – Давайте, тетка, вытаскивайте эту квочку из берлоги, и пусть собирает свои узлы. Крупкова вышла в коморку и вывела заспанную маркетантку. – Пора, пора, говорите? Костей не чувствую… – Да, да! Собирайтесь, самое время, – убеждала шинкарка. – И разбудите своего бедолагу, уж так он храпел! Да оденьтесь как следует, холодно! Мороз усилился. – А я, – добавил Дутковский, – предупрежу людей. Шинкарка вышла за Дутковским в первую комнату и стала шуметь на Ягну. Зуброва стремительно набросилась на мужа. – Старый ты пьяница! Вместо того, чтобы… Тут маркетантка умолкла. Зубр поднял голову и многозначительно мигнул. Зуброва поняла его на лету. – Говори. Бога ради! – Я глухой! Немой! – Мацей! – Яся… Купили нас… – шепнул унтер-офицер. - Ерунда, говори дальше, а я буду на тебя кричать! И маркетантка тотчас повысила голос, будто бы она тормошила мужа: – Вот наказание! Ну, настоящая колода, бревно ты эдакое… Ну помоги же!.. – Будут нас резать!.. – Шевелись, растяпа! Дальше, дальше, нет времени… Напился!.. – Поведут к себе! – бурчал Зубр. – Пьяница! Где так у него ума не хватает, а на мед аж трясется… а… а… – Панна капитанша… есть… – Где? Где? Где же… не справиться мне с этой глыбой!.. Ну!.. – Там… у него!.. – Господи! – воскликнула на этот раз и впрямь взволнованная маркетантка. Крупкова прибежала на помощь. – Что случилось? Что это? – Дайте воды или еще чего-нибудь!.. Пьян совершенно! Шинкарка подала кварту с водой. Маркетантка плеснула мужу в лицо. Зубр принялся фыркать, отряхнулся и поднялся со скамьи, покачиваясь на ногах. – Как идти? Как идти? – причитала маркетантка. В дверях показался Дутковский с двумя дюжими мужиками. – Ну, торопитесь. Нам пора, пора!.. Крупкова помогла маркетантке надеть на мужа куртку и завязать узелки. Зубр оперся отяжелело на толстую палку и ждал, слегка покачиваясь. Зуброва еще покрутилась, поправила платок на голове, кафтан веревкой подпоясала, снова взяла свои пожитки и сказала: – Ну, мы готовы! – Идем! Времени мало! Мацей, Петка! Толпа двинулась к дверям, однако
те открылись внезапно. – Милиция! – Батюшки! – охнула Крупкова. Петка с Мечеком стали беспокойно поглядывать назад. Дутковский не растерялся. – Тетка, за стойку! А вы за мной!.. Зуброва заколебалась. Карлевича можно было бы схватить и сейчас, однако кто знает, добьешься ли от него толку! Лучше идти за ним. Дворянчик заметил замешательство маркетантки и прикрикнул: – Что ж вы… Хотите угодить им в лапы? – Ведите. Дутковский схватил лампу и влетел в коморку. Там отодвинул сундук и поднял крышку, открывая вход в погреб. Прикрикнул решительно: – За мной! Быстро! И словно кот спрыгнул вниз. Зуброва наклонилась к уху мужа и шепнула: – Держись последним. Осторожность была излишней, поскольку двое мужиков рванулись вперед. Дутковский внизу светил лампой. – Все здесь? – Все, – овтетила маркетантка. – Надо только люк закрыть. – Не ваша забота! Крупкова управится. Теперь вперед… тихо!.. Подземный ход тянулся долго. Он извивался, заламывался, сужался до узкого прохода и снова расширялся в просторный коридор. Временами ход становился сухим, словно был вымощен хорошо утрамбованной глиной, то вдруг снова превращался в вязкое болото или перекопанные беспорядочные насыпи. Маркетантку одолела тошнота. Таких путешествий ее натура не переносила. Взволнованная, напуганная сразу всеми суевериями, которые когда-либо ей приходилось слышать о подземельях и темницах, она уже хотела заговорить с мужем и пожаловаться, как вдруг Дутковский остановился, отодвинул задвижку и поток свежего воздуха ворвался в подземный ход. – Вылезайте, вылезайте быстро, – настаивал дворянчик. – Ничего плохого не случилось! Да… так даже короче! А я хотел было в город вас вести!.. Маркетантка вслед за мужем выкарабкалась и вздохнула набожно – довольная тем, что видит небо над головой. Она осмотрелась. Они находились где-то за городом возле заброшенного домовладения. Дутковский не дал времени сориентироваться. – Вперед! Идем! Не время!..
