| На главную ... |
| Вацлав
ГАСИОРОВСКИЙ «Ураган» |
|
Глава
I |
|
|
| Вацлав ГАСИОРОВСКИЙ
«Ураган» V Еще не остыли потоки прусской крови под Йеной и Ауэрштедтом, как генерал Калькрейт потерпел поражение под Греуссеном и спустя три дня сдался вместе с пятнадцатитысячной армией. Маршал Дау занял Липск, Бернадот разбил под Галле князя Вюртембергского, гарнизон Шпандау сложил оружие перед Ланном , принц Гогенлое перед Мюратом под Преслау; Шецин, Кистрзын, Любек, Магдебург капитулировали друг за другом, отдавая в руки французов тысячи хорошо обученных солдат, запасы амуниции, сотни пушек, неприступные стены укреплений. Нигде ни малейшего сопротивления, никакой длительной обороны. Единственная задержка – сопротивление мужественного князя Людвига Фердинанда, а потом – только белые флаги парламентеров, унизительные переговоры, военнопленные и контрибуции. Король Фридрих с остатками армии укрылся в Кролевце и возобновил переговоры. Наполеон тем временем одарил свободой саксонцев, горстку шведов отпустил домой, ища по своему обыкновению союзников среди неприятелей. Казалось, буря утихла. Но вдруг, вслед за толпами прусских беженцев, потянувшихся к Висле и Варце, победоносные орлы пятью колоннами двинулись дальше, возглавляемые маршалами Ожеро , Даву, Ланном, Мюратом и братом императора Иеронимом. Вступлению французской армии в земли, называемые прусаками Нововосточными, предшествовали личные посланцы генерала Домбровского и Юзефа Выбицкого, а еще раньше – глухие известия, полные надежд, сладких видений и обманчивых призраков. И прежде чем французские авангарды и разведка достигли Великопольских пределов. вся страна перед ними уже кипела и готовилась к ожидавшим ее событиям. Имя Наполеона гремело все сильней, пробуждая людей из оцепенения. Флориан со своими спутниками после четырех дней пути сумел добраться до Познани, счастливо избежав прусских пикетов и встреч с небольшими подразделениями, которые спешно стягивались со всех сторон к Варшаве. Сначала Готартовский сожалел о том, что не поддался на уговоры Винцента Иордана и не свернул на ночлег в Готартовичи, однако, выяснпив из разговоров и слухов, что французы приближаются не на шутку, радовался, что не поддался сумбуру. Прибыли в Познань как раз в момент вступления двух первых полков французских егерей. По этой причине в городе царили неописуемая суматоха и беготня. Население высыпало на улицы, с воодушевлением приветствуя вступающих освободителей. За право заполучить на постой хотя бы одного солдата велись настоящие битвы. Громкие выкрики, приветствия, благодарственные молебны, обращения и прокламации Выбицкого, грамоты о народном ополчении седовласого воеводы Радзиминьского, шутливые стишки, провожающие прусаков, собрания и пиры, сбор добровольцев, созыв депутации к Наполеону, выселение оставшихся слуг Фридриха - все это возбудило еще недавно спокойные умы и придало тихой Познани вид революционного города. Воодушевление было всеобщим, всех охватила лихорадка. Тут составляли проект конфедерации под эгидой Наполеона, там организовывали центральную кассу гражданских пожертвований, где-то еще из бывших военных формировали костяк будущих полков, рассылали письма к крупнейшим землевладельцам, обсуждали торжественные приемы для прибывшего избавителя народа. И тотчас приступали к насущной работе, отрываясь разве что для того, чтобы поприветствовать новое французское подразделение или выразить свое сердечное гостеприимство «братским отрядам». Работали день и ночь, без отдыха, с