Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
Глава XII
Глава XIII
Глава XIV
Глава XV
Глава XVI
Глава XVII
Глава XVIII
Послесловие

«Ураган»

XIV

Хмурая, туманная ноябрьская ночь окутала неболбшое испанское селение Боцекуиллас, словно стараясь погасить зарево огней, которыми загорелся этот маленький горный поселок. Тщетно. Из окон уцелевших и наполовину разрушенных домов вырывались яркие лучи, которые освещали тёмные лужи на вьющейся среди скал дороге. Вдалеке, за селением, тысячи огоньков создавали из завес тумана жёлто-красные ленты, полосы, кольца.
Двухэтажный дом на краю селения был освещен сильнее. Вокруг его толпилось множество султанов.
Оттуда то и дело вырывался конный ординарец и исчезал во тьме, либо тонул в море лагерных огней. Домик этот был как бы сердцем, из которого расходились потоки приказов, достигая далее всего расположенных пульсов.
В Боцекуиллас. Расположился главный штаб.
Бонапарт в окружении маршалов сидел, задумчивый, за столом, на котором лежали большие развернутые карты, размеченные тёмными линиями.
- Виктор! - раздался звонкий голос Бонапарта. - Что скажешь о нашей позиции?
- Сир! - ответил маршал. - Я доехал почти до ущелья… позиция, по-моему… неприступная!
- Как это? Почему?
- Единственный проход через Гуадеррама - это ущелье Сомосиерра… тысяча отчаянных солдат могут в нём оказывать сопротивление… целой армии… Горы отвесные, скалистые… делают невозможными любые попытки!
Бонапарт поморщился.
- Не забывай, маршал, что мы преодолели Альпы.
- Ваше величество, - отвечал живо Виктор. - Если бы это были Альпы!.. Несмотря на высокие вершины и пропасти… сколькими дорогами может пробраться солдат!.. А тут мы стоим перед горной стеной… и этой единственной, узкой дорогой, которая делает бесполезными любые движения…
- Довольно! Бессьер!..
- Я, сир, не видел позиции, однако мне кажется, что четвертый корпус Лефевра сможет обойти неприятеля через Валладолид и Сеговие, и тогда дон Бенито вынужден будет отойти от Гуадаррамы.
- Стало быть ты советуешь?..
- Оставить корпус для охраны и наблюдения, и начать фланговое движение либо на Сарагоссу, либо на Сеговие…
- Стало быть, ты хочешь, чтобы мы отступили перед этой бандой повстанцев?
- Контроль над Испанией увеличивает силы дона Бенито Сан Хуана на двадцать тысяч…
- Добровольцев!..
- Английских офицеров…
- Все равно! Армия под Аустерлицем и Йеной не пятилась!.. Бессьер!
- Сир
- На рассвете еще раз лично выедешь для разведки неприятельской позиции. Меж тем… Бертье, записывай! Дивизия Лаписса… отправляется ночью на правый фланг и на рассвете совершает атаку на позиции от Супельведы… Девяносто шестой полк с батареей Сенармона движется прямо к ущелью и будет иметь задачу демонтировать испанские орудия - дивизия Руффина поддержит Лаписса. Двадцать четвертый полк ударит на левый фланг! Пусть ведет генерал Семеле! Виктор!
- Ваше величество!
- Доверяю, как видишь, твоему корпусу! Ты не можешь позволить, чтобы этот дон Бенито смел подставлять нам лоб…
- Сир! Ни я, ни мои солдаты не остановятся ни перед какой преградой!..
Бонапарт посмотрел на Бессьера.
- А… ты, Бессьер, как я сказал, выполнишь рекогносцировку… Гвардия пойдет со мной!..
Маршалы, откланиваясь, начали расходиться по своим ставкам. Буквально вслед за ними разбегались с приказами адъютанты.
Бонапарт, закутавшись плащом, вышел из дома. Плотно расставленная стража из гвардейских гренадеров салютовала ему.
Наполеон посмотрел на дорогу: в мерцании факелов двигалась плотная колонна. Бонапарт кивнул стоявшему позади Хлаповскому.
- Что это за отряд?
- Батарея Сенармона - идут на позиции.
Артиллерия двигалась в глухом молчании, не узнав стоявшего в тени императора.
Едва на дороге смолкли скрип и громыхание, тотчас за ним послышался ровный, приглушенный топот кавалерии, среди которого доносились характерные звуки краковяка:

То ли в Пиренеях
То ли в Гуадаррама,
Песенка в умах звенит
Одна, всё та же самая!

Краковяк звучал все увереннее, сильней, мощней. Пока вдруг не прервал его басовитый голос:
- Норвилл… собака… прекрати же, чёрт, к главному штабу подъезжаем!
- Ну так что, вахмистр?
- Можем на неприятности нарваться! Ну, не люблю и все тут! Нет смысла! Слышишь, Флорек!.. Все отбились от рук… к чёрту!
- Эх, глупости! Кипятишься!..
- Потому что зол! Руки у меня окоченели… Холод такой… а тут тащись!..
Тут перед конем ехавшего впереди вахмистра появилась темная фигура, закутанная плащом.
- Куда едете? - спросил спокойный голос по-французски.
Вахмистр неохотно осадил коня и произнес:
- Вам до этого какое дело?
- Здесь моя позиция!
Вахмистр заметил едва прорисовывавшуюся треуголку.
- Извините, господин офицер, не заметил. Взвод третьей роты шеволежеров!.. Направляемся, господин поручик, к эскадрону… Извините, если не разобрал звания!
- Не беда! Поручика довольно! Были на рекогносцировке?
- Какое там! Назначили нас вроде бы на дежурство при императоре… но какое там! Шассеры с гренадерами стоят здесь, а нас вытолкали в поле к последним постам… Что ж, терпи и всё! А что еще остается? Наш эскадрон - парни один к одному, а тут утром подъехал адъютант и перебирал нас словно дикие груши… из целого эскадрона наскреб едва ли пятую часть роты!..
- Кто командует вашим эскадроном?
- О, сегодня полковник Козетульский, а завтра очевидно Любиньский.
- Как это?
- Ну да, эскадрон без шефа! В Варшаве им был Малаховский, но подал в отставку, а сейчас назначен Стоковский, однако его пока еще не видели!.. В Париже должно быть… Но, извините, господин поручик! Нам пора! Ибо там капитан Дзевановский ждет с эскадроном фуража…
- Ты командуешь? Как фамилия?
- Стадницкий! Но на самом деле командует Флорек… тоже вахмистр - Готартовский!..
- Были в бою?
- Мы? Какое там! Набеги, рекогносцировки, разъезды… словно мы под Туделу мчались!... И только… Злость берет! Вот и сейчас, уткнулись мы в эти горы!.. И что? Похоже, какой-то марш будет завтра - если еще получится!..
- А ты бы как думал, без маршей?..
- Верно! Двинуть пару полков, разбить… и конец!.. Это было бы как следует, по-наполеоновски!..
Флориан Готартовский, который приблизился к разговаривающим, чтобы прервать эту необычную остановку на дороге, поскольку сзади подходило воинское подразделение, -быстро глянул на закутанного плащом офицера, внезапно осадил коня и крикнул взводу:
- Внимание - император! Оружие… под высь!
Стадницкий даже покачнулся в седле.
- Как поживаете, удальцы!
- Да здравствует император! - загремел воодушевленный возглас.
- Двигайтесь! Вперед - марш!..
Взвод поскакал размашистой рысью.
Стадницкий едва пришёл в себя.
- Так оделся! Чтобы мне! Еще из этого скандал будет!.. Темно, хоть глаз выколи!.. Не люблю! Меня аж мутит!.. А я его поручиком!.. Вот это встреча! Норвилл во всем виноват… Никогда он рта не закрывает. Краковяк у него в голове скачет и днем, и ночью… Ну, будет мне краковяк!..
Флориан успокаивал взволнованного коллегу. Стадницкий был неутешен.
- А в общем, - наконец подытожил он, - ты виноват!
- С чего бы это?
- Конечно! Ты получил приказ от капитана… Ты и должен был возглавлять!.. А он говорит "поручика будет достаточно", слышал? Это бы еще ничего - но что ему наговорил в конце!..
- Будь уверен, пан Юзеф, что у вас за это волос с головы не упадет. Вот потеха!.. Пожалуй, лучше бы ты облысел!.. Каждый знает свое. Всё это пойдет на счёт полку… Ну и пусть… Чёрт!
Взвод добрался до места, которое третий эскадрон, командированный в караул, занимал под деревенькой Боцекуилла.
Флориан доложил Дзевановскому о встрече на дороге.