Шагайте! Мечек, ступай сзади! – Какого черта! Что это ваш муж? – Оставьте его! Пусть сзади
тащится. Что с полудурком связываться, да еще с подвыпившим… Сам
за мной полезет! Уж лучше ему не мешать, не то скандал устроит! Маркетантка посмотрела с одобрение на мужа и пробормотала себе под нос: – Вот уж не думала!.. Голова так голова! – Что там? – спросил Дутковский. – Ничего. Это же Висла. Когда же к переправе отправимся? – Не в такой кутерьме! Неуж-то утонуть хотите? Смотрите, воду едва льдом сковало!... Провалиться можно, проломить. – Ради Бога! Что делать будем?.. Неужели возвращаться в город и ждать подходящей поры? – Вот еще! Придет такое в голову. Возвращайтесь сами, если хотите… – Куда же мы денемся? – Не беспокойтесь. Это моя забота! Все будет как задумано!.. У меня тут усадьба под Белянами, недалеко… переночуете в полном покое… Ну, а завтра ночью, мороз крепчает, перевезем вас. Усадьба возле реки, так что подходящее время от нас не ускользнет. Баба ничего не ответила. Дутковский вел проворно, кружа меж снежными сугробами, за густо раскинувшимися кустами и деревьями находя укрытие от лунного света. Горстка без помех добралась до Леску Белянского, миновали стороной стены монастыря камедулов и, повернув к берегу Вислы, стали пробираться к одиноко стоящей, буквально нависшей над берегом реки хате. – Ну, вот мы уже и на месте. – Слава Богу, слава Богу! – повторяла маркетантка. – А то у меня и руки окоченели от холода… да и ног не чувствую!.. Мороз такой, что в лесу словно постреливает!.. Ого!.. Словно в подтвержденье слов Зубровой, раздался короткий треск деревьев. Дутковский оглянулся и бросил сам себе сквозь зубы: – Лишь бы непрошенных гостей черти не принесли!.. – Что говорите? – спросила маркетантка. – Ничего! – ответил иронично Дутковский. – Говорю, что скоро согреетесь… Мечек! В самом деле, уж огня-то ты им принесешь? – Ну да! Разумеется!.. Ноги сразу растают, – сухо засмеялся верзила. У бабы муражки по спине побежали. Она придвинулась к мужу и шепнула: – Старый, во имя ран Господних, держаться! Зубр незаметнго кивнул и поплелся покачиваясь. Усадьба Дутковского была на вид обычной крестьянской хатой крытой соломой, побеленной известью, с небольшими, затянутыми пузырем оконцами, длинные и узкие сени разделяли ее на две части. Хата была задвинута вглубь
леса, другая ее сторона возвышалась над обрывистым берегом Вислы,
быстрое течение подтачивало его во время разливов, поэтому хата
одним боком казалась подвешеной между небом и водой. Дутковский уверенно приблизился к ограде и застучал. Калитка тяжело скрипнула. Показался верзила в полушубке и в надвинутой на глаза шапке. – Что там? – бросил коротко Дутковский. – Ничего, – овтетил угрюмо верзила. – Что там может быть? Черт меня дернул сидеть на этом пустыре!.. –- Ладно, скоро закончится! – успокоил его Дутковский и, обернувшись к стоящим за ним, добавил: –Проходите, в дом! А ты, Кужма, чтоб фонари принес, а сам удались на время. Зуброва осмотрелась вокруг, пытаясь преодолеть царившую темноту – тщетно. – Мацей, – позвала она, но внезапно замолчала, поскольку в комнату вошел Кужма с фонарем, а следом за ним протиснулись молча Мечек и Петка. Зубр присел на скамью в углу и склонил апатично голову. Верзилы не обращали внимания на Зубров и шептались между собой, расплетая какие-то веревки. Вошел Дутковский. – Все