морем надежд и безграничной верой в звезду и силу великого победителя. Шили мундиры, чепраки и фуражки, приводили в порядок запыленные седла, начищали оружие, собирали запасы разнообразной провизии. Кузницы превращались в литейные, портняжные мастерские – в полковые швейные мастерские, опустевшие сараи – в магазины и склады. Дворы и небольшие усадьбы, новомодные дворцы и обветшавшие замки, каменные дома, хаты, мазанки и самые убогие избенки участвовали во всеобщей суете и хлопотах. Жены готовили мужьям одежду, матери снаряжали сыновей, юные девицы корпели над вышивкой знамен и воротников. Поручик Готартовский, разместившись со своими товарищами на постоялом дворе возле Старого Рынка, тотчас отправился искать генерала Домбровского, который по уверениям хозяина постоялого двора уже несколько дней находился в Познани. Действительно, после недолгих расспросов он узнал, что генерал остановился в доме Мелжиньских. Домбровский даже руками всплеснул от радости при виде поручика. – Наконец-то! Я уж думал, что ты пропал! Как же? Привез ответ? Бумаги?!... Готартовский вкратце описал подробности своего пребывания у князя Юзефа и генерала Войчиньского, а в заключение вручил Домбровскому письма совета. Генерал быстро пробежал поданные ему письма. – Хорошо! – отозвался с удовлетворением. – Очень хорошо сделал, что добрался до Войчиньского. От Понятовского я и не ожидал многого. У него в голове все высшая политика. Забыл, должно быть, что восемь лет назад с лихвой отведал этих дорог. Зазнайка! В том же Берлине почти полгода плутал. Нет, так нет. Война без одного солдата обойдется. Ты вовремя подоспел, работы здесь масса, а людей недостает. Флориан упомянул о своих товарищах, заметив, что, насколько ему известно, молодежь устремилась со всех сторон. – Превосходно! – с жаром подхватил Домбровский. – Давай мне сюда этих удальцов! Именно такие нам и надобны. Не советчики, не политики, не консультанты – но солдаты! Вот как раз генерал Мильо срочно требует хороших офицеров-переводчиков… Ну, так собери этих своих товарищей и приходи… Твоему выбору я доверяю. Готартовский поспешил на постоялый двор дать отчет товарищам об аудиенции у Домбровского. Он застал их весело беседующими посреди толпы французских солдат, шляхты и мещан. Обильно расставленные бутылки и фляги свидетельствовали о том, что армию Наполеона здесь принимали пышно и гостеприимно. Солдаты с удовольствием пили мед, венгерское, покрикивая весело, сметали с тарелок и мисок обильно расставленную еду. Шляхта и мещане, совершенно не понимая французского языка, разговаривали меж собой, то и дело провозглашая многочисленные тосты и здравицы. Во всем постоялом дворе один Дзевановский хорошо знал французский язык, его-то и призывали обе стороны для перевода своих чувств и излияний. То и дело кто-нибудь обращался к пану Яну с требованием перевести, что изрядно добавляло ему хлопот. – Янек, от моря до моря, – кричал своим низким голосом Хермелаус Иордан. – Скажи ты им, что хотя мы и выглядим чертовски плохо, но порядочные шельмы, если прусакам такую резню учинили! – Подождите, милостивые государи! – кричал Восиньский. – Вернемся к повестке дня. Умоляю имчь пана Дзевановского, пусть объяснит этим темным головам, что если кто-нибудь оставит в стакане хоть каплю меда, тому я вылью ее за шиворот!... – Позвольте, – злился младший Иордан. – Давайте наконец выясним, под чьим командованием!... – Veto ! – рычал в углу тучный шляхтич. – Господа, – настаивал старый французский солдат. – Стало