В эскадроне по этому поводу начались оживленные расспросы. Капитан Дзевановский и командир седьмой роты, Петр Красиньский, посоветовали немедленно отправить сообщение о случившемся полковнику Винценти Красиньскому и гросс-майору Даутанкурту, стоявшим с остальными эскадронами шеволежеров по другую сторону деревни, чтобы в случае чего они могли хоть как-нибудь объяснить неудачный разговор.
Когда первое впечатление прошло, шеволежеры понемногу стали снова укладываться возле разожженных костров, в поисках хотя бы минутного отдыха на скользкой, влажной земле. Короткий это был отдых.
В связи с близостью неприятеля и обязанностями императорского караула один взвод постоянно находился в готовности, держа коней в поводу, второму было поручено держать посты вокруг лагеря, третьему можно было ослабить подпруги у коней и поставить карабины в козлы, четвертый имел право греть озябшие члены у огня, и только пятому не возбранялось дремать.
Каждые два часа взвода сменялись, заступая поочередно в отдыхающую смену, резервный отряд был наполовину разослан или также грелся у огня.
Взвод, приведенный Стадницким и Готартовским как утомленный дорогой получил право двухчасового отдыха.
Однако сон не шёл к шеволежерам. Заложив коням корм, столпились они у огня, весело шумя. Кто-то дымил трубкой, другие приправляли и грели вино. Иногда разговоры вдруг смолкали. Взгляды шеволежеров тонули задумчиво в пляшущих языках пламени, словно в пламени этом, в мерцающей мгле и снопах поднимающихся искр они находили дорогие сердцу лица, а может - более ясные мысли, может, - успокоение. И глухая тишина установилась в лагере, так что было слышно прерывистое биение сердец.
Неожиданно из молодой груди вырывался голос бодрый. Шутка, резвый оклик, предостережение падали в эту мглу, в эту настороженную тишину - и прерывали мысли, и снова пробуждали желания, и жизнь, и смех.
Готартовский прилёг у огня, закутался плащом и попытался уснуть. Однако сон не шёл.
Шутки и смех товарищей не манили его. Даже для обычной беседы с Дзевановским не было охоты. Это заметил Стадницкий и придвинулся к Готартовскому.
- Флорек! Что ж ты, камедуля ?.. Грустно тебе! На беседу с капитаном сегодня не идешь?
- Хм! Да, иногда лучше остаться наедине с собственными мыслями.

- Расскажи мне! А может! Впрочем, я не сумею!.. Натура такая, что едва начну вспоминать, то собака дохнет - сразу меня сон одолевает… Я тебе говорю, что из тебя получился бы отличный товарищ, если бы только эти сантименты отбросил. О, видишь! Сегодня какая-то чума почти на весь эскадрон напала! Ты посмотри! Глаза таращат… и ничего!
- Чего же ты хочешь, пан Юзеф! Каждый с теми, кого оставил на родине!.. Приходит минута, когда он вспоминает о родном доме, о близких, и тогда его охватывает…
- Хм! Может хватит! - пробурчал под нос вахмистр.
- Признайся, - продолжал Флориан. - У тебя, должно быть, там кто-то есть?
У меня? - шепнул угрюмо Стадницкий, поправляя остриём сабли горящие головни. - У меня был отец, а сейчас никого! Дядюшка - он не в счёт! Ну, Янек, добрая душа, один! Слабый он только, щуплый… ему не до военной службы. Добрый хлопец, да, в науках силён! Вот бы он был рядом… Эх!.. Но, тьфу, тьфу!.. Не люблю этого!..
- Что ж ты так содрогаешься, вахмистр? - раздался возле огня чей-то значительный голос.
- Капитан! - воскликнул Стадницкий, вскочив на ноги.
- Садись, садись сударь, да и вы, пан Флориан! Не пожелали, стало быть я к вам! Без формальностей - тут мы равны меж собой… Отдых - не служба. У вас тут теплей и веселей, чем у меня в палатке.
- Какое там веселье! Вот, сегодня все кислые! Что говорить о Флореке, Норвилл ни гу-гу!..
- Действительно! - подтвердил Дзевановский, посмотрев на соседний костер. - Не каждый обладает вашим размахом, вахмистр. Вот сегодня, скверно разговаривал с самим императором!
- Так ему и надо, пусть в следующий раз не прикидывается поручиком! - сказал бодро Стадницкий. - И если бы не Флорек, то ей Богу, ему бы еще больше досадил! А что? Собачий час! Говорили, что Испания страна тёплая, а тут такой знатный ноябрь, что два полушубка пригодились бы! Шельмы, позабирались в горы - а мы стоим или совершаем марши…
- Потому что нелегко их там на таких скалах схватить!
- Пан капитан! Легко, не легко, а меня уже злость берет, третий месяц носимся туда-сюда, и ничего!.. Шестой роте досталась крупица счастья под Риосеко, их капитан Радзиминьский уже имеет крест, десять низших чинов тоже!.. Да, в первом эскадроне тоже дела лучше идут! Поручики Хермелаус Иордан и Юзеф Залусский представлены к первому классу… Только нам нет удачи, один Флорек дослужился до вахмистра, в чем я его не упрекаю.
- Не спеша, не спеша, дождёмся, придёт и наш черёд.
Перед костром показался вдруг вытянувшийся как струна поручик Неголевский. Дзевановский беспокойно пошевелился.
- Ёндрек? Что там?
- Разрешите доложить, пан капитан, - доложил с комичной важностью Неголевский, - что поручик Кшижановский приготовил удивительного качества миндальную похлебку, которая в эту минуту ждет дальнейших распоряжений пана капитана!..
- Ну, ну, Бог с вами! Начинайте штурм сами.
- Не полагается нам, пан капитан! Нет приказа отступать!
- Эх, дети! Ну, пан Флорек, пан Юзеф, идёмте вместе! Вот только не слишком ли большой ушерб нанесём вашей похлебке?
- Напрасные опасения, у нас без малого котелок!..
Дзевановский с Неголевским, а за ними Флорек со Стадницким отправились к палатке поручиков, в которой на импровизированном столе из досок источал ароматный пар порядочный котелок.
Поручик Кшижановский крутился вокруг него и с помощью адъютанта Рудовского протирал и раскладывал на столе ложки. Капитан Пётр Красиньский, сидя в углу на брошенных сумках, попыхивал любимой трубочкой и добродушно улыбался.
- Вот мы и в сборе, - весело произнёс Неголевский, - что касается Шептыцкого, то он там, на дежурстве у маршала, наверняка лучше попотчуется.
- Постойте! - вставил Дзевановский. - Запас похлебки, вижу, немалый, вполне хватило бы ещё на двух вахмистров: Василевского, ворчуна…
- О! Он в карауле с поручиком Ровицким, - заметил Красиньский.
- Правда!.. Хм!.. Тогда, может, Добицкого?
- Отлично! - подтвердил Неголевский. - Пусть Стадницкий его вызовет, я должен нести почётный караул при котелке.
Стадницкий вызвал Добицкого. В палатке стало шумно. Неголевский укорял Кшижановского и шутил:

- Слушай, Штефек, если ты себя плохо зарекомендовал, то я откажусь, что происхожу как и ты из Великопольши … Супчик довольно аппетитно выглядит, лишь бы не совершил нам какой-нибудь диверсии! Может, ты позволил какому-нибудь испанцу перетянуть себя на их сторону?.. Признавайся! Господа, внимание! Кшижановский хочет нас отравить!
- Да! Верно говоришь! - подтвердил адъютант Рудовский.
- А что, а что - поддакивал Неголевский.
- Будь спокоен. Видишь, сам пробую! Похлёбочка пальчики оближешь!..
- Довольно! Панове, за ложки! Капитан впереди! Равняйсь!
- Золотой ю… ю… юмор в этом Неголевском, - заикался Красиньский.
- И сердце! - добавил Дзевановский.
- Мосци Стадницкий, Готартовский, Добицкий, вперёд к миске! - крикнул Кшижановский.
- Деликатес, в такой холод!
- Лучшего нет даже у императора! - заметил Добицкий.
Похлебка быстро исчезала из котелка. Только у Дзевановского что-то не было аппетита, что касается адъютанта Рудовского - тот он едва проглотил несколько ложек.
- Адъютант, к чёрту! Вам кажется, что Кшижановский действительно отравы наварил?
- Благодарствую! Не могу!.. Сам не знаю, что со мной!
- Че… че… чепуха! - Обратил внимание капитан Красиньский. - Держись!..
Рудовский печально улыбнулся.
- А! Ну так и наш капитан пренебрегает?..
- Случилось что-то!
- Нет, Ёндрек! - ответил Дзевановский. - Напротив! Вкусно, остается только удивляться мастерству Кшижановского! Но подождите! У меня тоже есть кое-что для вас.