еще развлекаетесь! – произнес он сквозь зубы и, указывая на маркетантку, приказал: – Довольно, взять ее… Пусть отправляется почивать!.. А с этим идиотом покончим позднее!.. Верзилы достали ножи, взяли их в зубы и с глухим урчаннием приближались к маркетантке. Дутковский встал в дверях с пистолетом в руке. Зуброва вскочила и забилась в угол комнаты. Легионер машинально покачивался на скамье, словно полусонный. – Эй! Судари! Что это значит? – закричала маркетантка. – Пустяки! – улыбнулся Дутковский. – Вам пора отдохнуть!.. Вперед… Петка, хватай ее! – Ни шагу, не то убью! – крикнула Зуброва, вынимая короткоствольный пистолет и направляя его на бандитов. Мужики приостановились. Дутковский зубами заскрипел. – Ишь какая ящерка! Ну, подожди! – Не грозись, Карлевич, все одно будешь висеть! Дворянчик вздрогнул, пена выступила у него на губах, глаза кровью налились. – Карлевич? Так тебе Карлевич понадобился! Ведьма!.. Ты его получишь! – Молчи, прусский шпион… негодяй… разбойник… Висельник… Зуброва не закончила. Тяжелое полено, брошенное ловко, сбило ее с ног и свалило на землю. – Господи!.. Мацей!.. – охнула баба, на которую набросились трое разбойников и принялись, несмотря на трепыхания маркетантки, вязать ее веревками. Карлевич поспешно оглянулся на Зубра, но, видя его сидящим без движения и в полудреме, рассмеялся. – Ха, ха!.. Зови, ведьма… своего
Мацея, зови!.. Дайте-ка кусок веревки… Ноги ему связать… хотя бы
для приличия!.. – Мацей… растяпа!.. Хватай этого шпиона… разбойника! Пса рыжего! – Заткните ей рот! – буркнул Карлевич. – Кужма, ступай за горшком с углями!.. – Спасите, спасите! – послышался за стеной протяжный крик. Карлевич выругался. – Пищит барышня, – заметил Мечек. – Так она нам какой-нибудь патруль накличет! – добавил Петка. – Не ваша забота! – высокомерно ответил Карлевич. – Хочешь?.. Ну, так иди, Петка… Пусть не дерется, шельма! Честь тебя не минует! Петка вышел из комнаты. Дутковский принялся перетряхивать узлы и одежду Зубровой. – Так, вот он, мешочек! Бумаги! Крест легиона! Важные птицы! Кужма! Я же сказал – горшок с углями! Со старухой надо поговорить! Должна знать немало… Кужма на минуту исчез, расставил посреди комнаты горшки полные горящих углей и засунул в них железо. – Что с такой говорить, – заметил пренебрежительно Мечек. - Пулю в лоб, и в прорубь! – Глупец! – ответил Карлевич. – Увидишь! Это разговорчивая невеста! Дай фонарь. После чего прикрикнул на Зуброву и скривился язвительно. – Пани Скробанкова! Ну, ну! Холодно вам, холодно?!.. Согреемся! Сейчас! Вынуть кляп изо рта, сапоги снять! Мечек с Кужмой кинулись выполнять приказание. Зуброва глубоко вздохнула. – Полегче, сударыня, полегче?.. – Ты… мерзавец… Карлевич… – Это уже известно! А вот сейчас сударыня скажет нам нечто гораздо большее!.. – Будешь висеть!.. – Политичнее, политичнее! – Палач!.. – Палач! Ха, ха! Кужма, железа!.. Кужма отвернулся, чтобы достать из горшка раскаленный прут, но в этот момент тот самый прут… ударил его по голове раз и другой… Кужма пошатнулся и упал. Мечек с Карлевичем вскочили на ноги. Зубр бросился на Мечека и свалил его ударом кулака. Карлевич выстрелил, но промахнулся. Легионер нацелил на него второй выхваченный из горшка прут, однако Карлевич увернулся и вывалился из комнаты в сени. Зубр бросился следом и запер за ним дверь на скобу. Затем он