быть вовсе нет у вас красного вина? А может, салат есть? – Salade! Salade! – поддержали его хором солдаты. – Янек, смилуйся! – умолял Хермелаус. – Скажи ты нам, чего они добиваются? – Просят салат, – объяснил Дзевановский. – Эй, хозяин! Салат! Подать салат… – раздались вокруг голоса. – Veto! – гудел протяжно все тот же бас. – Протестую! Долой салат!!! Суматоха усилилась. Все комнаты требовали салата. Салат вдруг стал самым важным, самым неотложным делом. Вытащили из угла хозяина постоялого двора, умоляя его, чтобы хоть из-под земли достал требуемого салата. Хозяин расстроился, однако торжественно обещал организовать поиски по всему городу. Его заверения на время успокоили собравшихся. Вдруг от печки раздался писклявый голос: – Говорю вам, сударь… ботвинники и ничего более! Взгляды поляков в тот же миг обратились в том направлении, откуда донесся голос. Возле печки в теплом жупане сидел толстый шляхтич с маленьким вздернутым носиком, из под которого, закрывая округлое, тлостое лицо, грозно торчали две громадные метелки усов. Хермелаус сорвался с места. – Что ж это, сударь, от моря до моря?!... Кому вы это говорите… ботвинники?! Шляхтич покраснел и спесиво ответил: – Кому?! Не говорю… но утверждаю, сударь,… были у нас цибульники, а сейчас пришли ботвинники… и только!... – Что это? Кто это? – закричали в комнате. – Silentium! – отозвался кто-то из шляхты. – Возьмите, сударь, назад свое оскорбительное слово! – кричал Хермелаус. – Пусть откажется! Должен отказаться… – Veto! – Господа, – увещевал Дзевановский, видя, что дело идет к скандалу. – Ботвинники, говорю вам, судари! – Довольно! Кто ты такой, сударь? Хотелось бы узнать, прежде чем потребовать расчета, от моря до моря! – Да это же имчь пан Бонавентура Заяц-Заячковский из Збырек! – спохватился кто-то в толпе. – Ах вот оно в чем дело! – вмешался капитан Восиньский. – Волнение пана Зайца никого удивлять не должно. Как никак, французы хотят изничтожить его любимый деликатес! Без сомнения, в зайце салат найдет адвоката. Общий взрыв смеха в одну минуту рассеял надвигавшиеся тучи. Пузатый шляхтич снова затаился возле печки, в глубине души довольный, что избежал столкновения. И только Хермелаус хмурился. Не по душе ему пришлось вмешательство Восиньского. Он научил бы зайца-русака уму-разуму! Французы в немом изумлении наблюдали эту сцену, тщетно пытаясь по жестам и выражениям лиц понять, в чем дело. Обратились к Дзевановскому, но тот отделался от них полушуткой и обратился к Готартовскому, который наконец-то сумел протиснуться к столу. – Ради Бога! – начал возбужденно Флориан. – Бросьте вы эту компанию. Захмелеете, а мы сегодня должны явиться к генералу! – Делаю, что в моих силах. Сам видишь, поручик, что твориться. Опасаюсь за старшего Иордана. Винцент всегда сдержан, о Восиньском еще меньше беспокоюсь, у него голова словно каменная… однако Хермелауса уже повело. – Пустяки. Уходим отсюда немедленно!... Только Хермелауса, ваша милость, вытащи. Нелегкое это было дело, ибо старший Иордан, коль скоро ему не удалась затея с «ботвинниками», тотчас повернул в другую сторону, в тот угол под окном, откуда то и дело доносилось басовитое «Veto». И прежде чем Дзевановский успел сдвинуться с места, Хермелаус смерил колючим взглядом полного шляхтича, угощавшегося подогретым пивом. – Я Иордан! – бросил грозно Хермелаус, сжимая рукоять палаша. Шляхтич медленно поднял голову, достал табакерку, вдохнул одну и вторую понюшку табака, и ответил равнодушно: – Иордан?... Хм! Грозная