Капитан хлопнул в ладоши и дал какое-то поручение своему дежурному.
Через минуту взглядам компании предстал сильно раздутый бурдюк из козьей шкуры.
- Вино! Вот это пир! Наша взяла! - закричали весело.
Когда стаканы наполнились тёмным рубиновым напитком, Дзевановский сказал взволнованно:
- Товарищи и коллеги!.. Этот вот бурдюк везу на своей кобыле от самой Байоны. Не раз меня разбирала охота заглянуть в него, но не было случая!.. Сегодня он представился.
- Хотя и без причины! - добавил Красиньский.
- Собственно, пан Петр, вы ошибаетесь! Сегодня канун дня святого Андрея, а поскольку уже за полночь, предлагаю выпить за здоровье нашего Ёндрека.
- Виват Ёндреку! Да здравствует поручик!..
Неголевский стал благодарить и пожимать товарищам руки.
- Назначения! Креста! Отличия! Генеральства! - сыпались отовсюду пожелания.
- Храни вас Бог! Для меня это сюрприз! Всё благодаря капитану!.. За его здоровье! Чтобы стал нашим шефом!..
- Виват Дзевановскому!
- Капитан, чёрт… - начал басом Стадницкий и вдруг умолк.
- Стадницкий, говори! Смее… ло! - заикался Красиньский.
- Что тут говорить! Наш капитан, чёрт… отец, брат… друг, кто угодно! Давай… чтобы… пусть ему - тьфу! Как подумаю, что человек тут, за глотку…
- Хо..орошо говоришь, Стадницкий! Виват Дзевановскому! - кричал с воодушевлением Красиньский.
- Полно, товарищи! Нас два капитана!..
- Пан Ян, не напоминайте мне о звании! Смо-отрю на вас и изумляюсь!
- За здоровье капитанов! - кричал Неголевский.
- Полегче, полегче, Ёндрек! - уговаривал Дзевановский. - Вино испанское! Обманчиво! На вид мягкое, кроткое, но силы в нём - пропасть. Мы на службе… Завтра, скоро утро, ждет нас очевидно рекогносцировка, а может, сопровождение императора…
- Стало быть, да здравствует император!
- Виват!..
Полог палатки вдруг откинулся - вошёл Козетульский. Собравшиеся с почтением умолкли.
- Бодрствуете, вижу, не на шутку! Не шумно ли? Генерал Монбрен объезжает передовые посты. Садитесь, панове!
- Празднуем, полковник, им-менины Неголевского! - объяснил Красиньский.
- Благополучия! Повышения!
- Да здравствует наш полковник! - гремел разошедшийся Стадницкий.
- Да здравствует! - поддержал хор голосов.
- Принимаю, замещая отсутствующего Стоковского.
- Который что-то на полковника in partibus infidelium смахивает! - добавил Дзевановский.
- Появится и он, появится!.. Хороший офицер…
Разговор вдруг прервался.
- Что-то тут у вас печально! - заметил Козетульский. - Может вам со мной не по себе?
- Какое там! - сказал Красиньский. - Похоже все мы сегодня хмурые… Ёндрек нам слегка настроение поправил. Что ж, холод, глушь! Предстоят дальние по-о-оходы!..
- Кто знает! Даже маршалы сами не знают, что будет. Был с докладом у Бессьера! Разговаривал с нашим полковником!.. Стадницкий верно знает больше, поскольку с самим императором совещался.
- Полковник!..
- Ну, повезло, сударь! Но будь в другой раз осторожнее!.. Хорошо здесь беседовать, однако нам пора. Тем, кто службой не связан, хоть бы глаза сомкнуть следовало.
В палатке все поднялись с мест. Козетульский с Красиньским вышли. Добицкий со Стадницким повернули к кострам. Кшижановский с Неголевским стали готовить себе постель. Рудовский погрузился в полудрему.
Флориан направился к бивуакам, однако Дзевановский придержал его за плечо.
- Идёшь, пан Флориан, отдохнуть?
- Немного погреться у огня.
- Пойду с вами.
Капитан с Готартовским подошли к ближайшему костру и уселись среди сладко спящих солдат.
- Но, может, мешаю вам, хотели бы уснуть?
Флориан покачал головой.
- Не до сна мне сейчас!..
- Да и мне.
- Что с вами, капитан?
Дзевановский пошевелил своими широкими плечами.
- Не умею ответить… Помните, пан Флориан, всегда вас упрекал… Сегодня на меня нашло! Какие-то воспоминания наплывают!.. В прошлую ночь сон меня сморил. Впрочем, нет у меня никого на свете, кого бы моя судьба грела или беспокоила! Никого!..
- Верно!
- Стоит мне обратиться к прошлому, тотчас мысли мои устремляются к родному краю, и кажется мне, будто пропасть меня от него отделяет, словно я никогда уже не смогу его увидеть.
- Пан Ян! Откуда такие предположения?
- Вот видишь! Прежде сам тебя упрекал … Теперь на меня нашло. Бывают разные предчувствия - иногда вещие!.. Мы на войне. Не следует думать, что среди нас не будет жертв. Не один тут ляжет. Нас подстерегают на каждом шагу, и это самое страшное...
- Вы правы! - согласился порывисто Флориан. - Не далее как вчера шацеры ехали по дороге, вдруг с вершины горы грянули три выстрела - трех человек уложили замертво. Ужасно! Но умереть на поле боя, под градом пуль, умереть и в последний час видеть победу, к которой приложил руку, это прекрасная кончина… такой я желал бы, такой искал бы!..
- Да, это счастье! Ради такой смерти стоит расстаться с жизнью.
- Тем легче это сделать, когда жизнь надоела.
Дзевановский взял Флориана за руку.
- Не говорите так! Не искушайте промысел Божий. Еще не сошло на вас умиротворение? Придет постепенно - время лечит!..
- И мне так кажется, - шепнул глухо Флориан. - Бывают минуты, что в лагерном шуме исчезает печаль, что мысль бежит живее. Но это случается, когда я не смотрю в себя… когда в строю следую за голосом команды. А потом воспоминания оживают…
- Бедный, бедный пан Флориан, - сказал сочувственно Дзевановский. - Не поддавайтесь, пройдет.
- Вероятно! - согласился глухо Флориан.
Капитан поднялся.
- Холодно и тут! Смотри, костёр гаснет!.. Закутайся плащом и отдохни.
- Нет, нет. Лучше я в лагерь пройдусь.
- Я с вами. Обойдем посты.
Капитан двинулся медленно с Флорианом к выдвинутым постам.
- Как бы снег не пошел! - заметил Дзевановский, посматривая на оловянные полотнища облаков, проглядывавших сквозь мглу.
- Снег, здесь?
- Кажется, даже частым бывает гостем! Убийственный климат. Днем жжёт солнце, а ночью стужа. Уже двенадцать больных в эскадроне…
- Люди, пожалуй, легче справляются, чем кони. Фуража не хватает.
Дзевановский вдруг кивнул в сторону палатки шефа эскадрона, мимо которой проходили.
- Козетульский не спит! Подожди, поприветствую его.
Дзевановский отодвинул полог, Козетульский стоял на коленях с руками, вознесенными к небу.
Капитан резко отступил.
- Молится! - шепнул он.
На линии пикетов встретили вахмистра Петра Василевского.
- Что там, вахмистр?
- Ничего!.. Стоят! Недавно проезжал генерал Монбрен. Сейчас, наверное, в первой линии… Артиллерия выкатила орудия.
- Где поручик Ровицкий?
- Возле пикетов, направо.
- Тревоги не было?
- О! Пехота перед нами занимает сильную позицию… Нет никакой работы!
- Вижу, жестоко страдаете, как обычно?..
- Разве посмел бы, пан капитан! Только…
- Что только?
- Снова кинутся вольтижеры, шацеры, а мы сойдем за ротозеев.
- Не хмурься, старик! Служба!..
- Хм! Так точно… это ясно.
- Взвод твой в порядке?
- В полном, пан капитан - один Шум стоит четвертый час в полном снаряжении!
- За что?
- За непослушание, пан капитан!
- Вахмистр, это кроткий хлопец!
- Так точно, но с того момента, как пан капитан купил ему новые сапоги… с ним никакого сладу не стало. Что ни скажешь ему - без толку! На сапоги смотрит и улыбается им!.. Три раза перепутал команду!
- Ну, ну. Ты уж его прости!
- Разрешите доложить, большой сорванец!.. Только вот рубашки две ему пригодились бы… Такая нищета, что смотреть тошно… Гроша за душой нет!.. А под мундиром тряпье одно!