освободил от веревок маркетантку и налетел на Мечека, который, несмотря на контузию, уже начал двигаться. Баба тотчас обрела уверенность в себе, и хотя ноги ее ослабели, поднялась и стала помогать мужу связывать разбойников. – Сильней его! – командовала она. – Не жалей извергов!.. Господи! Думала, что со мной уже кончено!.. Такое выдержать! Пусть обуются!.. Забери у них ножи!.. Смотри-ка, у них еще и пистолеты!.. Не успели, шельмы, деньги забрать!.. Ну-ну, что же теперь? Зубр глянул на жену и показал на комнату за стеной. – Они там! – Ну, так вперед! Быстрее… не то приведут целый полк этих негодяев… Зубр вооружился прутом и стал пробивать отверстие в стене. Стена затрещала, щепки посыпались, и одновременно послышались приглушенные крики. Маркетантка не могла удержаться. – Эй! Разрешите доложить… мы – подчиненные имчь пана поручика Готартовского! – Здравствуйте! – ответил девичий голос. Зубр с удвоенной энергией бил в стену. Маркетантка бросилась усиливать натиск. Хата вздрагивала и сотрясалась. – Быстрей… Мацей, лупи! Того и гляди… влетят эти изверги!.. Опасения Зубровой были основательными. Карлевич, выйдя из комнаты, кликнул Петку, который в соседнем чулане бился с пленными женщинами, хотел было вернуться к Зубрам, но обнаружил, что дверь заперта, и в бешастве заскрежетал зубами, Мечек и Кужма, должны быть, погибли. Карлевич не раздумывал. Он забаррикадировал чулан, Петку поставил с пистолетами на страже, а сам побежал в лес искать подмоги в расположенной неподалеку заброшенной лесной сторожке. Расчет его был верен. Притаившийся Петка, если бы Зубровы захотели убежать по тропинке, мог оказать достаточное сопротивление. С другой стороны река защищала еще адежнее. Жертвы уйти не могли. Помощь придет. Они ему заплатят за все. Карлевич пенял себе за неосторожность. Не захотел иметь лишних сообщников при дележе, и потому решил не звать компаньонов на помощь. Лесная сторожка находилась всего лишь в нескольких стаях от усадьбы Карлевича. Построенная в качестве укрытия для королевских егерей, она пустовала и со временем стала притоном бродяг. В разыгравшемся военном лихолетье страна кишела всевозможными разбойниками и головорезами. Карлевич подобно вихрю влетел к своим сообщникам, одним окриком поднял на ноги всю банду и повел ее за собой. Банда шла напролом, ведомая жаждой добычи. Французская военная жандармерия им уже докучала, работать было тяжело… выходить на добычу – все опаснее. Вешали без разговоров. Банда была оголодавшая, обнищавшая. За Карлевичем шли словно стая шакалов, не спрашивая, где и с кем они должны расправиться. Карлевич мчался впереди, а следом за ним порознь –- головорезы. Одного жеста оказалось достаточно, чтобы толпа – черная, оброрванная, поблескивающая сталью, – кинулась на ограждение. Двадцать тел повисло над забором и спустилось внутрь. Стоявший на страже Петка не успел откликнуться, как уже лежал на земле, сраженный ударом ножа. – Вышибай дверь! – гаркнул Карлевич. Однако головорезам не было нужды в командах. Запоры трещали под натиском жилистых рук и узловатых жердей. Двери одна за другой падали на землю… Карлевич испугался, чтобы сгоряча не расправились с жертвами, и призывал: – Хлопцы! Живьем брать, живьем! Однако толпа головорезов после вышибания последней двери неожиданно отшатнулась: навстречу им ударил столб дыма. – Горит! Пожар! – раздались