река, известная, священная, а как же! – Насмехаешься, ваша милость! Повторяю… Я Хермелаус Иордан, тысяча чертей, от моря до моря!.. – О! Менелаус!... Замечательный род, древний. Имчь пан Хермелаус посинел от гнева. Глаза его выпучились, толстые кисти рук стиснулись в кулаки и упали порывисто на стол, за которым сидел флегматичный шляхтич… – Сударь имеет смелость препираться?!... Сударь позволяет себе шутить над уважаемым именем Иордан?!... – Да разве бы я посмел!... Ваша милость так кулаком двинул, что даже моя кружка выразила почтение!... – Довольно! Молчи, болван, от моря до моря! – Что, такой огромный? Хм! Тогда… пистолеты, сабли, палаши… виватовка ? Выбирай! Лишь бы не пушки, поскольку у меня ландрат в прошлом году последнюю виватовку из стодолы вытащил! – Плеть для шута! – Хочешь самобичеваться? Хермелаус подскочил к противнику, схватил его за плечи, но тот вдруг покраснел, встряхнулся и оттолкнул Иордана с такой силой, что тот упал к ногам зрителей, окруживших их плотным кольцом. Хермелаус схватился за палаш и стал продираться к шляхтичу, но в ту же минуту подбежали Восиньский с Дзевановским, в то время как Винценти Иордан, заступаясь за брата, бросился к столу в углу. – Милостивый государь! Что это за напасть?... Хочешь чтобы тебя тут саблями раскрошили?! – Полегче, полегче, молодой человек! Разберись, кто начал! Я вашего товарища сюда не приглашал!... – Пустите меня! – рычал из глубины комнаты Хермелаус. – Я ему уши пообрезаю! Флориан, убедившись что и второй Иордан ввязывается в ссору, потянул его за плечо. – Оставь его мне. После чего, обращаясь к шляхтичу, сказал: – Прежде всего, с кем имею честь? – Хотел спросить о том же. Готартовский прикусил губы, однако ответил, стараясь успокоиться: – Флориан Готартовский, поручик итальянского легиона! – Сын… Юз… Юзефа?! – бросил поспешно шляхтич. – Да! Так с кем же?!!! – и неожиданно смолк, ибо тучное тело незнакомца вдруг повисло у него на шее. – Смотри-ка, Флорек! Дай же на тебя насмотреться!!! Как я тебя не узнал! Как две капли на отца похож!... Дай же поцелую… Ну, еще!... Пропавшим тебя считали!... Садись же возле меня! Господи!... Меду!... Славный Юзеф… эх, сердце разрывается, когда его вспоминаю! И пива подогретого! Готартовский, онемев от неожиданности, и глазом не успел моргнуть, как уже сидел на скамье рядом с шляхтичем. – Простите, ваша милость, но я до сих пор не знаю… – Флорек!... Не узнаешь?! Бонавентура Глуский из Ясткова!... – Глуский?!... – повторил протяжно поручик, тщетно стараясь припомнить, где слышал эту фамилию. Шляхтич вдруг пришел в замешательство. – Что ж это ты так тянешь мою фамилию?... Глуский, говорю, и довольно! С отцом твоим в конфедерации был!... Хо, хо! Былые времена! Veto! – и довольно. Узнал меня?... Нет? С неба свалился?!... Это же брат твой, Сташек, к моей Марысе сватается! Ну?! Тут только вспомнил поурчик, что мать рассказывала ему о имеющей место быть помолвке Сташека с панной Марианной Глуской, дочерью островского депутата, бывшего товарища отца по оружию. Однако имч пан Бонавентура не позволил ему и рта открыть. – А я как раз из-под Крушвицы возвращаюсь, где у родственников Прибышевских виндыковал кое-какую сумму, заехал в Познань, а тут такая церемония… набросился на меня какой-то с кулаками… «Я, – говорит, – Иордан!» Черт бы его побрал! Молокосос! Пей же пиво, не то остынет, а меду, шельмецы, не принесли!... Хватает меня за плечи и ну трясти! Слава Богу, я еще не старый человек и силы хватит!... – Это приличный молодой