- Что-то надо придумать! Видишь, вахмистр, я и говорю, бедняга, и хрупкий к тому же… на такой стуже!..
- Ничего с ним не случится, пан капитан!.. Дисциплима должна быть, как положено… Ну а меховую жилетку под мундир я ему дал, так как мне она ни к чему.
Дзевановский похлопал вахмистра по плечу и пошел с Флорианом к лагерю.
- Превосходный солдат этот Василевский, - заметил Дзевановский. - Впрочем, как и весь наш эскадрон!..
- Пан Ян, это ваша заслуга.
- Ну, ну!.. Чего это вашей милости вздумалось делать мне комплименты.
Готартовский хотел ответить, однако Дзевановский, бросив взгляд на костер, возле которого вповалку лежали солдаты, заметил как один, видимо среди беспокойного сна, сдернул с себя плащ и лежал открытый. Дзевановский быстро подошел и укрыл солдата плащом.
Шеволежер открыл глаза.
- Капитан! - шепнул полусонно.
- Тс-с! Спи, спи, малыш! - сказал мягко Дзевановский и удалился за Флорианом.
- Смотрю на вас и поражаюсь вашему сердцу! - отозвался Готартовский чуть погодя.
- Ты преувеличиваешь, это просто долг! Достаточно посчитать, сколько у нас в роте детишек, совсем юношей. Нам, старым солдатам, это пустяк, но с такими!.. Вырвались в мир - капелька заботы им не помешает. Сколько при этом горя и нужды!.. Мундиры едва держатся, ремни трескаются, все ветшает. И мало таких, кому прислали бы с родины хотя бы дукат, а бывает, что и из жалованья еще и вычитают у него аванс на первое снаряжение.
- Это так, но что касается нашей роты, пожалуй, никто кроме вас, капитан, не имеет причин жаловаться!.. Вам следовало бы рапорт подать полковнику… это же ужас, так можно и последнего не лишиться!
- Это вам кажется, кажется! Мне много не надо… Слуг у меня нет. Коноводов не завожу! Хватает мне, слава Богу! Ну, будьте здоровы, пан Флориан! Мне ещё рапорт готовить, замещая шефа, а вы хотя бы глаза сомкните. Вот-вот смена придет.
Дзевановский повернул к своей палатке, Флориан лег у костра рядом со Стадницким.
Рассветная заря лениво забрезжила в тумане. Белая пелена нависала над землёй, сливалась с голубыми облаками, буднично перенимала даже малиновый оттенок плащей шеволежеров. Из затухающих костров вырывались полоски дыма и, не в силах преодолеть прижимающие их испарения, кольцами разливались по низине и расползались среди лежавших вповалку солдат.
Поручик Неголевский дежурил в пикетах.Отойдя на несколько шагов от лагеря, он добрался до цепочки французской пехоты, глубокий покой господствовал вокруг. Время от времени раздавался монотонный голос часовых, окликающих приближающийся дозор, иногда патруль полевой жандармерии звенел копытами по скалистой дороге - и тишина.
Неголевский присел на камне и укутался плащом. После бессонной ночи утренний холод пронизывал его до мозга костей. Сырость доводила до лихорадочной дрожи. Неголевский надвинул шляпу, поднял воротник и закутался сильнее. Дремота его одолевала. Казалось ему, что он видит перед собой отца, что тот улыбается ему ласково и говорит:
"Ну, сударь Андрей, нынче день твоего патрона!.. Бери себе в упряжку пегую кобылку и ту уздечку прадедовскую, о которой так упрашивал".
Видение было настолько живым, что Неголевский даже склонился к отцовским ногам.
Это движение его разбудило. Поручик вскочил на ноги.
- Хорошо же я себя показал бы! - буркнул себе под нос. И желая отогнать сон, широким шагом повернул на линию от дороги.
Вдруг в отдалении послышался торопливый топот копыт. Неголевский двинулся вперед к пикету. Хотел уже бросить стереотипный вопрос шеволежерам, когда в нескольких шагах перед собой увидел императора.
Бонапарт скакал рысью нахмуренный, позади - не более двух офицеров-порученцев. Вокруг клубился туман, он смело разрезал его.
Неголевский последовал взглядом за императором, однако тот самый туман, который открыл его взгляду поручика - уже затянулся, сомкнулся.
Неголевский побежал к палаткам.
Возглас: "Император в цепи!" - поставил всех офицеров на ноги. Один только поручик Кшижановский спал так крепко, что Неголевский вынужден был даже водой ему на лицо брызгать.
- Вставай, соня! Император в цепи!
Кшижановский с сожалением слез с разостланных попон.
- Козетульский давно на ногах! Скоро император может вернуться! - продолжать отчитывать Неголевский.
- Император? - ответил Кшижановский. - Если бы ты знал, как я спал!
- Вперед! Не мешкай!
Трубы заиграли долго, протяжно. Звуки их распространялись меж останков туманов, поднимались над пеленой и долетали до облаков.
Шеволежеры повскакивали - кони приветствовали их резвым фырканьем.
Солдат крестился, собирал свои пожитки и бежал приводить в порядок коня.
Поднялась суета. Под котелками затрещали щепки. Щётки коснулись сапог и мундиров. Пряжки, пуговицы и бляхи встретились с тряпкой. Скребки чистили коней.
Офицеры следили за порядком. Вахмистр Василевский разложил свою известную на весь эскадрон сумку и, достав из неёе воск, нити и иглы, лихорадочно пришивал пуговицы у плаща, давал поучения сидящему рядом с ним Шуму:
- Смотри, озорник!.. Отрывать ты умеешь! Что? Отвечай мне тотчас…
- Оторвались, вахмистр! - покорно отвечал Шум.
- Оторвались. Сами оторвались? Сто лет прослужишь… но даже бригадиром не станешь!.. Где уж такому!.. Так, посмотри еще раз на сапоги!.. Сударь, отрапортую. И кашель тебя душит? Ничего!
Шум ответил грустно:
- Такой уж я - неудачливый!..
- Хм! Неудачливый! Чёрт, на что же это похоже! Я буду ещё и пуговицы ему пришивать! Вперёд! Чёрт с ним… Пусть тебя капитан поймает!
Вахмистр со злостью отбросил плащ. Шум поднял его с земли. Пуговицы были уже пришиты.
На бледном лице юного шеволежера расцвел румянец.
- Храни вас Бог, вахмистр! - шепнул коротко Шум. Вахмистр затрясся от гнева.
- Что мне эти глупости! Что ты себе вообразил? Господа Бога будешь ради своей пуговицы вызывать?!.. Вот наказание!.. Куда ему в армию! В шеволежеры, в гвардию!..
Шеволежеры поспешно заканчивали утренние дела. Не прошло и часа, а эскадрон уже стоял, вытянувшись в две ровные линии. Козетульский обходил шеренги и осматривал отряд.
Туман начал понемногу рассеиваться. От главного штаба подъехал фурьер императорского двора, майор де Сегур, и привез приказ, чтобы шеволежеры были в готовности.
- Да, майор! - ответил весело Козетульский. - Как видишь… ждём!
- Терпение! Император выехал осмотреть позиции!.. Чёрт меня раздери, если что-нибудь новое! Горы, скалы, а между ними - коридор для двух человек. Узкая горловина, похоже извилистая… тремя пушками могут нам целый корпус расстрелять. Внимание, полковник! Не обманывает ли меня зрение? Император приближается!
- Сми-и-рна-а! - скомандовал Козетульский.
Бонапарт показался в отдалении. Ехал шагом - на лице его рисовалась глубокая задумчивость.
Шеволежеры затаили дыхание, готовясь к приветственному возгласу, однако Наполеон за несколько десятков шагов до них остановил коня, легко соскочил на землю и, бросив повод ординарцу, сел под деревом возле дороги. Другой офицер, дежуривший при императоре, подскочил к шеволежерам.
- Полковник, прикажите солдатам развести огонь перед его величеством! Есть у вас щепки?
Господин де Сегур со своей стороны поспешил прийти на помощь в организации импровизированного привала императора.
Солдаты разбежались к маршалам и в штабы с известием, что император отдыхает возле линии пикетов. Большой костер с треском вспыхнул у ног Наполеона.
От деревни Боцекуиллас стали подъезжать генералы, мамелюки, наконец и маршалы.
Под печально чернеющими ветвями раскидистого платана пестрели мундиры. На испачканной траве выделялись красочные мундиры адъютантов, золотое шитье генералов, жабо маршалов, живописные шарфы мамелюков, аксельбанты, султаны, фельдцехи, серебряные патронташи, придворные фраки, медвежьи шапки, стройные плюмажи.