отчаянные голоса. Карлевич в ярости бросился вперед. – За мной! Останетесь без добычи! Несколько смельчаков бросились за Карлевичем и ворвались в комнату, в которой были закрыты Зубр и Зуброва. Языки пламени уже облизывали балки. Карлевич стал лихорадочно обыскивать комнату. Наткнулся на два тела, лежавших на земле. Он крикнул товарищам, чтобы вытащили их из дома. Это были наполовину обгоревшие тела Мечека и Кужмы. Карлевич грязно выругался. Кровавое зарево уже рвануло к небу, а следом за ним – снопы искр. Огонь добрался до соломенной крыши, окружил ее, охватил, охватил хрупкие сопы и бросил их во двор тлеющими кипами. Карлевич в отчаянии дергался от ярости, не в силах понять, что могло произойти с его пленниками. Вдруг перекрытие крыши затрещало сильнее, обгоревшие стропила прогнулись, хата закачалась… и рухнула, рассыпая мерцающие искры и головни. Огонь стал сам собой гаснуть и затихать. Перед головорезами клубились руины. Дальний горизонт открылся их взгляду. Карлевич посмотрел угрюмо вдаль и задрожал. Серединой Вислы продвигались по льду четыре согбенные фигуры. – За мной! За мной! – гаркнул он на толпу и побежал к берегу. – Убегают! Разбойнпики бросились за Карлевичем и принялись словно коты запрыгивать на ледовый покров. Однако лед задышал, стал обламываться кусками, показалась вода. Карлевич не обращал внимания. С ловкостью белки он перескакивал с кромки на кромку и призывами ободрял товарищей. Нашлось только четверо таких же смельчаков как он. Расстояние между погоней и убегающими сокращалось. Зубровы торопиться не могли. Маркетантка, ноги которой были травмированы поленом, едва двигалась. Пани Дзевановская отстраха теряла сознание. Зубр держался в отдалении, поскольку при приближении к женщинам лед начинал трещать, гнуться под его массой, и волны воды из под его ног струились, обозначая черные пятна на белом стекле Вислы. Зоська шла впереди. Легкая, уверенная, она ободряла мать: – Смелее, матушка! Держите же меня за руку! – Иезус! Догоняют! Смотри, смотри! – Незачем оглядываться!.. К берегу! – Святой Антоний!.. Не могу!.
Ноги мои!.. Ах негодяй, ах разбойник! – вздыхала маркетантка. –
Мацей, не выдержу! Погоня приближалась. Всего лишь три узкие полоски льда отделяли Зубра от Карлевича и головорезов. Последние уже вытянули из-за пазухи пистолеты. Легионер перекрестился, присел на лед, а потом вытащил складной нож и стал ломать лед со стороны Карлевича. – Мацей! Что ты делаешь?! Тебя водой зальет!.. – Яся, молчи! – ответил Зубр, ударяя все сильнее. Хрупкая корка стала трескаться и ломаться, создавая распространяющиеся все дальше трещины. Зубр лег на живот и продолжал лупить, время от времени ударяя куском льда, который удерживал в левой руке. Вода выходила все сильнее, все решитьельнее. Руки у него стали коченеть. Карлевич был уже на второй полосе. Убегающие женщины оглянулись на Зубра. – Мацей! Христе Боже!.. Карлевич готовился к прыжку. Еще минута, и он окажется здесь, напротив, отделенный от унтер-офицера только узкой полоской воды. Зубр оперся на локти, поднимал обломанные куски льда и бросал их под ноги Карлевичу, уничтожая перед ним ледяной покров. Карлевич выстрелил – пуля едва коснулась льда. Вода поднималась, он должен был отшатнуться, чтобы не упасть в полынью. Одновременно здоровенный кусок льда, на котором лежал распластавшийся