человек – только на голову слаб! - объяснил поручик. – Ба! Ба!... Доблесть без головы не многого стоит!... Впрочем, что мне до него! Милостивые государи Иорданы, прошу, если соблаговолите, на чуток! Хермелаус, который уже оправился после первого потрясения, грозно посмотрел на Глуского – тот не позволил сбить себя с толку. – Сердишься, сударь? Veto! Не дуйся так, а иди. Удаль твоя из глаз брызжет. Лучшая капелька! Хермелаус пытался обижаться, но Восиньский с Дзевановским уговорили его окончательно. Тем временем его милость пан Бонавентура разохотился и, стуча стаканом, всех товарищей Флориана в компанию пригласил. – Дались вам, – говорил, – эти французы! С ними разве договоришься!... Эк вы распалились, порохом запахло… будет вам порох!... Мы у себя в Любельском сидим тихо, притаились под австрияком и едва дышем. Да! Не те времена, не прежние! Его милость пан Казимир Пулаский в суровой Колумбовой Америке воюет!... Кому тут свет морочить! – Наполеон… – вставил Дзевановский. – Что Наполион! Veto! Понимаешь ли, ваша милость?!... Я депутат,… а сейм наш лимитированный ! Знаем, знаем, не терпится вам! Срочно! Хе, хе! Вот поэтому Глуский ни одного из вас в зятья не взял бы. – Ага! У вашей милости есть дочь на выданьи! – подхватил шутливо Иордан. – Словно знал! Марыся и Янка!... Янка на Поклонение Волхвов станет супругой Тадеуша Забельского, секретаря любельского окружного управления! Марыся наречена брату поручика Сташеку! Отличные юноши и один, и другой. Что самое главное, солидные – один осядет на земле в Ясткове, второй вскоре получит назначение бургомистром Острова… так что с чистой совестью и спокойствием за судьбу девушек можно и глаза закрыть. А это немало! Я, разумеется, высоко ценю рыцарский дух и солдатское ремесло, но в этом деле предпочитаю быть себялюбцем. Худо было бы мне, если бы имел зятем какого-нибудь офицера или полковника! В такое неспокойное время он то в поле, то в лесу, а если дома, так скорее всего по причине контузии или ранения. Его милость пан Глуский разговорился. Юноши, попивая мед, слушали его с интересом. Готартовский вспомнил о генерале и стал вытягивать товарищей, прощаясь с паном Бонавентурой – тот уговаривал остаться. – Посидите еще! Не убежит же ваш генерал. Не понимаю я вас. Вы не какая-то там мелкая сошка, не слуги… Враг у вас за спиной не сидит, так куда вам спешить!... – Субординация, дисциплина! – отозвался Восиньский. – Хочешь, ваша милость, сказать: новая мода!... Эх, прежде такого не бывало, а были у нас и Кирхольмы, и Грюнвальды! Что ж, настаивать не смею! Жаль, поскольку мне в дорогу выбираться еще не скоро. Времена неспокойные, а денежки водятся. Забредешь, сделай милость, в трактир и день без малого покачиваешься здесь в углу над пивом!... Но! Флорек! Представь себе, что именно о Готартовичах думал! Это хоть и не по дороге, но собираюсь вскоре!... Тогда, глядишь, и свидимся… Флориан с товарищами отправился прямо к генералу Домбровскому. Генерал принял молодых людей сердечно, взглядом опытного полководца любовался мускулистыми фигурами Иорданов, воинственной внешностью Дзевановского, обменялся несколькими словами с капитаном Восиньским, и стал шептаться со стоявшим в отдалении Юзефом Выбицким. Совещание было коротким. Генерал еще раз обвел взглядом вытянувшихся товарищей Готартовского и произнес негромко, отрывисто: – Господа! Всем сердцем приветствую вас и уверяю, что не разочарую вас. Вы первыми становитесь… это не будет забыто. – Генерал! – начал было Восиньский, однако