Наполеон выслушал доклад начальника передового охранения генерала Монбрена, а потом долго разговаривал с Бессьером.
Маршал рассказывал о результатах проведенной разведки предгорий. Император внимательно слушал предложения и выводы. Бессьер в ярких красках рисовал обороноспособность неприятельской позиции.
Наполеон с опущенной головой смотрел на костер. В это время между деревьями поднялся тихий шелест. Бонапарт поднял голову и увидел солдата, который с трубкой в руке пробирался к императорскому костру, чтобы раскурить ее. Генерал Монбрен успел его вовремя остановить. Однако император Наполеон кивнул генералу и сказал спокойно:
- Laissez le faire!
Монбрен освободил дорогу смельчаку. Солдат с безразличием приблизился к огню, опустился на колени, остриём палаша выгреб горящий уголек и с удовольствием раз и другой затянулся трубкой, окутываясь голубоватым дымом.
Бонапарт внимательно следил за действиями солдата, а тот словно не собирался обращать внимания на присутствие императора.
Офицеры с молчаливым удивлением наблюдали за этой сценой.
Когда уже трубка хорошо раскурилась - солдат спокойно отвернулся от костра. Монбрен схватил его за плечо.
- Поблагодари его величество за его доброту! - потребовал он лихорадочно.
Солдат приостановился - посмотрел на Бонапарта и ответил флегматично, указывая на выступающие из тумана горные цепи.
- Я его там… отблагодарю!..
Монбрен поневоле отступил. Солдат повернул налево к лагерю шеволежеров. А за ним следовал взгляд Бонапарта - ясный, сверкающий, сосредоточенный на четырехугольной шляпя солдата, на малиновом воротнике белого плаща.
За солдатом тем временем устремился стоявший в свите шеф Козетульский.
- Как фамилия!
- Отвратительная, пан полковник! - овтетил хмуро солдат.
- Говори же?
- Пониньский.
Бонапарт снова посмотрел вопросительным взглядом на Бессьера, который прервал доклад.
- Ну так что еще?
- Сир! Вынужден подтвердить то, что говорил вчера. Позиция неприступна… Необходимо начать обход гор.
- Либо атаковать в лоб!
- Так точно, сир… Однако сможет ли пехота выдержать?..
- Вперёд!
- Сир! - пробормотал смущённо маршал. - Пусть мне будет позволено… заметить, что в ущелье четыре солдата плечом к плечу… едва смогут поместиться… шестнадцать пушек его охраняют… тринадцать тысяч войска в горах. Перекрестным огнем любой полк сметут, прежде чем он доберётся до первой позиции… Перед тесниной есть ров или даже речка. Сир, это немыслимо!
Бессьер умолк, напуганный собственной дерзостью. Наполеон прикусил губу. После минутного молчания он сухо произнес:
- Какой эскадрон шеволежеров находится в карауле?
- Третий, сир! - ответил Бессьер.
- Пусть будут при мне.
- Так точно!
- Виктор!
Маршал Пери встал перед императором.
- Можешь начинать.
Виктор приветствовал императора, а затем бросился к находившимся поблизости верховым лошадям. Толпа адъютантов двинулась за маршалом.
Загремели барабаны, трубы заиграли хрипло. Вдалеке послышался глухой, размеренный шум.
Баратея Сенармона грохнула зловеще, а вслед за тем раздались первые, беспорядочные выстрелы стрелковых цепей. Горы молчали, гордо поблескивая скалистым панцирем и утопая в тумане.
После четвертого залпа Сенармона Гуадаррама плюнула металлом. Ужасающий гром, умноженный горным эхом, потряс воздух. Дон Бенито Сан Хуан бодрствовал.
Орудийные ядра рассекали туман и разрывали облака. Двадцать шестой полк двигался центром прямо на ущелье, продвигая связки фашин.
На левом фланге первого батальона маршировал пожилой капрал, Протот, и разговаривал с шедшим с ним рядом рядовым:
- Разговорились! Что? Как свистят! Палят вслепую! Хотя иногда, шельмы… умудряются нащупать!.. Берегись!..
Ядро упало возле ног капрала, проделав в рядах кровавую борозду.
Протот схватился за грудь и пробормотал, торжествуя:
- Видишь… я же говорил, иногда умудряются!..
Пушки играли все громче, все яростнее. Испанская пехота разила оловом. Двадцать шестой полк утопал в огне, каждый шаг обозначая кровавыми потоками, даже сумел бросить связки фашин в широко раскинувшиеся берега реки.
Фашины стали уплывать, срываемые быстрым течением, но тут же за ними стали скатываться людские тела.
Полк ослаб. Он ещё пытался продвигаться, ещё раз решился на ротный огонь, однако был засыпан металлом и повернул вспять свои остатки. За ним уже стоял второй полк, за вторым - третий, четвертый. Стрелки в цепи все ожесточённее разили стоящих на скалах испанцев. Те отступили за вершины.
Для стрелков в цепи цели исчезли. Ущелье и горы ощетинились стальными дулами карабинов и грозными пастями орудий.
Полки пехоты шли. Шли угрюмо, молча. Шли, понимая, что идут на верную гибель, что прежде чем они сумеют добраться до скал - неприятельские орудия нанесут жестокий урон, раздавят.
Маршал Виктор спрыгнул с коня и встал во главе девятого полка, маршировавшего на левый фланг - генерал Семел с другой стороны вел двадцать четвертый полк. Командиры первыми кинулись на самые высокие скалы и попытались повести за собой солдат - горы брызнули еще более лихорадочным потоком ядер.
Французские солдаты смешались и, подобно морской волне, разбившейся о подножие рифа, рассыпались на безвольные клубки и беспорядочно отступили.
Виктор воодушевлял новый полк. Дивизия Рюффена выдвинулась вперед. Ей уже удалось добежать до вьющейся по горам терассы, уже около десятка солдат скрылись за уступами скал, когда стальной град снова обрушился на дивизию, смёл первые шеренги, вторые разорвал, третьи смешал.
Барабаны гремели яростно. Каждую минуту сквозь орудийный гул доносилась отчаянная команда:
- Сомкнись!
Колонны послушно смыкались и исчезали на глазах.
В батарее Сенармона уже замолчали два орудия, разбитые испанцами.
Бонапарт задумавшись сидел под деревом, словно вслушиваясь в шум орудий. Время от времени поднимая взгляд, он осматривал испытующе стоявших перед ним навытяжку ординарцев и адъютантов, которые отрывистыми фразами докладывали ход сражения.
Рапорты звучали одинаково.
- Полку нанесен жестокий урон. Неприятельский огонь убийствен! Продвижения нет!
Наполеон нетерпеливо дёрнул зажатую в руке перчатку.
- Монбрен! - бросил он резко. - Послать разведку в горы за линию - пусть захватят языка!..
Монбрен кивнул стоявшему поблизости Дзевановскому.
Приказ тотчас дошел до шеволежеров. Неголевский двинулся во главе взвода Василевского.
К Наполеону подбежал юный адъютант артиллерии:
- Ваше величество! - прокричал он. - Третье орудие разбито.
Бонапарт вскочил на ноги.
- Сир! Могу отдать приказ гвардейской артиллерии? - поспешно предложил Бессьер.
- Хочешь горы разбить?.. Коня!..
Наполеон вскочил на коня и поскакал к горам. Бессьер, Монбрен, Дюрок, де Сегюр и кортеж ординарцев и адъютантов сели на коней. За ними уже следовал третий эскадрон шеволежеров, возглавляемый Козетульским.
Бонапарт миновал идущие в атаку полки пехоты и остановился лишь на широкой равнине, устланной телами погибших.
Наполеон изучал позицию. Слегка рассеявшийся туман уже открывал вид тёмной пасти ущелья Сомосиерры, из которой осыпала убийственными ядрами установленная в глубине батарея.
- Сир! - произнес с нажимом Бессьер. - Не рискуйте столь дорогой для нас жизнью.
Бонапарт нетерпеливо дернулся. Среди грома и свиста ядер конь императора вздрагивал и беспокойно встряхивался.
- Река завалена фашинами?
- Не совсем, сир.
- Возобновить атаки!
Свежий полк пехоты сорвался с места.
- Vive l'empereur! - кричали солдаты, проходя мимо. Однако крики их тонули среди грома орудий.
Полк шёл с гордо поднятым орлом.
Бонапарт провожал его взглядом. Он видел, как устилались тела, как раненые, полуживые добирались до реки. Верхом геройства было добраться до нее и бросить связку хвороста!..
Речка заполнялась быстро. Тела солдат способствовали этому лучше чем фашины.