Зубр, оторвался и медленно поплыл по реке, расчищая собой дорогу все прибывающей воды. В это время женщины, держась за руки, почти ползком, добрались до берега. Каждый шаг грозил им гибелью. Пани Дзевановская молилась вслух – лед угрожающе трещал. Зуброва снова оглянулась на мужа. Там, где еще минуту назад она видела его на льду… поднималась черная, мерцающая полоса воды. Маркетантка оцепенела, в глазах у нее потемнело. – Что с вами? Что с вами? Вперед! – призывала Зоська. Зуброва закатила глаза и шепнула тихо, вдруг потеряв голос: – Мацей мой! Единственный!.. Зоська подскочила к маркетантке и схватила ее за руку –- За мной! Это же смерть!.. – Господь всемогущий превечный… смилуйся над нами, – молилась полковница. – Нет! Пустите меня к нему! Я за ним! Зоська уперлась и потянула Зуброву в сторону берега. Глянула на шатающуюся от бессилия мать и поспешила к ней на помощь. Два бессильных тела ей приходилось поддерживать, подталкивать, вести, поднимать. Два бессильных тела, две омертвевшие души. Берег был буквально в нескольких шагах. Руки Зоськи начали слабеть, тонкие пальцы коченели. Более слабый, теплом земли размягченный лед уже не лопался, но проваливался. К счастью, это место было прибрежной песчаной косой. Зоська брела, по пояс погруженная в воду, и пыталась выбраться, опираясь о край льдины, в кровь обдирая руки об ее острые края. Пот каплями орошал ее заснеженный лоб и сосульками застывал на нем. От губ, от волнующейся груди поднимались клубы пара. Слабеющие мускулы напрягались, отдавая последние силы. Вдоль песчаного, поросшего ивняком, припорошенному снегом берега, брели три женщины. Отчаяние их казалось таки глубоким, что, казалось, врем я замерло. В эти минуты таким глубоким было их отчаяние, что, казалось, годы проплывали. Берега Вислы тонули в тишине. Со стороны Белан на фоне сосен все печальней, все кровавее краснели головни пожарища, слабо выделяя тени снующих рядом людей. Небольшой огонек в верховьях реки возвышавшийся над горизонтом, обозначал Варшаву. Прага поражала снежной равниной, пронизанной редкими купами кустов. Висла, направляясь по следам только что завершившейся битвы жизни со смертью, вздымалась, желая сорвать с себя ледовые оковы. Оловянное небо смотрело хмуро. Зоська стояла в воде у самого берега, тяжело дыша и прижимая разгоряченные уста к холодному покрову земли. Ею овладели сонливость и слабобсть. Так ей было хорошо, так хотела отдохнуть, заснуть. Вдруг сильный озноб прошил ее тело. Казалось, кто-то приобнял ее и медленно связывал. Она выдернула руку. Вода вокруг ее тела начинала замерзать. Чувства вернулись к Зоське. Она вцепилась в иву и выбралась на берег. Полковница пришла в себя и помогла ей вытянуть Зуброву. – Куда-нибудь в дом! В дом! – говорила Зоська, чувствуя, что снова слабеет. Женщины сделали шаг вперед. Тотчас перед ними раздлался короткий окрик: «Wer da?» – а за ним последовал сигшнальный выстрел из карабина. Тихий берег Вислы ощетинился штыками. Прусский патруль окружил женщин. Словно бы в ответ на противоположном
берегу, от Белан, грохнули коротко драгунские ружья и сверкнули
палаши. Спустя минуту шум своеобразного приветствия смолк. Оба берега
снова смотрели друг на друга одиноко, глухо, пусто. <I> <II> <III> <IV> <V> <VI> <VII> <VIII> <IX> <X> <XI> <XII> <XIII> <XIV> <XV> <XVI> <XVII> <XVIII> <Послесловие> |