Домбровский прервал его: – Ручательства Готартовского мне достаточно. Сейчас не время для откровений! Готартовский, кто владеет французским? – Ян Дзевановский. – А русским? – Дзевановский. – Отлично! Мосць Дзевановский, готов ли ты отправиться в Варшаву? – Разумеется! – Хорошо. Далее, Иорданы еще этой ночью отправятся в Серадз, в калишское воеводство, с письмами к генералам Скорзевскому и Липскому, и останутся при них вплоть до особых распоряжений! Бумаги для вас подготовлены у секретаря… По этой карте имч пан Виктор Шолдский, член воеводской комиссии, выдаст вам подорожные, коней и, на всякий случай, прусские паспорта, однако советую их никому не показывать и предъявления всячески избегать… Задание срочное, миссия, предоставляющая вашим милостям возможность отличиться… Здесь распоряжения для секретаря! Панове! В путь!... Иорданы посмотрели друг на друга слегка озадаченно, не ожидали они столь быстрого назначения. Хермелаус хотел что-то ответить, однако взгляд Домбровского пронзил его насквозь. – Прощайте, панове! – рубанул вдруг генерал. Удивительная сила этого голоса обезоруживала, Иорданы поклонились и вышли. – Будут люди! – пробормотал себе под нос Домбровский и повернулся к Дзевановскому: – Мосць Дзевановский! Вашу милость ждет срочное задание. Сегодня же, немедленно отправиться под Лович, к армии генерала Бенигсена… – Бенигсена! – повторил с легким удивлением в голосе пан Ян. Домбровский усмехнулся. – Вашей милости это кажется непонятным? Имейте в виду, что с подобным столкнетесь еще не раз. Долг солдата – выполнять приказы. С этой запиской, сударь, отправляйся на квартиру к генералу Мильо, который даст тебе более подробные распоряжения и обеспечит необходимым. Справишься успешно, и офицерские эполеты тебя не минуют. Полностью доверяю вашей фамилии, поскольку уже нескольких Дзевановских знал как хороших солдат. Это все! Счастливого пути… Повторяю, миссия важная, и досталась вам, сударь, благодаря знанию языков и моей уверенности в том, что ни один из Дзевановских не подведет. – Генерал, если бы мне пришлось… – Можешь не заканчивать… И помни, даже если придется погибнуть, ты всего лишь выполнишь долг. Дзевановский удалился. С лица Домбровского вдруг пропали важность и суровость. Он подошел к Готартовскому, дружески взял его за плечо. – Ну, Флорек? Как?!... Поедешь снова! Жалко мне на тебя смотреть!... Пан Юзеф! Познакомься с ним!... Только что вернулся из Варшавы… – Знаем, знаем, – подхватил Выбицкий, подходя к поручику и пожимая ему руку. – Как же, отлично помню поручика. Как-никак, это лучший слушатель нашей школы в легионе. Капитан Пашковский, преподававший математику и языки, нахвалиться им не мог… Да, помню, как уговаривал поручика Готартовского, чтобы поступал в артиллерию. Искренне рад, что вижу вас во здравии! – Мосць комиссар, скорее мне следует радоваться тому, что представился случай увидеть мужа столь прославленного и заслуженного. Выбицкий дружелюбно улыбнулся. – За доброе слово храни вас Бог!... Однако, мосць генерал, дал бы ему отдохнуть… хотя бы час!... – Именно об этом я и думаю! Людей не хватает. – Генерал! – произнес с готовностью Флориан. – Я хоть сейчас готов! Что мне тут делать? Сидеть в Познани? Отправляйте в дорогу!... Прошу как о милости, чтобы не понуждали меня отдыхать сейчас, когда для этого менее всего подходящее время. – Вот молодец!... Ну, Флорек! Что ни говори, а капитанские эполеты тебе полагаются, черт побери! Тем более, что имею намерение послать тебя с капитаном Восиньским, и хотя его заслуги в народной гвардии были не меньшими, но ты настоящий вояка. Сорок битв за плечами?!... – Пятьдесят две! – ответил Готартовский, смущенный вниманием и доброжелательностью генерала. Домбровский покачал головой. – Смотрите, пан Юзеф!...