Тем временем Неголевский сумел выполнить приказ. Генерал Монбрен поставил перед императором захваченного в горах испанца. Наполеон посмотрел на охваченное ужасом лицо юноши знаком дал понять, что не желает ни о чем его спрашивать.
- Бессьер! Где шеволежеры?
- Справа, под горой!..
Бонапарт посмотрел в сторону, где белела лента синих плащей и чернели клеёнчатыми чехлами покрытые уланки.
- Хорошо стоят.
- Верно, сир!..
Наполеон направил подзорную трубу на речку. Императорский орел бессильно раскачивался над пятящамися остатками полка.
- Довольно! Бессьер!
- Сир…
- Немедленная атака! Эскадрон шеволежеров!..
- Ваше величество, атака невозможна!.. Пусть обойдут наши…
- Что невозможно? Скажи им, что я хочу. Марш!
Полковник Козетульский как раз разговаривал с генералом Монбреном и господином де Сегюром. Маршал отдал Козетульскому приказ, Монбрен осадил коня.
- Господин маршал! Атака? Это невозможно! На погибель.
- Приказ императора! - отрезал коротко Бессьер. Козетульский, обнажив палаш, выскочил на коне перед эскадроном. Несколько громких команд свернули строй, вытянули эскадрон в колонну по четыре. Сверкнули сабли. Солнце выглянуло из-за облаков.
- Миллион чертей! - раздался стальной голос Козетульского. - Император желает, что бы мы этих крыс вымели… Вперед, сукины сыны!
Эскадрон вздрогнул.
Козетульский поднял палаш вверх и ударил шпорами коня.
- Вперед, сучьи дети! Император смотрит!..
- Да здравствует император! - грянули кавалеристы и склонились в сёдлах.
Эскадрон как вихрь рванулся к залитой огнем террасе.
Глаза всех солдат одинаково искрились, брови одинаково сдвинулись, одинаково отрешены.
- Вперёд! - звенел голос Козетульского.
- Вперёд! - кричали капитаны Дзевановский и Красиньский.
- Вперёд! - гремел последний солдат, ехавший позади взвода Кшижановского.

Кони мчались как буря, как неудержимый горный поток, как лавина. Они вытянули шеи, открыли ноздри, едва касались копытами земли. Один конь напирал на другого, словно поощряя бешенную гонку.
И за этим эскадроном следовал взгляд Бонапарта, в котором, казалось, можно было прочитать изумление, восторг.
Эскадрон перемахнул речку, засыпанную наполовину телами убитых, а наполовину - хворостом, и влетел в ущелье. Испанская батарея, установленная на правом его изгибе, изрыгнула град ядер. Шесть солдат свалились с коней.
- На орудия, хлопцы! Да здравствует император! - тотчас гаркнул Дзевановский.
- Бей, чёрт! - прорычал басом Стадницкий.
Шеволежеры налетели на испанских канониров прежде, чем они успели во второй раз приложить фитили.
Битва была скоротечной. Тела испанцев легли на лафеты. Эскадрон помчался дальше, концом палаша едва цепляя остатки канониров. Чего не доделали лезвия, потоптали кони.
Горловина ущелья за первой батареей сужалась, создавая затемнённый коридор, а в конце изгибалась и снова расширялась, чтобы в третий и в четвертый раз изменить направление.
Каждый из четырёх изгибов защищала отдельная батарея, преграждая дорогу, образуя узел, создавая непреступный редут, она была достаточно сильна, чтобы подставить лоб атаке, чтобы стереть её в пух и прах, чтобы из этого праха для самой себя создать оборонительные завалы.
Испанские Фермопиллы имели четыре огня, четыре челюсти, в которых всё, что не сумели пережевать орудия, должен был пригвоздить к скалам лес карабинов, установленных на вершинах.
Выстрелов мимо тут не было. Ущелье исправляло ошибки в прицеливании, и когда ядро ударялось о его стены, оно брызгало осколками гранита и создавала жестокие контузии.
Знал об этом дон Бенито Сан Хуан и спокойно ждал за горами, пока волна французских солдат, мечущихся у подножия Сомосиерры, не отхлынет, униженная. Знала об этом и хунта, руководившая восстанием, и ждала спокойно в Аранжазе известий об отступлении Бонапарта.
Когда эскадрон Козетульского рванулся в атаку - дон Бенито Сан Хуан улыбнулся пренебрежительно. Когда он пронёсся над первой батареей, когда ушей дона Бенито достиг громкий, могучий, гремящий бешенством крик - испанский военачальник побледнел.
Эскадрон мчался вперёд. Сто двадцать человек бросились на пушки, на град пуль, на горы, на скалы, на Самосиерру!
Эскадрон мчался вперёд. Козетульский, свалившись с коня, несмотря на контузию, умоляюще смотрел на проносившихся мимо солдат и просил:
- Братья! Товарищи! Коня!
Никто его не слушал.
Перед второй батареей упал поручик Кшижановский. В атаке на канониров осколок скалы ударом в грудь сбил с коня Петра Красиньского. Десять солдат стоил второй редут.
Дзевановский вёл вперед, рядом с ним - вахмистр Василевский и шеволежер Шум.
На третьем изгибе неприятельский огонь усилился. Испанская пехота потоками железа засыпала ущелье - батареи били яростно. Ядра сбивали шляпы с шеволежеров, в клочья рвали плащи и мундиры, ранили и убивали коней, наносили непоправимый ущерб рядам. Каждую минуту кто-нибудь, пошатнувшись на коне, срывался в несущийся поток.
Кони без команды смыкали ряды, восполняя поредевшие шеренги, и хотя на спине своей мчали порой лишь залитое кровью седло - они мчались дальше, пока орудийные ядра не разрывали их, не сбивали с ног.
Роты смешались, взводы встали на водоразделе жизни и смерти.
Флориан, рота которого шла второй по очереди, благодаря резвости своего сивого, оказался сразу за вахмистром Василевским, когда третья батарея, успев приготовиться ко второму залпу, плюнулда железом. Залп был страшным. Сноп дыма окутал шеволежеров. Когда он развеялся - канониры лежали затоптанными.
Флориан вздрогнул, Дзевановского впереди не было… Шум удалялся… Готартовский огляделся - пуля из карабина коснулась его плеча.
- Вперёд! - гремел теперь адъюбтант Рудовский.
- Вперёд! - кричал подбегавший сзади Неголевский.
Сивый Флориана дёрнулся и кинулся на четвёртую батарею, а заметив за ней свободное пространство, понёс.
Напрасно Готартовский удерживал его, напрасно призывал голосом. В сивого чёрт вселился, в нём вдруг заиграла кровь сына пустыни.
В горах тем временем произошло то, чего ни опытный дон Бенито, ни правящая хунта, ни Бонапарт предвидеть не могли.
Вершины Самосиерры пошатнулись, ряды испанцев дрогнули, крик ужаса вырвался из груди повстанческой армии… У их ног, на краю непреступного ущелья показались белые плащи шеволежеров и покрытые чехлами уланки.
Заклёпанные орудия с залитыми кровью фитилями, устланные трупами победителей и побежденных - умолкли… крик: "Да здравствует император!" - гремел и взбирался по скалам, и стонал.
Испанцы были изумлены - оружие выпадало у них из рук, смешались, сломались их строгие цепи и, подобно волнам, стали стекать со склонов Самосиерры и искать убежища, где бы вилась тропинка, где бы горное ущелье вело к Сарагосе, Мадриду, Аранхуэсу , Валенсии.
Бегство было паническим. Страх не знал меры, был глух к призывам военачальников, не взиравшим на собственную безопасность. Солдаты смело двигались вперёд, зачастую в конце ущелья находя суровую, неодолимую стену, которая была для них смертным приговором, когда из горловины сомосиеррской уже высыпались свежие эскадроны шеволежеров, шасеров и конных гренадеров, а на горы беспрепятственно взбиралась французская пехота.
Шум битвы умолкал за горами и растворялся. Отряды кавалерии постепенно возвращались, сопровождая тысячи пленных. Пехота заняла лагерь дона Бенито.
Ущелье Сомосиерра застыло - оцепенело от ужаса, и угрюмые тени легли на бесчисленную массу людских тел.
Возле третьей батареи из-под лафета начал выползать раненый шеволежер, ругаясь громко и призывая:
- Не люблю, чёрт!... Нет ни черта! Эй! К чёрту - шевельнитесь хоть кто-нибудь! Пан поручик!..
Тело адъютанта Рудовского, лежавшее бесчувственно на орудии, вздрогнуло.
Шеволежер зарычал что было сил:
- Поручик, чёрт бы меня!.. Не слышит!.. Стадницкий по..
Шеволежер коснулся руки поручика и перекрестился, после чего с трудом оглянулся вокруг и еще раз закричал:
- Отзовитесь хоть кто-нибудь!
В ответ тихий стон раздался с другой стороны орудия. Стадницкий подтянулся на руках.
- Хоть одна добрая душа, которая не позволила тем дьяволам вырвать ее из тела!.. Да!.. Если не ошибаюсь, либо Яворский, либо Грабовский.
Лежавший солдат видимо понял, поскольку покачал головой.
- Эй? Двигаешься? Подожди, дам тебе вина. Батюшки! Это меня задели!.. Фи, братец! Напиться, пей - но надо тебе брюхо зашить… - продырявили навылет. А тут лазарета и не видно! Глотни!
Раненый широко открыл глаза и улыбнулся.
- Один Пуцята! - прошептал он с удовлетворением.
- Что? Что ты плетёшь?
- Я ж говорил, не один - а "одна" … феминину с маскулинами не путай! - отозвался рядом хриплый голос.
Стадницкий оглянулся поспешно. В двух шагах от него, под скалой, сидел Гасиоровский.
- Жив, сорванец! Шевелись, надо бы одному покойничку помочь.
Гасиоровский показал рукой на Путяту и пошевелил губами, но вместо слов из них хлынула кровь. Путята начал судорожно смеяться, так что спазм перешёл в короткий хрип и застыл в глубине судорожно искривлённых губ. Стадницкий вытер со лба пот.
- Срочно им всем, бедолагам!.. Человеку, пожалуй, одному придётся… странствовать!.. Хоть бы одна живая душа!..
Вдруг в глубине, со стороны четвертого редута, послышался отзвук конских копыт, а через минуту показался вахмистр Василевский.
- Гей! Пан Пётр! Помоги, двинуться не могу… Где наши?
Василевский осадил коня и буркнул угрюмо:
- Погибли! В ущелье в повалку лежат.
- А испанцы?
- Гонят их за горами наш полк с гренадерами!.. Ну, жди ваша милость, мне срочно!..
- Куда? Помоги, сукин сын!..
- Еду за лазаретом! Поручик Неголевский угасает! - вахмистр посмотрел перед собой и сморщился. - Капитан тут лежит!.. Бывайте… минуты нет!..
- Подожди же… Кобыла ваша ноздрями кровавит…
- Получила в левую ноздрю - три зуба ей выбило! Поручику Ровицкому обе ноги оторвало.
Василевский ударил коня и, петляя меж грудами тел, направился к главной ставке. Когда вахмистр миновал место, где лежал Дзевановский, послышался тихий, жалобный шёпот:
- Вахмистр!..
Василевский сжал зубы.
- Молчи! Привезу к вам лазарет!..
- Вахмистр - сапоги!..
Василевский остановил коня. Прямо перед ним лежал шеволежер Шум и смотрел с отчаянием на разорванные голенища.
- Что с тобой?
- Ничего, вахмистр, - сказал смиренно шеволежер, рукой прикрывая на груди сочащуюся кровью рану. - Вот сапоги!..
- Я же говорил! Ничего порядочного тебе справлять не следует! Третий день…
Шум кивнул согласно головой и скончался.
У Василевского слеза повисла на взъерошенных усах.
Он пришпорил коня и поехал.
От деревни Боцекуилла уже двинулся со своим штабом Бонапарт, и въехал в ущелье - сразу за ним продвигались карета полковника Красиньского, отправленная за Козетульским, и лазаретные повозки.
Наполеон ехал размашистой рысью, внимательно осматривая ущелье - время от времени он оборачивался к Бессьеру и делал лаконичные замечания:
- Позиция неприступная! Ущелье создано для обороны!..
- Действительно, сир! Отменные люди, отчаянная отвага!..
- А что я говорил!
- Сир… вот первая батарея! Какой же должна быть тут атака!.. Канониры лежат… с фитилями в руках для нового выстрела.
- Sont-ils braves ces Polonais!
- Чтобы поверить, надо увидеть.
По мере того как свита продвигалась вглубь ущелья изумление, восхищение возростали. Как могла тут протиснуться кавалерия, как сумела пронестись над батареями, которые занимали всю ширину ущелья?
Конь императора перешёл на шаг, обходя лужи крови и осторожно ступая возле павших. Время от времени среди груды тел поднималась рука, а из груди умирающего вырывался полный воодушевления крик:
- Да здравствует император!
Возглас этот звенел грозно, сильно и всё вокруг зачаровывал. Полузастывшие тела начинали двигаться, посиневшие губы складывались в улыбку, в поблекших глазах вновь теплилась жизнь.
- Да здравствует император! - кричали раненые.
- Да здравствует император! - шептали умирающие, отдавая последнее дыхание.
На второй батарее Бонапарт заметил солдата, сидящего на орудии и что-то делающего с рукой.
Солдат, увидев императора, поднял левой рукой безвольно свешивающуюся ладонь и приложил ее к шапке.
- Что с тобой, удалец?
- Пустяки, ваше велчество, теперь мы квиты.
- Как это? Ты ранен?
- Это за сегодняшний огонь для трубки!..
- Маршал, представь его к кресту.
- Как фамилия?
- Скверная, господин маршал!
- Отвечай!..
- Пониньский!
- Благодари его величество!
Солдат повёл плечами и зашипел от боли, а потом ответил сухо:
- Благодарить?.. По хорошему, если ту дыру, которую прокрутил мне в плече шельма испанский каражо , сравнить с угольком для трубки… то мне и еще что-то должно причитаться.
- Будешь вахмистром!
- Тут снова я останусь в долгу!..
- Так как же ты хочешь? - рассмеялся Бонапарт.
- Пусть уж вахмистр остаётся со мной под проценты! У меня надёжнее будет.
Император, придя в хорошее настроение, двинулся далее. Под третьей батареей его приветствовал Стадницкий.
- Ты вахмистр?
- Тот самый, который имел счастье разговаривать с вашим величеством прошлой ночью.
- Ранен?
- Две контузии!
- Кто тут еще?..
- Поручик Рудовский!.. На лафете…
- Бессьер… "Легион"… офицерский крест!
- Ваше величество, поручик мёртв! Ему нужен крест разве что на могиле! Но там наш… отец… наш капитан Дзевановский!
Бонапарт спрыгнул с коня и приблизился к месту, где лежал Дзевановский. У капитана была раздроблена до колена правая нога, левая рука кроме того висела на кусочке кожи. Дзевановский открыл глаза.
- Страдаешь?
- Нет… ваше величество!.. Раны не болят!..
- Вы покрыли себя славой!.. Бессьер!.. Присвоить полковника… Офицер легиона, пожизненно!..
- Что касается его, то долго платить не придётся! - отозвался с земли Стадницкий, который дополз до Дзевановского.
Капитан кивнул утвердительно головой.
- Ваше величество! О солдатах… о роте моей не забудьте!.. Они достойны… а я… должен уйти…
- Чем же отблагодарить тебя за твою самоотверженность!.. Вы являетесь моей гордостью! Я горжусь вами! Эй! Бессьер! Лазареты пусть едут впереди! Окружить их заботой, вниманием! Жизнь и здоровье каждого из этих солдат бесценны.
Бонапарт повернулся к четвёртой батарее.
Полк шеволежеров возвращался после погони за неприятелем, возвращался с испанскими штандартами, возвращался с остатками третьего эскадрона впереди - того эскадрона, который одарил его славой, который принёс ему неслыханную честь.
Геройская отвага этой горстки юношей очаровала армию Наполеона. Старая императорская гвардия - надменная, неприступная, гордая, с высоты Альп и пирамид взиравшая на линейные полки, отстранявшаяся от "польских юнцов", которые крутились меж них и молодцевато позвякивали саблями теперь каялась, смущённая, взволнованная их победой.
Льды лопнули - стальные лица пылали, отзывались очерствевшие в боях сердца львов из-под Маренго, Хохенлинде, Арколе.
Полк шеволежеров возвращался среди выкриков, возвращался приветствуемый солдатами и офицерами А когда он расположился лагерем, чтобы получить заслуженный отдых - толпы солдат из стоящих поблизости полков сбежались к шеволежерам. Они спешили пожать им руку, поделиться манеркой, присмотреться к ним поближе.
В сумерках затрубили на поверку, начиная с третьего эскадрона.
Вахмистр Данбчесвский должен был читать список седьмой роты, Василевский - третьей.
Полковник Винценти Красиньский и майор Даутанкурт стояли перед фронтом в окружении офицеров. Над спешенными шеренгами шеволежеров сомкнулась гробовая тишина.
Василевский раскрутил продырявленный пулями список - руки у него дрожали.
- Начинай, вахмистр! - сказал Красиньский. Василевский начал читать повзводно.