Молодец, в иностранной армии, пожалуй, был бы генералом!... Нет, нет, капитан Восиньский, не умаляю ваших заслуг, но этого юного удальца под вашу команду не отдам. – Генерал! Кратким было мое знакомство с его милостью Готартовским, однако хоть сегодня поступил бы в его полк, – вставил с искренним уважением Восиньский. – И отлично! Пожалуй, это его не минует!... Милостивый государь поручик Готартовский, именем императора производишься ты в капитаны французский егерей. – Слушаюсь! – отозвался Готартовский, и по лицу его пробежала легкая туча. Домбровский ее заметил. – Понимаю, Флорек, это временное назначение, будь уверен, я не позволю, чтобы долго трудился во славу французского полка!... Смирно! Пан капитан, немедленно отправляйтесь к генералу Мильо, а после представления у него, пойдете на квартиру полковника Дешампа, который ведет авангард. Полковнику Дешампу необходимы проводники-переводчики, и одновременно отменные офицеры… правда, нелегко будет вам, офицерам пехоты, стать кавалеристами. Однако выдержите это, и помните, что маршал Даву будет проинформирован о вас самым подробным образом, и первая же вакансия в формирующихся частях вас не минует! Вот и все! Ну, Флорек, дай руку. Я спокоен за успех рекогносцировки и безопасность разъезда!... И пану капитану желаю… – Ого! Генерал! Проводим их хоть до Стамбула! – живо отозвался Восиньский. – Хорошо, хорошо… была бы дорога. Дешамп выдаст вам обмундирование. Да, необходимо, чтобы среди солдат была надлежащая дисциплина! Ступайте – время отправляться, время!... Домбровский и Выбицкий тепло попрощались с Готартовским, дружески кивнули Восиньскому и знаком позволили выйти. Флориан вышел из дворца Мелжинских слегка возбужденный и захваченный важностью нового назначения. Перед дворцом встретили стоящих Иорданов, Хермелаус обрадовался безмерно. – Всетаки довелось! Думал, что уже не увидимся. Был у секретаря, вручили мне целый пакет…а сейчас сам не знаю, что делать! – Как это? Приказ четкий: явиться к пану Шолдрскому! – И все же, Флорек, от моря до моря. Так вдруг, в одну минуту!... – Куда там! – вставил иронично Восиньский. – До Сильвестра времени предостаточно. Жди себе, пока французы не окажутся в Старом Городе у Фукера. Хермелаус смутился. – Все шутишь! Мы выступаем! А вы где будете?... – Через час ни дыму, ни пепла от нас не останется. – Смотри!... На все четыре стороны пошли! – заметил младший Иордан. – Только что Дзевановский вылетел, словно стрела, попрощался набегу и ушел… Вас наказал обнять! Жаль! Хорошо нам было вместе!... – Свет не сума! – заключил Восиньский. – Еще встретимся. Поцелуемся!... И до встречи!... Ноябрьская ночь медленно окутывала своим темным саваном стены Познани. Город погружался в сон – тревожный, лихорадочный, полный ожиданий, сладких грез и призрачных видений. Постепенно гасли огни, и глубокая тишина устанавливалась среди затихавшего шума и все более редких выкриков, доносившихся из еще освещенных окон трактиров. Вдруг в отдалении раздался приглушенный звук трубы, а вслед за ним застучали копыта… Отряд
кавалерии размашистой рысью промчался через рынок и исчез меж улиц
и домов. <I> <II> <III> <IV> <V> <VI> <VII> <VIII> <IX> <X> <XI> <XII> <XIII> <XIV> <XV> <XVI> <XVII> <XVIII> <Послесловие> |