- Зелонка Бенедикт, вахмистр!..
Василевский умолк, ожидая ответа - строй молчал.
- Ранен! - ответил кто-то шёпотом.
- Соколовский, вахмистр? - читал далее Василевский. И снова тишина была ему единственным ответом, а потом угрюмое ворчание:
- Убит на батарее.
- Тоедвен?
- В лазарете!
- Роман!
- Контузия!
- Стадницкий?
- Две контузии!
- Готартовский Флориан! - Василевский поднял голову.
- Если кто знает, отвечайте! - вставил Красиньский, а после паузы сказал Василевскому: - Пока запиши, вахмистр, "без вести".
Василевский читал далее - читал всё резче, возбуждённее, подносил список к глазам, чтобы точнее произносить фамилии. Хор солдат поминутно отвечал ему глухими, печальными голосами.
Стоявшие за остатками третьего эскадрона шеволежеры обнажили головы, а следом - наблюдавшие издали французские гвардейцы.
Василевский закончил.
Двенадцать убитых… шесть умирающих, четверо тяжело раненых, пятнадцать контуженных, трое потоптанных!
Вахмистр Дабчевский вышел со списком роты Петра Красиньского… Жатва смерти, увечий и недугов и здесь была богатой, и здесь рота едва светила остатками.
Подсчитали, Красиньский объявил итоги по полку. Пятьдесят семь убитых и тяжело раненых, не считая офицеров, из которых двое погибли, двое при смерти, двое имеют надежду на выздоровление, один шеф эскадрона легко контужен!.. Только поручик Шептыцкий уцелел, поскольку не был в сражении.
Долго в ночи шумели у костров, разговаривая о битве, вспоминая погибших товарищей. Долго в ночи наполняли чарки и выпивали тосты.
Только в третьем эскадроне среди солдат витала печаль и опустошение. Хоть их как героев дня тянули и зазывали в компании, они предпочитали оставаться в своем поредевшем кругу… и делились думами.
Здесь ещё вчера Норвилл забавно затягивал свой краковяк, здесь щекастый Дзеньциол со Швентареком бились об заклад, кто из них на одном дыхании сумеет дольше играть на трубе поверку, здесь располагался шумный взвод "двух деревьев"… Из одиннадцати Яворских остался один, Грабовских осталось двое, Завадские полегли все. Шум, Рымдейко, Ольшевский, Вашневский, трое Биеньковских, двое Орловских убиты.
То и дело вспоминали товарищей, кто из них где который погиб. Об одном Флореке Готартовском никто не мог сказать ничего определенного. Василевский утверждал, что Флориан был еще у четвертой батареи, прежде чем поручик Неголевский упал с коня, и что видел его, как он мчался за убегавшими испанцами. То же самое слово в слово повторял юный Симоньский, который, несмотря на рану, предпочел выдавать себя за здорового, нежели лежать в лазарете.
Ни первое, ни второе известие ничего хорошего не сулили. Отсутствие Флориана было явным свидетельством того, что он слишком далеко зашёл и пропал в какой-то заварухе, либо, раненый, был затоптан убегающими испанцами.
Погибших было больше, однако и в трупах, порубленных на бесчисленные куски и затоптанных в грязь, не было недостатка.
Марцелек, который был с эскадроном Лубиньского, прибежал узнать о брате и проверить ходившие слухи, с болью принял известие об исчезновении, обольщая себя надеждой, что, возможно, подходящие санитарные повозки хотя бы раненым его привезут.
На следующий день с рассветом трубы поставили на ноги полк шеволежеров.
Был объявлен поход на Мадрид, шеволежеры должны были идти в авангарде и вести разведку.
Полк вытянулся в длинную колонну по-трое, чтобы пройти через пасть Сомосиерры, и по знаку двинулся к главной ставке. Перед деревушкой Боцекуилла встал лагерем корпус маршала Виктора. Тут, когда издалека увидели кармазиновые уланки, вскочили на ноги и без команды построились вдоль дороги, приветствуя шеволежеров криками и салютуя им.
Воодушевление солдат передалось штабу. Из палаток выскакивали офицеры, подъехал маршал.
Гремели выкрики. Шеволежеры в знак признательности салютовали оружием. Сердца их были возбуждены, глаза искрились, лица румянились.
Едва первые шеренги достигли главной ставки - на дороге показался Бонапарт со свитой. Впереди мчался во весь опор маршал Бессьер.
Красиньский скомандовал:
- Оружье под высь!
Бессьер махнул рукой и бросил Красиньскому:
- Построй в боевой порядок!
Полк остановился - сломал строй, повернул коней.
- Demi ban! - скомандовал далее маршал. Трубы заиграли протяжно и медленно.
Подъехал Бонапарт со штабом и остановился перед полком, который сверкнул, приветствуя, саблями. Император снял шляпу.
- Honneur aux braves des braves! - раздался важный, звучный голоc.
- Да здравствует император! - громыхнули солдаты.
Бонапарт повернул коня. Оркестр корпуса Виктора по команде Бессьера заиграл мазурку Данбровского. Полк продефилировал перед императором, снова вытянулся в колонну и исчез в ущелье Сомосиерры.
Ущелье чернело угрюмой пустотой. Орудия, тела убитых были уже убраны. Лишь кое-где виднелись застывшие бурые пятна, иногда сломанный клинок сверкал под стеной либо в скале виднелась застрявшая пуля.
Полк следовал в глубоком молчании и в сосредоточенности. Впереди полковник Красиньский был поглощен беседой с майором Даутанкуртом и ехавшим тут же капитаном Ярзмановским.
- Прекрасный день! Даже не мечтал о таком!
- Да! То, что случилось сегодня, это неслыханная в истории армии честь!.. Не первый год служу, разные видел торжества… был свидетелем больших почестей, которые падали на старую гвардию, но император обнажающий голову перед полком!..
- А вспомни, майор, как ворчал на нас в Варшаве? А? - живо вставил Ярзмановский.
- Ну, ну! Не до такой же степени! - защищался майор. - Хотя я скажу вам, что это признание, эта честь несомненно ложатся исключительно на Дзевановского.
- Не теряют надежды оставить его в живых.
- Ноги ему ещё в ущелье отрезали, а вот раздавленная рука вызывает опасения!
- Да, полковник! - сказал майор. - Был и я у него!.. Узнал меня!.. Улыбался!.. Спрашиваю, не хочешь ли чего, а он мне, чтобы ему из палатки узелок принесли. Послал я немедленно. Принесли, а в узелке том… угадайте что было? Горсть земли!..
- Благородный пан Ян! - шепнул Ярзмановский.
- Это наш старинный обычай.
- Я его не знал! Ну и спросил у Дзевановского… Кровь стынет у меня в жилах! Нет, нет! Вы свое, я свое!.. Не хочу, не желаю вам такой чести!.. Кровавая жертва слишком велика! Цвет юношества! Правда, шестнадцать крестов на полк, более двадцати назначений, дождь испанского золота, но нет!.. Смотрите, там!..
Даутанкурт указал рукой на жёлтый свеженасыпанный холм, который поднялся за поворотом ущелья - посреди широкой долины.
- Подумать только, что эти люди для того родились над Вислой… чтобы лечь здесь, в этой пустыне!..
- Майор! - одернул его Красиньский. - Говоришь так, словно ты не француз.
- Не о том сейчас думаю! Тьфу! Горько человеку! Что ни говори, я сам выбирал те десятки, сам выискивал самых лучших … и вот, ради чего!..
Полк постепенно выбрался из ущелья и начал спускаться в долину.
Красиньский, приблизившись к насыпи, приостановился, его примеру последовали остальные. Солдаты сняли шапки.
Вахмистр Василевский соскочил с коня и встал на колени у подножия могильного холма. С дрожащих губ Василевского сорвались слова молитвы за погибших. Молитва на крыльях ветра обежала ряды, летала над орлом штандарта и исчезала вдалеке, в ущелье.
- Amen! - бросил громко вахмистр.
- Amen! - повторил полк.
- Amen! - ответили горы.
Майор Даутанкур энергично фыркнул носом и проворчал тихо:
- Свяжешься с ними подольше, так еще на старости лет камедулом станешь!..
Красиньский стиснул руку майора
- Стало быть, тут наши дороги расходятся?
- Здесь, поковник!
Сигнальщики начали играть. Полк разделился на два отряда. Во главе первого встал Красиньский, командование вторым принял Даутанкурт.
Отряды салютовали друг другу и двинулись двумя расходящимися дорогами.

<I> <II> <III> <IV> <V> <VI> <VII> <VIII> <IX> <X> <XI> <XII> <XIII> <XIV> <XV> <XVI> <XVII> <XVIII> <Послесловие>